summer love

ким хонджуну девятнадцать, и он живет обычной жизнью молодого взрослого — учится в универе, иногда подрабатывает, чтобы позволить себе какие-то хотелки. и, вроде, у него все в жизни хорошо, но одно ему не дает покоя: полное отсутствие интереса к любви и отношениям. это не аромантичность, любви ему хочется, он мечтает о семейных буднях, о том, как он будет наслаждаться объятиями и поцелуями с любимым человеком, как будет осыпать его комплиментами, как будет смущаться от ответных. но он считает неправильным связывать с кем-то лишь ради факта отношений, для него это подлость и неуважение, в первую очередь, к себе. так вот, никого он не воспринимает, как партнера для себя, кроме, возможно, одного человека… когда-то, пару лет назад, когда ему было 16, он был в лагере, и там так глупо и по-детски влюбился в парня на год старше. пак сонхва, как сейчас помнит хонджун. три года назад он ему понравился с самого первого взгляда, когда на общем сборе он помогал вожатым построить остальных детей, как один из старших. одетый в обычную серую футболку и свободные шорты, он выглядел настолько привлекательно для хонджуна, что тот сдался почти сразу. первые пару дней он ходил вокруг да около, периодически общаясь с сонхва на обедах, во время свободного времени, вызывался помочь вожатым, если это делал сонхва. а тот тоже не был слепым. хонджун со своей выделяющейся шевелюрой синего цвета сразу привлек его внимание. сначала сонхва думал, что это типичный представитель подростков-бунтарей, но, пообщавшись немного и узнав получше, понял, что это просто один из способов парня самовыразиться. хонджун казался сонхва милым, и каждый раз, когда он это говорил, разумеется, в шутливом тоне, чтобы не казаться странным, у хонджуна так мило краснели кончики ушей… сонхва был готов говорить ему это каждую секунду, лишь чтобы с мягкой улыбкой наблюдать за смущающимся парнем. на пятый день, когда четверть смены уже прошла, вожатые устроили внезапную дискотеку для подопечных, к организации которой, конечно, припахали старшие отряды. ничего трудного, но перенести несколько колонок и прожекторов пришлось. хонджун ходил хвостиком за сонхва, помогая ему везде, где мог, и они болтали о всякой ерунде. пока они шли к домику, где, по словам вожатых, мог заваляться диско шар, хонджун как-то вскользь упомянул лего, и у сонхва загорелись глаза. он принялся рассказывать о своей коллекции, о том, как собирает лего сам, с друзьями, какие наборы хочет купить, какие хочет, чтобы ему подарили. и так увлекся, что не заметил, что хонджун просто пялится, смотря глазами-сердечками. — сонхва… — парень замешкался, видимо, взвешивая все за и против, — мне кажется, что ты мне нравишься. точнее так, — быстро поправляется хонджун, наблюдая за мелькающими эмоциями на лице парня, — мне не кажется, ты мне нравишься. тебе не обязательно это принимать, все-таки, — усмехается с какой-то отдаленной грустью, — зная, в каком мире мы жи- его прерывают самым банальным способом, так, как это бывает в дорамах и бульварных романчиках, — поцелуем. ничего серьезного, просто легкое касание губ, которое длится всего-ничего. сонхва отстраняется, тут же краснея, а хонджун машинально проводит языком по немного потрескавшимся губам. они ничего не говорят, а просто смотрят друг другу в глаза. оба красные и не понимают, что делать дальше. молчание нарушает сонхва. — в общем, мне тоже кажется, что ты мне нравишься. ой, ну, не кажется, а это, ну ты понял, — начинает лепетать сонхва, вызывая хихиканье у хонджуна. — я понял, — смеется парень и прячет глаза, — тогда, ты… будешь моим парнем? — поднимает взгляд и с надеждой смотрит на сонхва, на лице которого медленно расползается широкая улыбка. парень кивает и хихикает, ероша волосы хонджуна, на что тот возмущенно бурчит, открывая перед сонхва дверь домика. диско шара не оказалось ни в одном ящике, но, в принципе, это уже и не было важно. во время дискотеки парни постоянно находились друг с другом, иногда перекрикивая музыку, чтобы что-то сказать. за эти пару дней они поняли, что им действительно классно друг с другом, а теперь, когда у их отношений появился статус… смело можно сказать, что они счастливы. в микрофон вожатые объявляют, что через песню будет медляк. хонджун краснеет, смотря сонхва в глаза с немым вопросом, а тот кивает, улыбаясь, и снова ерошит ему волосы, продолжая двигаться в такт какой-то популярной песне. к ним подходит какая-то девочка, по походке которой можно заметить, что она не нервничает от слова совсем, и трогает сонхва за плечо, почему-то не отпуская, когда он обращает на нее внимание. он косится на ее руку, а она все еще ее не убирает. хонджун смотрит на эту сцену с поднятой бровью. — сонхва, — протягивает девочка, миленько улыбаясь, — не хочешь потанцевать со мной медлячок? — не очень, знаешь, — извиняющимся, на первый взгляд, тоном, произносит сонхва. но хонджун слышит нотки и возмущения, и издевки. — нет, ты не понял, наверное, я как бы спрашиваю, но не спрашиваю. — а я как бы извиняюсь, но не извиняюсь. — его голос тверже стали, теперь, когда наглость переходит границы, — убери от меня руку, пожалуйста. я не буду с тобой танцевать, тем более, что у меня уже есть с кем это делать. — хонджун слабо улыбается, но немного напряжен из-за агрессивного тона девочки. эта особа была довольно известна по лагерю своим нарциссизмом. — и кто она? неужели та, которая сидит рядом с тобой за обедом. она прям увивается за тобой постоянно, оппа то, оппа се. вот же она су. — сонхва перебивает. — это моя сестра, придурошная. вали отсюда, а? — девочка, имени которой хонджун не знает, потому что все за глаза ее зовут «бестией», а не по имени, фыркает и отходит к ожидающим ее неподалеку подружкам. — вау, — подает голос хонджун, — туда ее… я, кстати, не знал, что вы брат и сестра. вы не похожи, — сонхва смеется. — ну так мы и не должны быть похожи. не смущает, что мы одного года рождения? — хонджун непонимающе смотрит, а сонхва будто видит шестеренки в его голове. — расслабься, я приемный просто, — так легко произносит сонхва, а хонджун в шоке и не знает, что сказать. сонхва замечает и спешит пояснить, — все ок, я нормально к этому отношусь и не считаю себя неполноценным или что-то там. мы с родителями по сути итак родственники, там долгая история, но, если упрощать, то моя мама на самом деле моя тетя. — да какой ты неполноценный, — бубнит хонджун, возражая, — ты вообще-то очень даже полноценный. музыка сменяется на обещанную медленную, и сонхва подходит ближе к хонджуну, тихо спрашивая «можно?» хонджун кивает, смущаясь, особенно зная, что «бестия» наверняка наблюдает за сонхва и за тем, с кем он будет танцевать. а тот будто бы не заботится об этом ни капли и нежно кладет свою руку на талию хонджуна, другой кладя ладонь парня себе на плечо и начиная медленно покачиваться. хонджун вцепился ему в плечо, ощутимо нервничая. сонхва не знает из-за чего, но хочет избавить парня от любых переживаний, поэтому прижимает его еще ближе, будто бы заставляя уложить голову себе на плечо, благо, их разница в росте позволяла это сделать без дискомфорта кому-либо. — сонхва… люди же смотрят, — тихо произносит хонджун, в прочем, не отстраняясь. — и что? — мягко отвечает сонхва, — пусть только попробуют что-то сказать.- хонджун на это улыбается, ничего не отвечая. сейчас слова лишние, а время будто замедляется. до конца дискотеки еще пара песен, и хонджун не отходит от сонхва ни на шаг. не верит, что это реальность, и кому-то он правда нравится, да настолько, что он танцует с ним у всех на виду, не боясь осуждения. такое у него впервые, и хонджуну кажется, что они буквально соулмейты. да, они не так много общались, но каждый раз, когда заговор затягивался — темы не кончались, а если они задумывались, то это было комфортное молчание. когда отряды отправились в корпус, парни шли рядом, будто бы случайно касаясь мизинцами и смущенно улыбаясь от этого. сонхва проводил хонджуна до его комнаты, замирая на секунду перед дверью и озираясь по-сторонам, проверяя коридор, чтобы в последний момент чмокнуть в губы, тут же улыбаясь и проходя дальше по коридору, оставляя хонджуна с бабочками в животе. он не может думать ни о чем и ни о ком кроме сонхва весь вечер и еле-еле засыпает ночью. по факту, между ними почти ничего не поменялось — они все так же общались, как и раньше, вместе выполняли поручения вожатых, но теперь это все с осознанием того, что они встречаются. хонджун все еще не может поверить, но медленно привыкает к держанию за руки, к мягкому чмоку перед сном, к долгим объятиям, когда выдается свободное время, к постоянному совместному времяпрепровождению. так и происходит до момента, пока хонджун не видит сонхва ни в корпусе, ни за завтраком, ни на общем сборе. на него находит тревога, которая липнет и весь день не дает расслабиться. за обедом он тихо, чтобы никто не слышал, спрашивает у вожатого, не знает ли тот, где сонхва. молодой парень вздыхает с сочувствием и говорит, что сонхва увезли домой. хонджун кивает и тупит взгляд, утыкаясь им в тарелку с бульоном. есть сразу расхотелось. сонхва уехал.? и ничего не сказал.? хонджун чувствует себя преданным, но пытается проявить понимание. может что-то случилось дома.? но почему он не оставил ему хотя бы номер телефона… не дать этому испортить остаток смены не получилось — хонджун ходил удрученный, не общался ни с кем и закрылся в себе. обычно из лагеря он возвращался с приподнятым духом, а в этот раз слег с простудой сразу по возвращении. сейчас вот отсюда и пошла проблема хонджуна. как бы неправильно не поступил сонхва, хотя хонджун и старался думать, что он уехал по обстоятельствам и не сообщил об этом по случайности, а не просто кинул, место в сердце парня принадлежало только ему. возможно, это глупо, но сердцу не прикажешь. хонджун пытался проработать это с психологом, когда ему было восемнадцать, но эти пару месяцев регулярных консультаций со специалистом не дали ему ничего, кроме того, что он свыкся с этим чувством потери. как-то забыть об этом помогает довольно плотный график — учеба, работа, если она есть, тренировка, домашка. и так каждый день. сегодня у хонджуна отменили последние две пары — в универе проходит какое-то мероприятие, и ребят, кто в нем не участвует, отпустили, и поэтому он решил посидеть немного в кофейне около универа. он там не так часто бывает — кофе предпочитает делать дома перед занятиями, когда заряд бодрости нужен срочно, да и времени перед работой нет, а если ее нет, то хонджун сразу летит на тренировку, не тратя времени на одинокие посиделки. но сегодня не этот случай. в кофейне приятный интерьер, цветы стоят на подоконниках, а по углам расположились монстеры, так радующие глаз своими резными листами. у прилавка небольшая очередь, и хонджун пристраивается за парнем в темном пальто — в противоположность кремовому хонджуна, и кивает уену — бариста в этом самом кафе. они знакомы через общего друга — сана, который учится на одном курсе с хонджуном и пару раз вытаскивал их вдвоем гулять. пока подходит его очередь, он что-то смотрит в телефоне и прислушивается к заказу парня перед ним. «мне, пожалуйста, айс раф с карамельным сиропом и можете посыпать корицей?» хонджун думает, что у парня очень красивый голос. уен спрашивает, какое имя написать на стаканчике. «о, сонхва! спасибо», — и отходит к концу прилавка. хонджун оцепенел, смотря на спину парня и не обращая внимание на уена, который зовёт его, чтобы он сделал заказ. а, прости, — наконец отмирает хонджун, поглядывая в сторону некого сонхва, — сделай мне, пожалуйста, латте с карамелью, посижу тут у вас немного. — уен кивает, вбивая заказ в систему. хонджуни, у тебя все хорошо? — уточняет парень, — ты так замер, я испугаться успел. видимо услышав их разговор, сонхва резко поворачивается, чем привлекает внимание хонджуна. они смотрят друг другу в глаза, находя в них что-то родное. уен тактично молчит, думая, что наблюдает любовь с первого взгляда. а они все смотрят и смотрят, не решаясь нарушить молчание. оба и боятся, и, вроде как, рады.? тяжело назвать радостью ту эмоцию, когда встречаешь человека, который тебе дорог, но сделал больно. — хонджун.? третий отряд.? — робко спрашивает сонхва, находя в парне напротив такие любимые черты, которые в последний раз видел три года назад и уже не надеялся увидеть. — сонхва… — на глаза хонджуна почему-то наворачиваются слезы, которые он быстро стирает. а уен не понимает, что происходит. — вы это… садитесь за столик, я принесу ваши заказы. я так понимаю, вам есть о чем поговорить. — оба парня кивают и молча отходят в дальний угол кофейни, усаживаясь друг напротив друга. хонджун смотрит вниз, нервно перебирая пальцы, и не знает, как начать разговор. по сонхва видно, что он тоже не чувствует себя комфортно в данной ситуации. хонджун вздыхает. — слушай… наверное уже не так важно тебе это, но мне было обидно, что ты уехал и ничего не сказал. и даже не оставил номер, ничего… мне было плохо… — сонхва в недоумении поднимает взгляд. — а? не оставил? что? — ну… уехал и всё, никак с тобой не связаться. — но я… — сонхва задумывается и через полминуты мучительно стонет, укладывая голову на стол. — я в ауте. прости пожалуйста… давай я объясню и, надеюсь, ты меня простишь. или нет, я пойму… — хонджуну грустно — он же уже простил. просто осадок остался. сонхва собирается с минуту, чтобы рассказать его сторону произошедшего. в голове все путается от того, что все могло быть по-другому. совершенно по-другому. сонхва выругивается прежде чем начать. в общем… три года назад сонхва будит вожатый рано утром, пока за окном еще темно. парень не вдупляет, что происходит, и смотрит потерянным взглядом на ухмыляющегося вожатого. — ну что, сонхва. — тон его не предвещал ничего хорошего, — быстро собирай вещи, мама тебя забирает через двадцать минут. я за тобой зайду. — сонхва открывает рот, чтобы что-то возразить, но в тот же момент закрывает. думает, что что-то случилось дома. сразу вскочив, стараясь не разбудить соседа, он быстро умывается и кидает вещи в чемодан, не складывая. окидывает взглядом свою половину комнаты, проверяя, не оставил ли ничего. заходит тот же вожатый, все еще со своей гаденькой ухмылочкой. сонхва кивает и идет к нему, но ойкает и возвращается к тумбочке, воруя у соседа ручку и кусочек бумажки. пишет на нем свой номер телефона и подписывает «сонхва<3». тяжело вздыхает, возвращаясь к вожатому. — я могу вас попросить передать это хонджуну утром? он из той, — указывает пальцем, — комнаты, такой, с синими волосами. — вожатый уверяет его, что передаст, но делает это как будто преувеличенно. в обычное время это бы напрягло сонхва, но после пары часов сна и раннего подъема думалка вообще не соображает. вожатый провожает сонхва до ворот лагеря, где стоит черная машина его «матери». она опускает окно, холодно кидая «садись» и кивая вожатому. они отъезжают в полном молчании, и это уже напрягает сонхва. — мам.? все хорошо? — женщина вздыхает напряженно. — вот скажи мне, — после долгого молчания начинает женщина, — я тебя как-то не так воспитала? — сонхва смотрит в недоумении. — нет, вроде… — тогда почему, — мать повышает голос, — мне звонит вожатый и говорит, что ты обнимаешься, целуешься и держишься за руку с парнем? — так вот в чем дело. сонхва еле сдерживает ухмылку. как бы он не пытался убедить родителей, что «нетрадиционная» ориентация это нормально, они не воспринимали это. а еще хуже всего то, что их сдали вожатые. сонхва надеется, что родители хонджуна более толерантные, и находит это вероятным, так как волосы разрешили покрасить, а это уже говорит о какой-никакой либеральности родителей. мать продолжает орать, сама же делая выводы из своих же обвинений и раздражаясь еще больше. выпустив пар, она замолкает, размышляя. — приедем домой — ты под домашним арестом до конца лета. никаких гуляний и походов в магазин. сонхва почти хмыкает, но останавливает себя, решая не нервировать мать еще больше. домашний арест не так плохо до тех пор, пока у хонджуна есть его номер, и они будут переписываться. сонхва надеется, что сможет объяснить свой внезапный отъезд из лагеря, а еще очень сильно хочет того, чтобы они с хонджуном жили ну хотя бы в соседних городах. но хонджун не пишет. не написал на следующий день, не написал через неделю, не написал и через месяц, и через три, и через год. сонхва сначала переживал, потом решил убедить себя в том, что хонджун изначально хотел его использовать, но… не особо получалось. такой взгляд, эти искорки, не подделать. но сонхва пытается забыть, пытается забыть, чтобы позволить себе новые отношения… не получается. не получается через полгода, через год, через два, через три… ему тяжело. боль уже притупилась, но иногда, в моменты жалости к себе, хочется объятий и касаний, да не абы каких, а хонджуна. даже спустя три мучительно долгих года сонхва помнит, как это ощущалось. сейчас хонджун сидит, чуть не плача, прижав ладони ко рту. когда сонхва поднимает взгляд, он видит такого хонджуна, и сердце будто бы разбивается. — знаешь что? — дрожащим голосом произносит хонджун, — вожатый… не передавал мне записку с номером… и мне кажется, что я понял, почему… они действительно позвонили и моей маме, но она итак знала о моей наклонности, поэтому забила. главное — вожатый представился — кихен. не ему ты передал бумажку? — сонхва кивает, чувствуя, как слезы скапливаются в глазах, — значит он решил вот так разрушить все… урод, — заключает хонджун, рассеянно обводя взглядом стол, останавливаясь на стакане и кружке кофе, которые успел принести уен. парни сидят еще пару минут, не произнося ни слова, изредка делая по глотку. оба понимают, что не переставали любить друг друга, пусть эта любовь и стала призрачной в какой-то момент. теперь у них будто бы появился еще один, такой нужный, шанс? — хонджун… может… погуляем завтра?