Поутру меня не станет

— Ты же знаешь, поутру меня уже не будет, — протянул он, лениво поглаживая маслянистую кожу её спины и, будто витая в облаках, время от времени выводя причудливые незамысловатые узоры мизинцем.       Она закатила глаза и сама не до конца поняла, почему: от недовольства или нахлынувшей ни с того ни с сего меланхолии. Каждая их встреча приходит к одному исходу, ведь такова жизнь и участь сломленного судьбой шпиона - всегда скрываться в тени, служить двум своим хозяевам, крепко ухватившимся за ненавистный, потёртый временем поводок. В итоге получается не исповедь, а бульварный магловский роман за пять центов. Уж слишком всё нелепо, душераздирающе тоскливо и иронично - именно так, как любил образ знаменитого корреспондента Риты Скитер, фанатично гнавшейся за каждой микроскопической сенсацией и двусмысленным тезисом. А сам главный герой-то что? Авось, ни одна шушваль не знает. Настолько с годами укоренилась его способность скрывать своё истинное "я", что никто не ведает, ни кому он истинно предан, ни где лежит начало его подлинных чувств. Кроме неё.       Только она была и будет единственной, кто когда-либо столкнулся с человеком, скрывающимся за фальшивкой, которой предстаёт пред всем маг-миром Северус Снейп.       Она играла свою роль как могла, — этим заслужив себе негласный титул «актриса погорелого театра», всегда произносимый с такой нежностью, что невольно, также негласно, он приелся как нечто символичное с их совместными тяготами — сочиняла свои рьяные басни и небылицы, скрывая его оплошности за скандальными историями, дабы сбить со следа одного из его собственников, губительного и пылкого, впоследствии даже безумного.       Прокатывало не всегда. Точнее, далеко не всегда. В те пасмурные ночи, когда погода паршивеет не от нечего делать, а будто предчувствует грядущую беду, он вваливается к ней: лихорадочно подрагивающий от послевкусия Круциатуса и собственной терпкой крови. В те ночи пропадал не только приевшийся фарс Северуса Снейпа, но и её запасы исцеляющих зелий, хранящихся прямо под рукой.       Лечить закономерно, как учили в школе, затем крепко сжать истерзанное нескончаемыми войнами тело и сидеть в позе эмбриона, пока не сморит сон — делала она это уже как мантру. Просыпаться приходилось одной, без тепла любимого человека, зато с неутолимой, разъедающей внутренности тоской. Да и кому жаловаться? Люди сейчас страдают далеко не от душевных болей. Ей ничего, кроме как покорно ждать героя войны, не остаётся.       Иная причина его визитов была более притязательной. Он коротал часы, по-мальчишечьи невинно проявляя любовь. Губы с суеверным трепетом, уважительно без жажды молвили признания в вечной верности, пока руки, набитые трудоёмкой работой в лаборатории, где каждый прибор и ингредиент стал для него некоего рода амуницией, несвойственно нежными прикосновениями рассеивали все её невысказанные опасения и страхи.        Встречи становились всё более редкими и разрозненными. Вздохнув прерывисто, нескрываемо болезненно, Рита любовно обвела тёмные кучерявые волосья, редкими кучками покрывавшие его грудь своим ободранным в очередном эмоциональном срыве ногтем. Он тихо пыхнул себе под нос, а с лица в одно мгновение спала маска надменности, гвоздём забитая жестокостью судьбы. — Северус, — с мольбой всхлипнула Рита, не зная, что сказать дальше. Оставив дальнейшие попытки связать два слова воедино, она подняла свой вечно горюющий взгляд, не напористо изучая землистое лицо, измазанное брендовой помадой. Вызывающий и уверенный тёмно-красный, присущий в большинстве своём брюнеткам, резко контрастировал с бледной, местами желтоватой кожей.       Северус прикрыл налитые свинцом веки, издавая многострадальческий вздох. В любой ситуации безнадёжно склонен к драматизму. — Я не могу.       Она сморгнула частично затуманившую взор слезу, тут же пожалев об этом. Слёзы по возлюбленным сравнимы со слезой феникса — всегда горячее обычных. — Но я так скучала…       Венозная рука стремительно потянулась к району шеи, дабы зацепить цепочку, сросшуюся с её телом как ещё одна его часть. Держа в своих ловких пальцах кольцо тонкой ювелирной работы, которое он давным-давно подарил ещё в качестве рождественского подарка, к горлу неумолимо подкатила вина. — И я по тебе скучал.       Она испуганно посмотрела на украшение, переливающееся в свете полной луны изумрудным блеском, и сердце её сжалось, затаившись в глухом страхе. — Мы когда-нибудь поженимся, дорогой?       Он погладил светлый, недавно завитый локон. — Когда всё уляжется.       Северус притянул её ближе — Рита по инерции качнула головой. Хватка усилилась, согревая, передавая ощущение защищённости. Она уткнулась носом в его твёрдую грудь, наслаждаясь таким редким и, возможно, последним моментом, проведённым рядом с этим мужчиной. — Северус, — неуверенный оклик, голос походил скорее на треск затушенного пепла, чем на огонь, воплощением которого её окрестили в беззаботной и страстной молодости. — Ты ведь вернёшься, совсем скоро, да? — Конечно, Рита. — Ответ мягкий, ни намёка на обычный саркастичный тон, — Всегда.