Пики

Огненные пики взмывались в небу. В красно-жёлтом мареве поступали фигуры всадников, острия гэфэнжена, шлемы и мечи. Треск огня звучал в унисон со звоном оружия и хрустом костей. Пахло горелой кожей и железом. Люди огня веди войну друг с другом. Сами боги делали ставки в этой игре. Боги всегда побеждают, ну а люди уж как получится. Дым застилал глаза. Чан Гэн бежал, отчаянно бежал, спотыкаясь об обломки и продолжая нестись вперед. — Ифу! Ифу! — крик разрывает густой пар вокруг, но нечто более страшное вот-вот разорвёт сердце самого Чан Гэна. — Где же ты, Ифу? Вокруг тишина, ни звука, ни шороха. Лёгкие взорвутся от дыма, а слезящиеся глаза никогда не посмотрят на родное лицо вновь. Паника подходит к горлу и Чан Гэн снова чувствует себя маленьким, одиноким перед стаей волков. Гу Юнь бросился вперёд, один, как обычно. Убедил в том, что все будет хорошо. А теперь не Цзыси, ни армии, лишь полуразваленные обломки в огне. Подмога пришла слишком поздно и теперь Чан Гэн бежит, вглядываясь в завалы, выискивая. Надеется найти, вытащить, обнять. Чтобы он... живой, живой и бесконечно любимый снова был рядом. Он сам весь израненный, в копоти, грязи, но это пустяк. Пустяк, потому что он до сих пор не нашел ифу. А с Ифу может быть все что угодно. Пребывая в полу бессознательном состоянии от гари и дыма, он продолжает идти вперед, медленно, но не останавливаясь, потому что шанс найти еще есть. И зовёт, отчаянно зовет по имени. Его имя, мольба, надежда. Его бог, которому он молится, когда кость не чистоты даёт себе знать алыми брызгами крови на свежих порезах. Гу Юнь его путеводная звезда, а звезды всегда парные. Так говорила ему мама, когда-то давно, а может и не мама вовсе. Но если Гу Юнь его звезда, то как он один-то будет. И если уж взрываться, то освящая любимому путь. Чтобы уйти, вместе, бесконечно любя и держась за руки. На небосвод новыми звездами. За большим корявым обломком что-то валяется, сломанное, порванное, в луже запекшейся крови. Узнать это изуродованное тело можно лишь по четкам на тонкой белой руке. Чан Гэн подбегает. Спотыкается несколько раз и прижимает к груди то израненное, нежное. . Он вглядывается в бедное лицо в кровавых россчерках и продолжает звать по имени. Отчаянно, громко. Вовсе не думая о том, что надо выбираться, надо идти. Потому что если умирать, то хотя бы вдвоем.