Тайна леса Вильдскуг

      Гурд Келльсен был странным. По крайней мере, ему так многие говорили. В родном оплоте его считали слишком нелюдимым; в Стражах — что он постоянно уходит в себя и ничего не слышит. Может, так оно и было. Гурду и правда было мало дела до чужих разговоров и чужого мнения. Он уважал и слушал мертвых, но это тоже казалось другим странностью. Зато с теми, кого считали странным, ему было проще.       До тех пор, пока эти странные не начинали вдруг становиться нормальными.       Вот в Стражах, например, была кунари по имени Асаара. Сначала она была очень странная: говорила очень мало, дичилась других, больше писала или рисовала и училась управлять своей магией. Ее молчаливость и сила нравились Гурду. Но потом Асаара стала привыкать к Стражам, все больше говорила, улыбалась… становилась такой же, как они. Все менее понятной и близкой ему. Нет, Асаара не стала хуже или слабее, — но стала как все. Только с рогами.       Или Архитектор. Когда Гурд впервые встретил древнего магистра, который был в Золотом Городе, он был впечатлен. Тихий, явно неправильный по меркам остальных, Архитектор был убежден в своей правоте и в своей миссии. Он хотел остановить Моры — если подумать, то, что он же сам и начал. Хотел остановить войну между порождениями тьмы и разумными. Хорошая цель. И шел он к ней правильно — последовательно, без лишних слов, отстранившись от мира. Гурда это покорило. Он сначала приходил к Архитектору в гости, а потом ушел насовсем и разрешил экспериментировать на себе со скверной. Он не боялся ни скверны, ни Архитектора: чувствовал, что и то, и другое ему близко и понятно. С древним магистром, таким далеким от мира, Гурд ощущал покой. Они с Архитектором были равноудалены от других, оба в скверне, оба с порождениями тьмы, оба странные. Магистр еще и выглядел как хрен знает что, но Гурд привык к его странному облику, к развороченному лицу и слишком длинным конечностям.       И вот однажды Архитектор исчез, а потом вернулся не таким. Он стал нормального роста, с нормальной кожей, красивым лицом и телом, и главное — лишился скверны. И теперь уже Гурд на его фоне выглядел как жуткий вурдалак. Но ладно бы только тело изменилось: Архитектор вспомнил многое из своей прошлой жизни, когда он еще не был Архитектором, и теперь зачем-то пытался строить, рисовать, мастерить что-то из камня. Он даже имя себе выбрал другое — Лоренций. Ну то есть это и было его имя раньше, но Гурд не мог привыкнуть. Как будто вместо древнего магистра, который хотел остановить Моры, появился чужак, отдаленно на него похожий. Очень отдаленно. Жесты были похожи, походка, манера говорить — но никакого удаления от мира больше не было. Архитектор — Лоренций — стал обычным человеком; ему нужно было спать, есть, видеть других людей и заниматься совершенно не понятной Гурду ерундой.       Гурд… злился на него. Он вообще редко злился — не видел в этом смысла. Но сейчас было несправедливо и обидно, что он ушел из Стражей, окончательно расстался с верхним миром ради скверны и ее повелителя — а этот повелитель возьми и стань нормальным человеком из верхнего мира. Даже красота его раздражала Гурда: он еле-еле привык к обезображенному лицу, и вот те на. Раздражало и то, что Лоренций стал меньше связан с порождениями тьмы: теперь его беспокоили в основном Стражи и одолевший их ложный Зов. Порождения тьмы тоже его отвергли, не признали. Теперь человек, в котором не было ни капли скверны, вряд ли мог остановить Моры.       И ради чего все это было?       Лоренций, правда, не изменил своего отношения к Гурду, был так же внимателен и молчалив — но Гурд уже не хотел быть с ним рядом. Что-то неправильное, нечестное, странное было в этой красоте и человечности. Гурд не мог на это смотреть, как и на попытки зачем-то вспомнить свое прошлое архитектора и художника. Это было так же бессмысленно, как и многие вещи, которые делали другие люди. Нормальные люди.       «Стоило ли вообще уходить из оплота к Стражам? В Стражах я своим не стал… да и в оплоте, правда, своим не был. Но было хоть дело, которым я занимался. Был воздух, горы вокруг, было чем дышать. Скверны не было. А теперь никуда уже не вернуться, я для других как порождение тьмы. Одному бы, может, поселиться где-то на отшибе, да можно ли выжить одному? Хотя, может, и выйдет, если я вурдалак…»       С такими невеселыми мыслями Гурд брел по лесу Вендинг. Они с Лоренцием ушли с Глубинных троп (нормальные люди ведь не могут там выжить) и поселились в заброшенных сильверитовых шахтах в глубине леса. Когда-то Архитектор обустроил там свою лабораторию; теперь Лоренций превращал эту лабораторию в дом. Такое странное и глупое занятие для древнего и могущественного магистра. Но одна радость была: лес нравился Гурду куда больше, чем мрачные коридоры Глубинных троп. Дышалось тут легче. Правда, и от путников приходилось прятаться, а то еще убьют, не разобравшись.       И вот он брел, брел — и вдруг увидел под кронами вековых деревьев две статуи. Это были воины в доспехах… будто из шкур: у одного даже шлем был из медвежьей головы. Гурд заинтересовался и подошел к нему поближе.       «Как будто это воины-аввары: доспехи похожи на наши. Но наш народ таких статуй не делает. У нас все проще: глыбу стесывают немного, чтобы чуть форму придать, и хватит. А здесь они прямо как живые…»       Но еще страннее было другое. Это был не просто камень: у статуи была… аура. В переплетении ее слоев Гурд чувствовал сырой утренний туман, лязг стали, азарт погони… жажду. Но аура ведь бывает только у живых. Как же…       И вдруг статуя заговорила:       — Я чую родную кровь. Путник! Ответь, из какого ты народа?       Гурд аж поперхнулся. Статуя не двигалась, рта не раскрывала — но голос у нее был живой, хриплый. Акцент, правда, странный: немного похож на то, как в их оплоте говорили, но не совсем.       — Я аввар, — ответил Гурд. — А ты живой?       — Аввар! — Каменный воин, похоже, обрадовался. — Давно здесь не было людей нашего племени. Много веков. Оттеснили нас из этих земель…       — Тебе много веков, и ты еще живой? Как так? Тебя камень держит?       — Камень… — В голосе воина пробилась злоба; жажда в ауре стала ощущаться еще сильнее. — Проклятый тевинтерский магистр заключил нас в эти каменные оковы. Он мертв, но не до конца. Найди его! Убей его!       — Постой, брат, — заговорила другая статуя. У нее был голос тише, спокойнее — на удивление похож на Лоренция, только с другим акцентом. И аура другая — но на расстоянии Гурд ее чуял плохо. — Я много веков говорю тебе: месть не даст нам освобождения. Гнев не даст освобождения.       — А как же? — удивился Гурд. — Разве что само заклинание развеять — да только разве вы живы после такого останетесь, если вам много веков?       — Мы с братом не колдуны, — ответил мирный голос. — Я не ведаю, как магистр это сделал. Но я много веков искал у богов ответа, и они не дали мне его.       — Как так? А Хозяйка Небес? Она не приняла ваши души?       — Молчание стало ответом, — с сожалением заметил мирный голос. — Должно быть, мы мало жертв приносили богам.       — Мы этого самого магистра хотели принести в жертву Уволле, богу этого леса, — вмешался воин. — Да вот жаль, не успели. Проклятый колдун! Аввар, сын аввара, найди его прах, развороши и убей!       — Это не выход, брат, — перебил его мирный голос. — Тебе нужно умерить свой гнев. Мы не станем свободны, но сможем уснуть. Аввар, сын аввара, я не могу убедить моего брата — но, возможно, тебе удастся?       — Да погодите вы, — отмахнулся Гурд. — Почему Хозяйка Небес вам не ответила? Она милосердна. Она справедлива. Почему не хочет освободить вас от каменных оков?       — Нет освобождения, — вздохнул мирный голос.       — Есть! — перебил его воин. — Отомсти магистру!       — Его убивали не единожды, брат. Но мы все еще заключены в камне. Нет освобождения.       — Так пусть сын авварского племени приведет колдуна и убьет его как следует!       — Я сам колдун, вообще-то, — заметил Гурд.       — Так чего ты ждешь? Найди его неподалеку; он нашел свою смерть в этом лесу. Найди и убей!       — Брат…       Гурд подошел к статуе с мирным голосом. Ее аура тоже была многослойной, но больше пахла травами и лесом. Видать, этот брат воевал меньше, потому и не хочет в драку опять лезть. Ничего не говоря, Гурд развернулся и пошел восвояси.       — Стой! — крикнул ему вслед воин. — Ты хочешь оставить нас, сын авварского племени?       — Тут подумать надо, — ответил Гурд. — Я вернусь, как надумаю.       — Возвращайся, — сказал мирный голос. — Убеди моего брата.       — Убей магистра!       «И это они так веками стоят и спорят? Вот скука…»       Гурд шел и размышлял. Что-то здесь было не так. Хозяйка Небес ни разу не оставила его без ответа, а ему всего-то тридцать лет. А этих за много веков и словом не удостоила… видать, обращались к ней неправильно. Или просили того, чего она не может дать. К Гаккону, может, еще надо обратиться; он, правда, мертвых не отпускает, а эти не мертвы. Гурд много слушал мертвых: они не говорили так, а только давали направление — страх, горе, гнев. И Гурд через это направление мог уже проследить, что их волновало и как они кончили жизнь. А эти говорили как живые — значит, Гаккон их еще не держит в когтях. Или, может, Уволла не пускает? Они ведь так и не принесли ему жертву. Может, этот магистр осквернил лес, и бог требовал жертву во искупление греха, — а жертвы не было. Вот он и принял братьев вместо того магистра. Но Уволла принял бы жертву кровью, а братья еще живы… Что-то тут не складывалось. Одно было ясно: надо их освободить из этих каменных пут, разрушить оковы. Да только какой бог с этим поможет?..       Он вернулся домой. Лоренций сидел за столом и расчерчивал план сильверитовых шахт. Зачем — боги его знают. Он поднял глаза на Гурда:       — О, вот ты где. Ты принес из леса дичь?       — Дичь? — Гурд захлопал глазами. Точно: он обычно с собой приносил зайца какого или птицу. Но сейчас не до того было. — Нет, не принес. Помощь твоя нужна.       — С чем?       — Я в лесу встретил двух воинов-авваров. Их века назад какой-то тевинтерский магистр обратил в камень, но они живые до сих пор. Надо их души освободить, выпустить. Они говорили, что обращались к богам, но без толку. Видать, жертвы не было.       — Благородная цель, — кивнул Лоренций. — Но ведь обращение к авварским богам — это по твоей части. Ты взываешь к Хозяйке Небес. Для чего нужен я?       — Ну… — Гурд почесал в затылке. И правда: откуда бы тевинтерскому магистру знать, как лучше задобрить Уволлу. Не приносить же в жертву его самого, хоть бы это и сработало. — Может, ты с них заклятие снять сможешь. Или мне силы поддашь. Жертву магией принесешь, как Маркус тогда.       Лоренций задумчиво кивнул.       — Я слышал о таких заклинаниях. Один магистр из рода… хм, не помню… впрочем, это малосущественно. Один магистр желал служить Уртемиэлю и возводить во славу его прекрасные статуи. Но боги обделили его талантом скульптора, и его творения получались посредственными. Тогда магистр решил зайти с другого конца и разработал заклинание, которое обращало жертву в камень. Говорят, он за большую цену передавал это знание желающим… но Уртемиэль так и не принял его творений. Это не путь подлинной Красоты.       — Э… да. Так ты знаешь, как это заклинание работает? Или как его снять?       — Нет. В мое время его изредка использовали, но я никогда не хотел ему учиться. Мне, кажется, и так хватало таланта.       Обычно, когда низинники говорили о своих талантах, это звучало с вызовом, напыщенно, дескать, «вот я какой». Но Лоренций произнес это с самым обыденным видом. Впрочем, оно и верно: у Архитектора Мастерских Красоты руки должны из того места расти, и талант к искусству нужен. Раз уж его назначили на это место, значит, не просто так.       Правда, этот разговор уже начал терять смысл.       — Ну… У тебя силы много. Вдруг мы с тобой вместе сможем что-то придумать. Нельзя их так оставлять.       Лоренций кивнул.       — Хорошо. Заодно добудем в лесу какую-нибудь дичь. Это лучше, чем солонина Серых Стражей.       «Да уж, раньше он таким привередой не был… да и есть ему не надо было».       Гурд быстро отвел его куда надо, следуя той же тайной тропой. Статуи сразу загалдели:       — Аввар, сын аввара! Зачем ты нас предал?       — Мы просили тебя о покое, но ты привел тевинтерца?       — Если только эту землю не окропит его жертвенная кровь, я прокляну тебя!       — Какое предательство…       — Чего ты медлишь, сын авварского племени?       Лоренций подошел вплотную к статуям и рассматривал их… с восхищением. Он касался окаменевшего меха, ножен для меча, доспехов так, будто это была женщина из любовного романа низинников (Гурд как-то читал один и ничего не понял — кроме того, что низинники не только много болтают, но и лезут руками куда ни попадя). Пока обе статуи кляли его и Гурда на чем свет стоит, Лоренций любовался ими с восхищенной улыбкой.       — Какая тонкая работа… удивительно.       — Они живые, — напомнил Гурд. — Просто заточены в камень. Разве ты не слышишь их голоса, не чуешь их ауру?       Лоренций удивленно обернулся к нему:       — Голоса? Они разве что-то говорят?       — Ну… да. Кричат тут, что не надо было тебя приводить.       — Почему?       — Ты тевинтерец. Они по крови как-то чувствуют, из какого кто народа. Меня чувствуют, тебя…       — Ну и что?       — Их тевинтерский магистр в камень и заточил.       — Но я ведь не он.       — Так им все равно.       Лоренций только пожал плечами и вернулся к изучению статуй.       — От этих колдунов добра не жди, — прогремел каменный воин. — Не стоило верить тебе, сын авварского племени!       — Да помолчи ты! — отмахнулся Гурд. Лоренций заметил, не оборачиваясь:       — Я ничего не говорил. К чему этот грубый тон?       — Это я не тебе, а им. Они все возмущаются.       — Как нелепо с их стороны возмущаться предложением помощи.       — От такого лживого народа не стоит ждать помощи, — заметил мирный голос. — Не верь им, сын авварского племени.       — Вы так за все эти века каждого встречного колдуна отшивали? — с сомнением поинтересовался Гурд.       — Немногие слышали нас. Немногие вняли нашим мольбам.       — Так. — Гурд нахмурился. — То есть кто-то уже внял до меня?       — Они пытались убить магистра, — ответил каменный воин. — Кто-то пал в битве. Кто-то победил его. Но магистр силен. Проклятый колдун никак не угомонится в своей могиле!       — А как он похоронен?       Статуи замолчали, будто оторопев.       — Мы не видим его могилы отсюда, — заметил мирный голос. — Может, его кости просто зарыты в землю.       — Так нельзя, — покачал головой Гурд. — Его как положено не похоронили, Гаккон его душу в когтях держит — а вы только навредить ему хотите.       — Он заслужил! — крикнул каменный воин. — Месть должна свершиться!       — Какая же это месть? Вы только хуже делаете и себе, и ему. Если он никак упокоиться не может, его просто так убивать смысла нет. Надо упокоить.       — Мы просим покоя не для него, а для себя, — вмешался мирный голос. — Твоя правда, убить магистра еще раз будет без толку — но нужно убедить моего брата, что не стоит мстить. Тогда мы уснем.       — И это без толку. Вас освободить надо, а не в сон погружать.       — Нет освобождения для нас, сын авварского племени.       — Почему? Уволла не пускает?       Статуи снова замолкли.       — Он… не дал ответа, — наконец сказал мирный голос.       — Не пускает, стало быть, — кивнул Гурд. — Раз магистра в лесу просто так убивали, не в честь его — значит, это не жертва. Нужна настоящая.       — Ты говорил, что нужна жертва магией, — Лоренций наконец закончил разглядывать статуи и повернулся к нему. — Но сейчас как будто речь о жертве кровью.       — Так и есть. Магистра в когтях, видать, Гаккон держит, раз он не упокоится никак, а этих двоих — Уволла. Я про него мало что знаю… — «Мы больше других богов почитаем» — чуть не сказал он вслух. После такого Уволла точно бы никакой милости не оказал. — Но, думаю, он заправляет этим лесом, а братья эти ему должного почтения не оказали.       — Они братья?       Гурд удивленно дернулся от вопроса. Они же вообще о другом говорят, чего он вдруг…       — Ну да, они так говорят.       Лоренций снова посмотрел на статуи.       — Они совсем не похожи.       Он будто бы расстроился. С чего бы?       — Не похожи, но разве это важно?       Помедлив, Лоренций покачал головой:       — Уже не важно. Ты прав. Что нам нужно делать?       — Жертву принести. Хозяйке и Уволле точно надо, а Гаккон… может, если прах этого магистра разворошить, он восстанет из мертвых и на нас полезет. А лучше боя для Гаккона жертвы и быть не может.       — Хорошо. Что ты предлагаешь пожертвовать?       Гурд задумался. В его оплоте жертву богам обычно приносили мясом зверей: болотных рыболовов, гургутов, птиц, волков. Братья же говорили, что хотели принести Уволле в жертву того магистра. Стало быть, ему живых людей подавай?       — Не знаю. Эти братья хотели Уволле в жертву того магистра принести. Может, ему живые люди нужны…       — Это исключено, — отрезал Лоренций. — Есть другие варианты?       Гурд даже удивился. Раньше Лоренций — Архитектор — спокойно экспериментировал над живыми и мертвыми порождениями тьмы, вурдалаками, Гурдом. Спокойно убивал. Да и сейчас, если на них вдруг кто хотел напасть, он с ними не церемонился. А тут вдруг людей пожалел. Может, оттого, что сам человеком стал?       От этой мысли Гурда опять перекосило. Лоренций это, похоже, заметил:       — Что, ты хочешь принести живую жертву?       — Нет, я не про это. — Он помотал головой, отвлекаясь от раздражения. — Я не знаю Уволлу, не знаю, какая жертва ему угодна будет. А к нему надо обращаться первей, чем к Хозяйке. Может, хватит жертвы магией, не знаю.       — Это хорошо.       «Чего ж хорошего, что я не знаю?»       Гурд вздохнул.       — Пойдем поищем, где магистр лежит. Может, он какие подсказки даст.       — Ты хочешь послушать мертвеца? — догадался тот? — Хорошо. Идем.       Статуи что-то бурчали им вслед, но Гурд уже не слушал. Он пытался нащупать в пространстве след смерти, бередящий Завесу. Конечно, за века в этом лесу много народу поумирало, как иначе, — но раз магистра раз за разом убивали, то и след он должен был оставить порядочный. И Гурд его нашел.       Под огромной старой елью, уходящей в небо, чувствовалась трещина. Тьма хлестала из нее. Гурд нахмурился. Мертвые так сильно никогда не ощущались. Может, за века этого магистра демон перехватил? Или Гаккон свои шутки шутит? Да нет, вроде такое не в его духе…       — Завеса здесь очень тонкая, — заметил Лоренций. — И земля… в лесу много следов от скверны, но здесь их нет, а почва совсем мертвая.       Гурд кивнул. Видно, неспокойно магистру в земле лежать. Хотя покойников, которые умирать не хотели, пруд пруди, — но чтобы они еще и так пространство меняли?..       Он сел на колени под елью и прислушался. Ветер. Старые слова. Старое время. Что-то чужеземное — кровь, язык, аура. Сталь. Огонь. Бой. Смерть… и не-смерть?..       И тут из земли вдруг продралась костяная рука и схватила Гурда за запястье. Он даже не очень удивился: мертвые, которых целиком хоронят, такое могут вытворять. Выхватил кинжал свободной рукой и ударил по кости мертвеца с криком:       — Гаккон Зимодых! Отпусти эту душу из своего плена! Она не славит тебя, не сражается во имя твое!       Костяные пальцы сжались на его руке еще крепче и потянули вниз. Из земли восстал остальной мертвец. На шее и лбу его тлели какие-то украшения — раньше, наверное, были золотыми. Точно магистр: Лоренций вон тоже не расставался с украшениями даже сейчас, в ушах золотые серьги носил, на руках — черные ленты.       Как-то невовремя было об этом думать.       Мелькнула вспышка, и мимо Гурда прямо в лицо мертвецу прилетел огненный шар. Кости почернели еще больше, но и только. И Гурда он все не отпускал.       «Непохоже это на Гаккона. Еще и зубы скалит… будто смеется…»       Гурд сосредоточился, прислушался — и тут до него дошло.       Аура мертвеца была еще сложнее и многослойнее, чем у братьев, — точно кольца у дерева. Лязг стали и жажда были сильны в ней, кричали с разных концов, — но еще сильнее чувствовался лес. Крик совы в ночи. Хруст ветки под ногами. Дымка тумана, пробивающаяся сквозь деревья на рассвете. Ароматные хвойные заросли. Все это билось, как живое сердце, пусть и было залито вековой кровью.       Гурд почтительно склонил голову, глядя в пылающие зеленым огнем глазницы.       — Приветствуем тебя, Уволла.       Мертвец немного разжал зубы, и из его землистой пасти донеслось:       — Наконец-то. Хоть один человек помнит мое имя!       Лоренций удивленно застыл на месте. Гурд заметил в его руке какую-то особую магию: она продолжала раскрытую ладонь, как тонкое лезвие. Наверное, он успел бы нанести удар, если бы Гурд не заговорил.       — Как же один? А те двое? — Гурд кивком показал туда, где стояли братья-статуи. — В камень закованные?       — Бесчестные! — крикнул Уволла в гневе. — Вторглись в мои владения! В мой священный лес Вильдскуг! Не воздали жертву! Залили лес чужеземной северной кровью!       — Но… разве жизни этих тевинтерцев нельзя считать принесенной тебе жертвой? — осторожно спросил Лоренций. Мертвец зыркнул на него и еще пуще разозлился:       — Еще один! Проклятое племя, вечно вы вторгаетесь на мою землю!       — Я предпочел бы услышать ответ на свой вопрос.       — Ответ! — Уволла гневно выдохнул. Пасть долго лежавшего в земле магистра была очень зловонной. — Жертву приносят, а не кидают под ноги, как крошки хлеба! Эти бесчестные кричали северянину, что отдадут его мне, — но кричали со смехом! Они не почитали меня! Не преклонялись! Осквернили священный Вильдскуг! Бесчестные!       Гурд медленно кивнул.       — Но ты все равно взял свое — и не одну жертву, а три.       — Верно. — Еще один зловонный выдох. — Ты много умнее их, сын авварского племени. Хоть и скверной чужеродной от тебя несет.       — Разве тебе не достаточно этих жертв? — вмешался Лоренций. — Ты получил свое. Отпусти их. И Гурда тоже отпусти.       Уволла еще сильнее сжал костяные пальцы на руке Гурда и дернул ее:       — Не тебе меня учить, сын проклятого племени!       Дернул он больно: кажется, вывихнул руку. Гурд стиснул зубы от боли, но взгляда не отводил.       — Отпусти их, Уволла. Они тебе все равно служить не могут — ни братья, ни магистр.       — Не отпущу! Бесчестные! Пусть искупают вину!       — Отпусти Гурда, — с нажимом повторил Лоренций.       — Не отпущу!       — Ну что ж.       Лоренций взмахнул ладонью с магией-лезвием — и хватка Уволлы ослабла. Отсеченная кисть повисла на руке Гурда, как костяной браслет. Стало полегче. Гурд обдал руку целебной магией, чтобы снять боль. Уволла вскричал:       — Тебе не одолеть меня, сын проклятого племени!       — Да, мне так говорили, — отозвался Лоренций. Словно совсем не волновался. Как раньше, когда еще казался отрешенным от мира.       Гурд быстро поднял с земли посох и сотворил щит, чтобы защитить Лоренция. Очень вовремя: мертвец накинулся на него, пытаясь процарапать щит когтями оставшейся руки. Зловонное дыхание оборачивалось ядовитым зеленым дымом.       «Совсем голову потерял. Я думал, такое только с Гакконом бывает… ничего, и богам иногда надо напомнить, кто им служит».       Лоренций нанес еще один удар, но промазал. Гурд тоже атаковал стрелой духовной магии, но она словно увязла в туманной ауре Уволлы. Тот закряхтел, будто смеясь.       — Не будет жизни тем, кто поднял руку на Уволлу!       Сжав в пальцах рукоять посоха, Гурд мысленно воззвал к своей покровительнице:       «Хозяйка Небес, не оставь меня. Я не убить брата твоего пришел, а разум ему вернуть. Сохрани мне мой разум и мою жизнь».       В потоке магии он ощутил знакомое покалывание. Хозяйка не оставила его.       Никогда не оставляла.       Гурд стоял, поддерживая щит и продолжая копить магический поток. Скоро он обрушит его на спятившего Уволлу, скоро…       Лоренций снова атаковал мертвеца огнем, и снова без толку.       — Не жги его, — крикнул Гурд, — ты только ранишь сердце леса!       — Ты о чем? — чуть покосился на него Лоренций — и еле успел увернуться от удара когтей Уволлы. Магический щит развеялся.       — Тебе не понять! — Мертвец снова взмахнул когтями. — Ваше племя гораздо только жечь и разрушать!       Лоренций посмотрел на него с укоризной.       — Не только.       И тут время словно замедлилось: Уволла успел только рукой махнуть да покачнуться.       Лоренций же шел против времени. Он взмахнул рукой, и мертвец застыл, где стоял, скованный параличом. Лоренций вытащил из-за пояса пузырек с лириумом, выпил его залпом, отбросил и снова призвал магическое лезвие. Начал размахиваться.       — В сердце сразу не бей, — еле успел сказать Гурд.       И Лоренций его понял. Отрубил мертвецу вторую костяную руку, затем правую ногу, левую, отсек упавшему голову. Посмотрел на Гурда, словно ожидая знака. Тот кивнул, сконцентрировал еще больше магии в потоке и воскликнул:       — Хозяйка Небес, я взываю к тебе! Дай покой своему заблудшему брату! Дай покой его пленникам! Позволь им стать звездами в твоем небе и птицами в твоей стае! Открой свои очи, Хозяйка, и узри своего заблудшего брата Уволлу! Узри его!       Он ударил навершием посоха по плечу мертвеца, который еще пытался биться и гремел костями ребер. Кивнул, давая знак Лоренцию. Тот почему-то побледнел, глядя на обрубок скелета, но все же вонзил магическое лезвие в кости.       Обрубок шипел и трясся, пытаясь стряхнуть с себя оружие. Лезвие держалось крепко, но навершие посоха все же соскользнуло. Гурд с усилием вернул его обратно: магия Уволлы, сосредоточенная в костяном обрубке, сопротивлялась его собственной магии. Лес противился силе Хозяйки.       — Дай мне руку! — вдруг крикнул Лоренций. Не успев ничего понять, Гурд протянул ему левую ладонь, все еще пропитанную магией. Крепкие теплые пальцы сжались на ней…       …и все исчезло.       Ослепительная вспышка, и все вокруг словно обратилось в свет солнца. Этот свет пронзил Гурда до костей — наверное, все пронзил и сжег. Но, проморгавшись до слез, Гурд сообразил, что у него все еще есть глаза и тело, увидел небо, землю, огромную ель и другие деревья поменьше. Он не ослеп. Он вроде даже выжил.       Почему-то стало ветрено.       Лоренций разжал его руку — и вдруг удивленно всмотрелся в лицо.       — О… это неожиданный эффект.       — Что? — спросил Гурд. — У меня шрам какой появился?       — Нет… хм… — Лоренций недоверчиво коснулся его щеки. — У тебя пропали пятна от скверны на лице. Почти все, кроме одного возле уха. На руке и шее еще заметны. И… у тебя, кажется, сгорели волосы и брови.       Гурд удивленно коснулся темени и нащупал под пальцами голый череп. И вместо бровей тоже ничего не было. Вот почему так свежо голове.       — О как. Это… у меня скверны теперь меньше стало, выходит? Она тоже сгорела, как волосы?       — Наверное, — Лоренций пожал плечами. Он выглядел ошарашенным. — Я случайно… я только дал тебе свою силу, чтобы ты смог освободить Уволлу. Очистить его намерения…       Гурд сообразил, что речь сейчас опять не о том, и опустил глаза вниз. Под елью валялся разрубленный скелет: две руки, две ноги, голова, разбитые ребра и позвоночник. Никакой тьмы больше не хлестало. Даже Завеса стала прочнее.       — Все кончено, — сказал Гурд и выдохнул с облегчением. — Уволла освобожден. Магистр, наверное, тоже наконец упокоился: мы и его заодно как положено похоронили.       — А те две статуи?       — Надо проверить.       Они вернулись туда, где стояли каменные братья, — но там никого не было. На месте каждой статуи лежала груда камня, разбитого, словно что-то вырвалось изнутри.       — Как жаль, — вздохнул Лоренций. — Это были великолепные статуи.       — Их души теперь свободны, — напомнил Гурд.       — Да, но…       Лоренций подошел к одной куче камней (кажется, там стояла статуя мирного брата), поворошил ее руками, рассмотрел пару кусочков. Обернулся к Гурду.       — Мы только что убили авварского бога. Это… тебя не тревожит?       — Нет. Наши боги могут умереть, но всегда возрождаются — сильнее и мудрее. Уволла был ослеплен гневом, вот у него разум и помутился, не хотел отпускать своих жертв. А теперь они все свободны, и Уволла тоже. Он возродится и снова станет охранять этот лес. Все идет как надо.       — У тебя… удивительный народ.       Гурд не ответил — просто выдохнул полной грудью. Дышалось легче. Может, у него и изнутри скверну выжгло? Хорошо бы. Вечно жить он так и так не будет, а постоянно скверной дышать, когда ты в густом лесу, никому не понравится.       Запах леса словно бы стал сильнее. Это оттого, что скверны стало меньше, — или Уволла благодарность шлет?       Лоренций тем временем заявил:       — Здесь нужно воздвигнуть новые статуи. Раз этот лес принадлежал авварскому богу, справедливо будет поставить что-то авварское. Кого ты предлагаешь?       Гурд удивился. Лоренций хочет сделать статую во славу авварского народа? Хотя… он же Архитектор, пытается вспомнить, творит что-то. А теперь хочет творить ради народа Гурда.       Или, может, ради самого Гурда?       Он посмотрел на темные ряды елей. Этот лес, наверное, старше самих авваров. Как Уволла. Он будет вечен, как вечны боги. Каменные статуи во славу богов, может, и не вечны, но простоят долго. Хоть аввары и не живут больше на этих землях и не почитают лес Вильдскуг, как раньше, богов следует почтить. Хозяйка Небес снова оказала милость. Уволла снова станет хранителем леса.       А сын проклятого племени создаст новое на месте разрушенного.       Правильно. Так должно быть.       Гурд подошел поближе к Лоренцию.       — Надо статую Уволлы воздвигнуть, — сказал он. — И Хозяйки Небес. Пусть они оба смотрят на этот лес и дают ему жизнь и силу.       — Хорошо, — кивнул Лоренций. — В лесу есть месторождение гранита. Думаю, у Серых Стражей найдутся подходящие инструменты для скульптуры.       Подумав, Гурд спросил:       — Почему ты хочешь ее сделать?       — Потому что это правильно.       Гурд посмотрел ему в глаза. Лоренций вроде бы не умел читать мысли, но подумал то же, что и он. Аура его, и без того многослойная и сотканная из тысяч моментов, звуков, цветов и материй, наполнилась новым. Гурд ощутил в ней дыхание утреннего тумана и взмах птичьих крыльев.       Может, Лоренций тоже будет вечен, как боги. Ну и пускай. Он того стоит.       — Гурд?       Тот выдохнул, не отводя взгляда.       — Спасибо тебе. — И, помолчав, зачем-то прибавил: — У тебя глаза как камни в холодной воде.       Лоренций улыбнулся.       — Красиво сказано.       И тут же снова посерьезнел и коснулся гладкой головы Гурда.       — Мне жаль, что так получилось с твоими волосами.       — Ничего, они все равно выпадали.       — Может, теперь отрастут?       — Не знаю, может и отрастут.       — Было бы хорошо. У тебя красивые волосы.       И опять — до чего же странные слова. Как будто нечего было больше…       Поняв, что он подумал, Гурд Келльсен улыбнулся.       Нет, он не зря ушел из Серых Стражей.