***
baby, i wanna fuck you. i wanna feel you in my bones.
— почему это я должна подымать стулья, а ты – нет? освирепело. где-то внутри, но не там, где она смогла бы это обнаружить. но отразилось быстро. лоскутами экзальтированности по запястьям и вдоль ладоней. решения не принимались. они реализовывались. и не как колибри, а, скорее, как какие-то сапсаны в приступе собственной нежности. ей всегда нравилось наносить увечья. оставлять на память о себе окровавленные рубцы. чтобы навсегда. но теперь это было что-то другое. что-то совсем другое. она сама не успела испугаться этого чувства, как лбы их соприкоснулись, а в горле застрял какой-то штопор. — я даю тебе задание. тогда, когда даже сердце наконец-то обмылось пóтом, губы неожиданно засохли, и теперь она даже не смотрит в глаза. — значит, я не выполню это задание. у неё тёплые руки. она не пожалеет о том, что сделает через секунду. у неё горячие руки. тефлоновые. у айлы же руки холодные, содрогающиеся. она тоже видит это. пули подводного автомата, по крайней мере, такая же пятёрка из обнажённых игл, стремящихся навстречу только собственной выгоде. айла любит побеждать. даша не умеет проигрывать. и всё происходит как-то нечитабельно, мгновенно. пальцы втискиваются в ногти, ногти втискиваются в кисть, кисть в кулак. кулак содрогается и ещё молчит, но кровь взбивается в спирт. и теперь кровь это не повод останавливаться. кровь это бензол. левая рука вылетает как-то неосознанно, по-ребячески, нелепо. как будто бы в первый. у даши всегда так. когда жажда унижения подпирается страстью. эросом с большой буквы. язык облокачивается на слюну, и тогда даша вдруг замирает, когда айла трепетно выхватывает очередной удар и выстреливает своей рукой ей за шею. всё ещё холодная, как лёд. только непонятно, намеревается ли даша разбить этот лёд вдребезги или же растопить? голова летит, будто бы баскетбольная, тогда они касаются друг друга взглядом. внезапно айла теряет связь с реальностью. её реальность отныне только даша. её раскалённые плечи. опалённые собственным одиночеством. такие утёсные, тонкие. некрупные. как будто бы нарисованные. даша, даша. единственная в этой комнате. в этом мире. и никого больше. и ничего больше. только она и даша. эта мерзопакостная малолетняя дрянь, возомнившая себя самой звёздной героиней реалити-шоу. такая вычурная и такая искусственная. но такая красивая. она такая красивая. господи, какая же она красивая. во лбу трещит ещё одно неопознанное чувство. они обе знают, что это за чувство. они знают, что происходит. но никогда этого не озвучат. тогда они приземляются на пол каким-то порохом. плевком. навзничь. ей не больно. она хочет этого. а теперь хочет этого ещё больше. и пусть она убьёт её сейчас на этом сраном полу. она будет счастлива. задуши меня в этом объятии. прошу, зацелуй меня до смерти. я прошу тебя, убей меня. убей меня на этом полу. я пришла сюда не за финалом. не за победой. я пришла сюда за тобой. — не слышу, что бормочешь? — хватит... — я не слышу тебя! — хватит! отлупленное, практически ватное лицо распластанной на полу возвращает поцелуеву в жизнь, и, кажется, она останавливается. сама не знает, зачем. как будто не её, а себя забивала костяшками седых пальцев прямо сейчас. что-то никак не угомонится. не проговорит своё желание по слогам. это что-то в её груди. что-то в сердце. даша останавливается. вот она – такая крохотная. вот она – любящая. вот она – тягающая баллон с кислородом в своей груди. рождённая на севере. успокоившаяся здесь. около неё. только около неё. она была первой, кто назвал её по имени. у кого получилось её приручить. и она сдалась. само получилось, она сама не знает, как. она даже не рассуждала на этот счёт пока что. вот она – слабая. влюблённая. маленькая. такая маленькая девочка. такая бесстыдная, постылая самой себе. терпеть себя не может и живёт в этом коконе из отстреленных собственноручно чувств, будто паук. и так ей было хорошо. она думала, что ей было хорошо. пока она не распознала в этой толпе ординарностей такого же маленького человека, как она сама, и не поняла, как плохо ей было на самом деле. а теперь вот она – в полный рост. извивающаяся в крипте своего отчаяния. в прериях своей страсти. давящейся долгие годы, как помётный шлак, а теперь прорвавшейся одной долгой фонтанной струёй ей же в лицо. и, кажется, она не здесь. она где-то в небе, развеянная вдоль экватора. теперь она точно понимает, что хочет. она влюбляется, и влюблённость, как ртуть, заполняет её однажды полое, и теперь такое пространное, кипящее тело. она любит её. каждой клеткой. — ты почему такая свирепая? вопрос застывает пухом. витает в воздухе. и не унюхать, и не поймать. теперь страшно. и, кажется, ей становится стыдно. наверное, лучше будет промолчать. — я постояла за себя. — это унижение. низко. ты могла бы и остановиться. не могла. не могла она остановиться. шальная молния поджигала её изнутри. она горела и не отдавала себе никакого отчёта. кулаки били, пока она безвозмездно влюблялась. фаянсовые глаза оттенка то ли фундучного, то ли хаки, то ли всего вместе. айла была похожа на спасение. она даже пахла спасением. кератином и табаком. наощупь этот запах был тёплым. и даша не устояла. теперь она ничего не сможет с собой поделать. — прости. ступнями она уже вовсю рисовала под собой люк, чтобы провалиться и пропасть в эту же самую секунду, чтобы никогда больше не посмотреть ей в глаза. то ли фундучного оттенка. то ли оттенка хаки. она таяла. она таяла в эти глаза. но перед айлой не нужно было извиняться, вообще ничего не нужно было произносить перед этим ангелом, этим идолом. эталоном своей любви. как затем понимала даша, айла была спасением. и отвергай ты это спасение или даже бей его в челюсть, от судьбы своей не отворотишься никогда. это тоже понимала даша. но айла. айла просто следовала своей судьбе. безукоризненно. — поцелуева. так? — так. айла непринуждённо разжевала фамилию на языке. ей понравилось. она улыбнулась. она знала, что даша подхватит эту улыбку довольно быстро. правда, не знала, насколько быстро. но даша не улыбнулась. она даже не сомкнула рта. она смотрела в её глаза. оттенка то ли фундука, то ли хаки. — целуешься ты, наверняка, лучше, чем бьёшь. даже в нос не попала. даша не чувствует губ. даша теперь совсем ничего не чувствует. люк под ней практически дорисован, но и падать ей с этого момента не хочется. она не понимает, что ей хочется. айла понимает. айла, кажется, знает эту девочку наизусть. она протянула ей руку. — мир? сначала поцелуева даже не расслышала. она утонула в глотке собственной слюны. но потом, обмякши, встрепенулась, собралась. вернулась в своём лице. железобетонная, она железобетонная и непробиваемая. надо. надо держать лицо. иначе быть беде. а ей и так быть. беда уже случилась. она влюбляется, она хочет эти глаза. так, значит, и смысла держать лицо больше нет? однако руку не протягивает. но с этих пор абсолютно точно понимает, что происходит внизу живота. — я так не думаю. — да брось. хватит держать лицо. камеры отведены. даша огляделась. действительно отведены. никому нет дела до двух обугленных, обгоревших. никому нет дела до айлы. никому, кроме неё. молча. даша молча протягивает руку в ответ. слабость снова обыграла её. или наоборот? или это она поборола слабость и цельно взлетела вверх, к своему подлому чувству? вот только щёки раскаляются докрасна, и теперь они наконец-то пожимают друг другу руки. холодные, мягкие руки. айла улыбается. всё ещё улыбается. комкает губы в снег и нервно растягивает рот в полумесяц. даша улыбается ей в ответ. и всё-таки нет. и всё-таки проиграла.***
— даша. проснись, милая. я здесь. ты чувствуешь мою руку? — чувствую. — вот и славно. как ты? — не знаю. типа, тревожно. плохо. — тревожно? — да. самое громкая тишина в её жизни протяжённостью в семь секунд. она слышит её дыхание. она дышит её дыханием. дыханием айлы. айла, айла. рука. рубашка оттенка хаки. одеяло душит голень, душит шею. айла. снова айла. она рядом. соответственно, в безопасности. — завтра четырнадцатая неделя. мы почти финалистки, даша. последняя неделя, милая! кричит ей шёпотом, но даша не унимается и как будто течёт, проваливается в свой матрас. они уже как три недели разделяют его вдвоём. разделяют сердца друг друга, что так и не успели сплотиться в термин любви, но влюблённости. их сердца сшиты. определённо точно. даше нравится такой исход. айле ничего не нравится, кроме даши. — который час? — не знаю. часа три ночи. — все спят? — естественно, они спят. все спят, кроме тебя. пронизывает её открытую ладонь всеми пятью пальцами, руки её холодные и мягкие. у даши руки тёплые, вострые и остроконечные. как всегда. — а если... если... — не дрожи так. я же говорю, всё хорошо. — а если ты не победишь? если тебя выгонят? господи, что же тогда, что же будет со мной... — ты сильная девочка. самая сильная на этой земле. почему, думаешь, ты уже за спиной у финала? почему? — это всё ты. потому что ты вела меня к нему. — что за чушь! неподконтрольно срывается на какой-то ломкий фальцет и чуть ли не пробуждает остальных. но все спят. спят, как убитые. только они не спят. вцепившиеся друг в друга, самые пропасшие котята на свете. оелана макарова. дарья поцелуева. возлюбленные вечности, разделившие обоюдное одиночество. даже не то чтобы полюбившие друг друга, а найденные. найденные друг в друге. отражения. тогда айла как-то по-дурацки целует дашу в мокрый лоб и путает пальцы в её волосах, наверное, так ей станет лучше. так будет спокойнее для неё. захватывает дыхание, чтобы не спугнуть, и целует повторно. поцелуй просачивается подкожно, как ветер, но даша определённо точно почувствовала его. поцелуй не лба, но самого сердца. — давай я снова попробую уснуть, а ты уснёшь вслед за мной. и так доживём до утра. — наоборот. — что – наоборот? — я усну первой, а ты уснёшь мне вслед. ты же знаешь, я боюсь засыпать второй. — хорошо, тогда ты засыпай первой. ладно? конечно. конечно, боже! даша прокричала бы это на всю комнату, так, чтобы её согласие отпрыгивало от самых стен, а затем упорхнуло в открытую форточку, и тогда они бы уснули. но она боялась спугнуть беспрецедентность момента их близости, спугнуть айлу. в исключительном присутствии друг друга, на одной узкой кровати. на которой всё равно просторно так, как ни на какой другой. она боялась проснуться без неё. и как-то по-детски, уныло, но очень искренне: — хорошо. айла? — м? — я люблю тебя. — да, да. а теперь ложись спать. — нет, айла. я люблю тебя. — и я тебя люблю. спи. даша улыбается. но теперь она не чувствует проигрыша. чувствует только счастье. безусловное счастье. и выдохи ветра, октябрьского, но похожего на августовский. как это было раньше. как это было сначала. когда они не то, чтобы боялись друг друга, они боялись испугаться собственных чувств, и оттого стыли заранее. но что-то произошло. что-то заискрилось в её глазах, оттенка то ли фундука, то ли хаки, и произошло. они сами не знали, зачем, и сколько продлится последствие этого происшествия. этот их сон. кургузая одноместная кровать, пропитанная только ими. они просто зажили друг в друге, как корни, сплелись, и, наверное, это просто было нужно. просто было нужно. айла целует её лоб в третий не последний раз, и теперь попадает в самую цель. даша засыпает. нос её крохотный. гороховый. сама она субтильная, как облачко голубоватого сигаретного дыма. такая смешная, когда лежит на её ноге. когда вздрагивает во сне. в позе эмбриона, категорически спокойного. безусловно любимого. и счастливого. потому что айла, её шёпот, её сердце и были всем, что ей было нужно. одно маленькое сердце. завёрнутое в пижамную рубашку оттенка хаки.