ECHO

      Он был уверен, что они будут вместе вечно. Он был уверен, что ей не грозит смерть от старости стараниями гениального предтечи. Он был уверен, что у них ещё много времени в запасе… Он был так сильно уверен, что эта уверенность ослепила его.       Всё что он думал, больше неважно.       Робин умерла.       Из-за случайности, от нелепости которой хотелось замкнуть голосовой аппарат в приступе крика. Такого бессмысленного, такого иррационального, такого… человеческого.       Стоило отвернуться лишь на секунду, как позади раздался хруст. Чувствительные слуховые сенсоры уловили его отзвуки во всех подробностях — Ал-Ан замер, впервые в своей жизни чувствуя, как сильно похолодели его конечности. Энергия отлила от них или то была тактильная галлюцинация?       Невозможно.       Он не хотел оборачиваться, не хотел верить. Хотя подсознательно, опираясь лишь на анализ звука, знал, что произошло. Как будто всё могло оказаться иллюзией, если он продолжит взбираться вверх с мыслью, что Робин карабкается где-то следом. Но иллюзии — это удел людей, успокаивающих себя так в трудных ситуациях… Поэтому Ал-Ан обернулся, резко и испуганно.       Робин лежала на уступе. Еë конечности угловато изогнулись, а из уха вытекала кровь. Глаза смотрели в небо стеклянной оболочкой, потому что внутри больше не было жизни. Это смертельно — пришло наконец осознание. И непоправимо.       Ал-Ан никогда не забудет, как быстро он телепортировался к её телу, но как медленно решался коснуться его. Наконец рука, очень робко, легла Робин на плечо. Он провёл по нему остриём клешни, задевая волосы, нежно касаясь шеи и щеки… Почему он позволил ей карабкаться самостоятельно? Почему не настоял на своей помощи? Почему не воспользовался левитацией или механическими манипуляторами? Почему не позволил держаться за него?..       Почему не взял в свои руки?       В тот момент пустота мыслей наполнилась отчаянием. Ал-Ан крепко прижал Робин к себе и, склоняясь к земле под тяжестью горя, издал истошный вопль, который затмил все звуки вокруг. В том числе голос собственного разума — до противного механический, бесчувственно анализировавший ситуацию.       Ал-Ан никогда бы не подумал, что однажды сможет закричать. Но это случилось. Его крик обрёл странную форму — прерывистую, будто звук шёл из неисправного компьютера. Но крик — это удел людей, успокаивающих себя так в трудных ситуациях… Поэтому Ал-Ан замолчал, резко и без всяких на то причин.       Он столько всего хотел узнать, столько всего хотел услышать… Миллион вопросов, которые она больше не задаст. И миллион историй, которые больше не расскажет. Хотел увидеть каждую её улыбку, поймать каждый взгляд и почувствовать каждое прикосновение, значения которых он не сможет объяснить с логической точки зрения, но попытается поставить себя на место эмпатичного человека…       Вся любознательность в момент иссякла вместе с жизнью Робин. Ал-Ан остался в тишине, лицом к лицу с безграничной пустотой одиночества. Опять.       …Так он думал, пока не услышал пение тысячи струн.

***

      Тишина. Её нарушил лишь робкий шелест — дуновение ветра подхватило тянущиеся к земле, испещренные множеством продолговатых, остроконечных листков ветви и сразу вернуло их обратно. Выглядывая из-за туч, солнце заиграло бликами на воде, а затем постепенно сняло полог тени с колонны. Со всем своим величием она предстала высоким, узким и выполненным из чёрного металла параллелепипедом, по поверхности которого проходили причудливые зелёные узоры. Стела, как назвали бы её люди. Но Ал-Ану она напоминала об энергетической мачте из его корабля… И в её основании, где должны были бы расположиться памятные слова, находилась капсула. Под её прозрачным стеклом, отражавшим свет солнца, мирно спала Робин. Её пухлые губы и опущенные ресницы пребывали в статике, создавая чарующий, почти святой образ, которым можно было любоваться часами. Вьющиеся длинные волосы опускались вдоль плеч, тело без единого изъяна облегал черно-оранжевый костюм дайвера. Сложив руки крестом на груди, бальзамированная Робин стояла в своём личном саркофаге. И Ал-Ан стоял перед ней, прекрасной даже после смерти. Отражение рогатой головы виднелось на стекле, под которым уже не первый год покоилась его подруга.       Земля, колыбель человечества. Она стала и колыбелью Робин — так решил Ал-Ан, совершивший один из человеческих обрядов — захоронение. У этого обряда оказалось множество способов исполнения, но гениальному предтече приглянулся вариант с гробницей в виде изолированного и поросшего буйной зеленью островка природы. Конечно бальзамирование тела выглядело бессмысленнее кремации, которая утилизировала отходы без вреда окружающей среде… Но утилизировать воспоминания Ал-Ан, к сожалению, не мог. Физически мог, но только не морально. Решиться стереть из памяти все данные о Робин представлялось ему невозможным. Она стала важной частью его жизни, поэтому он никогда не забудет её. Просто не даст себе забыть, созерцая её застывшую во времени красоту спустя год, век и даже тысячелетие.       Медленно и осторожно, словно резким движением мог потревожить Робин, Ал-Ан опустился на траву и сложил руки на коленях, сохраняя идеально ровную осанку. Обычно люди общались с умершими, но предтеча не видел для этого разумных оснований — она ведь ничего не услышит. Поэтому с каждым приходом сюда он просто смотрел на неё, думал, а затем исчезал так же тихо, как появлялся в этом уединённом святилище. Но сегодня… Сегодня почему-то не хотелось молчать. Будто разговор мог облегчить странное, досаждающее своей постоянностью напряжение в груди.       В конце концов Робин должна была узнать. Хотя бы раз услышать об их успехе, пусть и спустя несколько лет.       — В тот момент… — ровный голос Ал-Ана на секунду скрипнул. — В момент принятия твоей смерти, Робин, моё сознание пронзило пение тысячи струн, которое я уже давно позабыл и никогда не надеялся услышать вновь. Мы все-таки нашли их — последних выживших расы альманахов! Одному из них удалось восстановить нашу сеть, и остальные беженцы мгновенно отозвались со всех концов вселенной. Мы наконец-то… Вернулись в коллектив.       Во время рассказа его энергоузлы засверкали розовым цветом, а на лице можно было представить слабую, счастливую улыбку. Вопреки ожиданиям, Ал-Ан не почувствовал странность или безрассудность в устном обращении к умершей. Наоборот, в груди становилось легче. Тогда он продолжил, сохраняя извечно невозмутимый тон, но не в силах скрыть приподнятое настроение, проявлявшееся в виде сверкающей энергии его тела:       — Наша раса прошла фазу объединения и регенерации довольно быстро, после чего меня отдали под трибунал. Суд вынес справедливое решение — по предварительному приговору мне ограничили доступ к официальным научным данным и исследованиям на тысячелетие. Пожалуй для вашего биологического вида, полагающегося на смертное тело и его скоропортящиеся компоненты, это страшная участь, но меня она ничуть не огорчает. Если срок не увеличат, для меня он пройдёт относительно быстро. В любом случае я рад, что могу продолжать развиваться в окружении своего народа. И рад, что имею возможность навещать тебя здесь…       Тишина. Её нарушил лишь робкий шелест листьев и ветра.       Настало время для более личного признания, и Ал-Ан не понимал, почему оттягивал момент. Неужто боялся осуждения коллектива за привязанность к человеку? В любом случае они уже знали его мысли и переживания, нарушавшие общую гармонию, не имело смысла умалчивать их перед Робин, которая, к тому же, не сможет отреагировать.       — Теперь, — заговорил он, делая задумчивые паузы между словами, — в моём сознании, как прежде, циркулируют потоки информации. Они звучат с единой громкостью, сливаясь в чистый аккорд… Но в нем всегда не хватает одного голоса.       Ал-Ан неотрывно смотрел на Робин, и его энергоузлы поблескивали печальным голубым оттенком. Её холодное молчание в ответ возвращало боль в груди, которая, казалось, только-только отступила.       — Твоего, — едва смог вымолвить он.       Один механический манипулятор вылетел из-за спины предтечи, приблизился к капсуле с Робин, и роботизированная клешня сделала несколько нажатий на КПК, встроенном в основание колонны. Когда манипулятор вернулся на место, из динамика раздалось:       «Ставишь батарею и титан, достаёшь сканер! Любимый инструмент любого ксенобиолога. Флора и фауна на этой планете удивительны, и я жду не дождусь, когда начну их изучать…»       Устройство, говорившее голосом Робин Айю, рассказывало о её жизни ксенобиолога, Ал-Ан любил слушать эти записи, когда прибывал сюда. Внимательно изучать все интонации, междометия, эмоциональные вздохи и паузы хезитации в речи Робин и, пусть он слышал их уже тысячи раз, всё равно открывать для себя что-то новое.       — Это обратимо? — спросила девушка из воспоминаний.       — Нет ничего необратимого, — ответил пришелец.       Кроме смерти.       Предтечи не были знакомы с этим понятием так близко, как хрупкие и недолговечные люди. Но теперь Ал-Ан, столкнувшийся со смертью поистине близкого существа, понимал её последствия. Даже после своего ухода Робин влияла на него, из-за чего с ним произошли определённые метаморфозы. Кроме дискомфорта в груди, самой заметной из них стало возникновение алогичных, противоречивых мыслей, характерных для представителей человеческой расы, но никак не для расы альманахов. Так, изредка Ал-Ана посещало мимолётное и совершенно глупое желание — запечатать свой разум в святилище вновь. Он не должен был делать этого, да и не собирался. Тем не менее безумные рассуждения порождали безумные теории. Будто… Вернись он в информационный вакуум, то где-то там, между жизнью и смертью, между нулём и единицей, смог бы встретить Робин вновь. Или хотя бы услышать её… Её настоящую. Ведь сейчас он слышал лишь имитацию — оцифрованный голос из КПК и воспоминания, в которых она отзывалась далёким эхом.       Ал-Ан поднялся на ноги и, полный решимости, твёрдо заявил:       — Ради встречи с тобой, Робин, я готов пережить тысячелетие в хранилище вновь. А пока, слыша твои отголоски, я могу лишь бессмысленно взывать к пустоте — блеклой тени того, что раньше было тобой. И если, по какой-то невероятной случайности, ломающей фундаментальные законы вселенной, твоё сознание всё ещё существует в другом мире… надеюсь, ты сейчас тоже слышишь моё эхо.