Египетская ночь

Он вдохнул наполненный благовониями воздух. Ее светлая кожа была покрыта нежным розово-серебристым сиянием в вечернем свете, глубокие темно-серые с синевой глаза горели, темные чуть вьющиеся волосы разметались по лицу и прикрывали полуулыбку. В эти мгновения она была всем: холодной Галлией и жаркой Африкой, наглой проституткой и неземной богиней, миром и войной, материальным и духовным, низменным и возвышенным. Он провел пальцами по ее гладким узким плечам. Она обвила его шею руками, и губы ее страстно прошептали: «Гай». Было в этом что-то давно забытое, почти детское. Он вспомнил первую ночь, проведенную с рабыней. Сколько потом было подобных! Он хмыкнул. Но в этот вечер в его душе творилось что-то особенное. Плотское состояло в странной взаимосвязи с духовным. Его карие глаза на светлом, уже лишенным отпечатка юности лице были наполненными чем-то большим, нежели вожделением. И, казалось, Клеопатра чувствовала то же. Тела их сплетались, руки с нарочитой медленностью, словно растягивая удовольствие мгновения, текли по груди, по лицу, по шее... Легкие невесомые ткани прикрывали обнаженные тела любовников. Клеопатра казалось мраморной греческой скульптурой - с тонкими изгибами нежного тела и лицом неестественно невинным для женщины, совершающей прелюбодеяние. Колонны и роскошные террасы окружали их одиночество в массивном здании дворца. В отдалении еле слышно плескался Нил, и свистел на ветру папирус. А они были вдвоем, и больше никого в мире не существовало. К рассвету она дремала на его широкой груди, расплескав волны своих шелковистых волос. Он ласково накручивал на палец ее каштановые локоны. Из-за пышных черных ресниц царицы блеснули глаза. Она проснулась. Легкий льняной калазирис будто туманом окутал ее стройное упругое тело, чуть спадая с одного плеча. Она закрепила золотистые сандалии на ногах и вышла к каналу, как призрак иного лучшего мира, спускаясь в поджидавшую ее ладью. Клеопатра не сказала ни слова. И Юлий тоже не сказал. Он проводил ее взглядом до самого чуть побелевшего горизонта. И сердце его заныло. Однажды он уедет отсюда и никогда больше не увидит ее. Никогда. Это слово тоскливо врезалось в сознание, не давая покоя. Юлий усмехнулся, вспоминая свою безнравственную юность: «Старею!» И от этой мысли в груди щемило еще сильнее, видя все большую пропасть между ним и Клеопатрой - такую огромную, что даже такие ночи , как эта не приносили полного удовлетворения...