Cigarettes After Sex

Ветви причудливых, обрамляющих ограждения балкона завитков тянулись от самой площадки балкона до балюстрад и перил, образуя изображения сказочно чудной растительности. По холодному ночному воздуху струился сигаретный дымок, пахнущий ментолом, конечно, с ноткой табака. Дымок закручивался спиральками, плавными ручейками растекался по направлению дуновения ветра, пока не рассеивался лишь едва уловимым запахом. По ночам в Венеции было холодно. Город стоял на воде, из-за этого влажный воздух был пропитан будоражащей прохладой, вызывающей мурашки по коже. Прохлада с улицы затекала в каждую щель, словно вода, заполняя любое свободное пространство, которые находила. Казалось, будто даже занавеска дрожала от холода. Белый шелк трепетал под вялыми прикосновениями ветерка, минуя ткань и украдкой пробираясь в помещение. За занавеской виднелся темный силуэт. Человек стоял на балконе, облокотившись на перила, и разглядывал почти полностью затянувшееся тонкими облаками небо. Яркая луна была теперь лишь расплывчатым пятном за пухом темной ваты, покрывавшей ее круглолицый бледный образ. Ночь окутывала город, погружая его в дрему до следующего утра. Мужчина же, кажется, не заботился о холоде ночной Италии, а даже наоборот, к нему пристрастился со временем, оттого и вышел на свежий воздух незастекленного старомодного, но роскошного балкона почти голышом — в одних брюках. Длинные малиновые волосы рассыпались по широким плечам, отблескивая зелеными пятнами, будто бы кто-то брызнул кистью на рисунок акварелью. По предплечьям ползли черные линии, будто лианы, обвивая руки, закручиваясь и распрямляясь в одной и той же кривой, будто тату мастер не удосужился оторвать машинку от кожи, когда рисовал на чужом теле. По лепесткам, волнам, лентам пробирались вездесущие подкожные чернила до запястий, где их путь неожиданно и резко обрывался неровным завершением двух линий, будто оборвали лист. Слабый свет луны сквозь пелену облаков оглаживал кожу мужчины, смягчая острые черты. Свет пробегал по татуировкам, по тыльной стороне ладони, по пальцам с предельно искусно выкрашенными в черную глянцу ногтями, между которыми незнакомец держал сигарету с тлеющим кончиком. Спустя полминуты молчаливых раздумий рука снова приподнялась, поднося сигарету к матово-черным губам, что обхватывают ее и делают долгую затяжку, смакуя. По телу прокатывается приятная легкая дрожь — оно осознало, что находится на прохладе. Перепад температур дал о себе знать, но стоически невозмутимое лицо и не повело бровью. Из помещения донеслось тихое шуршание одеял — признак движения. Снова трепещет занавеска, из комнаты выходит розововолосый юноша, обернутый в белый махровый халат. Ярко, тяжело не заметить в темноте. —Куришь? — Раздается его вопрошающий тихий голос, сладкий, как мед. Если бы эта сладость была материальной, и ее можно было бы распробовать — у Дьяволо бы определенно был кариес. —Курю. — Раздался низкий хрипловатый бас. Между губ скользнула наружу струйка вкусно пахнущего сигаретного дыма. —Кури. — Сказал юноша, подходя к нему и так же облокачиваясь на перила. Он ежится, нос сразу же становится холодным, сквозь щель в халате проникает холод, и лодыжки покрываются мурашками. Воздух щекочет. —Не холодно? — Спустя минуту относительной, или, правильнее сказать, городской тишины ночи Доппио интересуется, ненавязчиво причимаясь плечом к плечу партнера. Все еще шумели машины и люди, хотя значительно тише, чем днем. Дьяволо думает. —Как? — Спрашивает он в ответ, задавая вопрос не из самых логичных, понятных только ему одному и еще кое-кому, с кем он на одной волне. «Внутри тела или снаружи» подразумевает он. То есть, душевно или физически. Взгляд зеленых глаз переметнулся от затянутого облаками темного неба к светлому молодому консильери. —В целом. — Отвечает тот неопределенно, как бы подначивая на нестандартное мышление. —Совсем немного, — говорит он сначала, разглядывая лицо своего собеседника, бледное, молочное, с россыпями веснушек, покрывающими его щеки. А глаза такие большие. Карие, искренние, словно тающий шоколад, переливающиеся волшебно и чарующе. Дьяволо под гипнозом, но он не возражает стать добычей для такого очаровательного искусителя, — а вот с тобой было не холодно. Конечно, холодно не было. Как может быть холодно, когда страсть заполняет комнату и висит в воздухе, подогревая любовь и дополняя ее собственное тепло своей невыносимой до ужаса жарой, которая так же кажется чертовски приятной на коже, внизу живота и в груди? Как может быть холодно, когда чужие розовые пухлые губы касаются его губ, покрытых черной пленкой водостойкой помады, когда языки находят друг друга и сплетаются в до трясучки превосходном глубоком поцелуе? Как может быть холодно, когда вы везде касаетесь друг друга везде целуете, не оставляя ни дюйма кожи без внимания? Разгорячается кожа, кровь кипит, в мозгу все превратилось в манную кашу. Ощущение такое, будто влил в себя добрый литр джина, пьян, и ведёшь себя как дурак. Зато чувствуешь себя невероятно счастливым, немыслимо влюбленным, про себя благодаришь судьбу и боготворишь свою пассию кусочек за кусочком — с макушки до самых кончиков пальцев ног и обратно. —Мне тоже, — размыто соглашается Винегар. Непонятно, тоже ли ему холодно, или тоже ли ему было тепло. Даже жарко. А жарко было. Жар начал отпускать тело. Дьяволо почувствовал, что последнее послекульминационное тепло в теле начинает испаряться. А вот сигарета не догорает. Была у него дурная привычка — курить. Доппио нисколько не поддерживал баловство табаком, как и курение в целом, но отказаться от сигарет босса не заставлял. Не потому, что боялся перечить, а он как раз таки не боялся, а потому, что уважал его удовольствие и личный выбор. А курил он не просто от скуки, а от тяжелого стресса. Его работа требовала слишком многого, чтобы попросту не сойти с ума, поэтому он просто пытался заглушить мысли никотином. Вскоре это переросло в привычку — он начал курить после каждого эмоционального потрясения или перепада чувств. Взрослый мужчина почуял в воздухе помимо запаха ментола тонкий аромат шампанского и пота. Запах их вечера. Если бы только можно было затолкать этот аромат в лист табака и выкурить… Однако если сигареты будут пахнуть шампанским и мускусом, то каковы они будут на вкус? Они будут на вкус как бледная веснушчатая кожа, которая так и грозит рассыпаться под пальцами, как песочное печенье, и розовые губы, словно нежный зефир — мягкие и упругие. Дьяволо готов был скуриться и умереть от рака легких, если бы имел такие сигареты. Доппио осторожно положил голову с растрепанныии розовыми волосами, будто сладкая вата, на плечо любовнику. —Пойдем… Здесь холодно, а ты как зря, голый почти, одетый. — С ноткой строгости в голосе тихо сказал юноша, теребя между пальцев малиновую прядь. В мыслях вспыхнули образы недавнего их времяпровождения. Образы потной, покрасневшей от жара кожи, волос, прилипших к телу, опухших от поцелуев губ. Звезды в глазах и ток по телу. —Иди, — произнес мужчина, невесомо касаясь пальцами пышных волос, точно боясь сбить плотность взбитого крема, — я еще немного постою. —Почему? — Задается вопросом консильери, глядя туда же, куда и Дьяволо — куда-то в ночь, где светили неоновые вывески ресторанов и отелей, где далеко можно было слышать тихие волны, развивающиеся о скалы, где лунно-бледная девица на ночном полотне неба стыдливо прикрывала лицо темно-синим пуховым платком, сотканным из облаков. А действительно, почему? —Потому что приятно остыть с мыслями о том, что произошло. — Просто и честно отвечает Дьяволо словами, что первыми пришли в голову, стряхивая пальцем пепел с тлеющей сигареты, у которой отсутствовала уже четверть, рассыпавшись пылью и разбившись о ветряные потоки.— С мыслями о тебе. — Завершил он, теперь кажущийся очень мягким и уязвимым, выглядящий не как босс, а как лучший любовник на свете. Приятно было вдыхать обжигающий табачный дым в присутствии поистине близкого человека после того, как еще пару минут назад воздух в легких густел и становился липким, из-за чего было сложно дышать. —Тогда я тоже никуда не пойду. — Пробормотал он немного сонно. — Потому что просто думать — это скучно. Я буду рядом. — Завершил он. Не было стыдно говорить или вести себя нелепо. Потому что любовь бы все ему простила. Консильери вдруг оторвал щеку от плеча, ловя на себе взгляд босса, а затем и его губы в моменте, где они не заняты сигаретой, одаряя их ласковым и любовным поцелуем. Вот и вкус табака. Вкус его поцелуев.