please tell me what i'm missing in affection

Пресные хлопья разбухают из-за жирного коровьего молока, заполняя собой всю плошку и прилипая к ложке. Джиншик подавляет тошнотворный ком, отодвигая завтрак и цепляет поджаренный тост белого хлеба, делая крупный глоток свежесваренного кофе. В желудке перекатываются остатки выпитого вина, лицо едва заметно опухает, чертовски клонит в сон. По телевизору крутятся утренние новости, краем глаза он наблюдает за стоящей у плиты матерью, укутанной в огромный растянутый халат. Ее щеки краснеют из-за валящего из кастрюли пара, запах манной каши забивает собой всю кухню. Невинно дуя губы, Джиншик просит таблетку от головы, рассказывая о накатывающем учебном стрессе и жалуется на бессонницу из-за зачета по социологии. Женщина любовно треплет его мягкие волосы, достает аптечку с десятками разных упаковок и пластырем. — Давай я помогу тебе с конспектами, — пухлые руки складываются в замочек в районе груди. — Буду брать часть на работу. — Мамочка, не выдумывай, — спасительная желтая «Ношпа» летит в стакан с холодной водой. — На первом курсе всегда тяжело. Мозг транслирует яркие картинки с прошлой ночи, непроизвольно растягивая рот в блаженной улыбке. Иногда Джиншику становится смешно сочинять невероятные истории про тяжелые ночи подготовки к предмету, которого у него даже нет. Резкий хлопок двери заставляет Джиншика дернуться, расплескивая кофейные капли по скатерти, он оборачивается, разглядывая худощавую фигуру сестры. Кудрявая шевелюра Бонни осыпается на ее голые плечи, через ткань домашней майки торчат крупные соски. Она коротко подмигивает ему, подхватывая со стола нарезанное кислое яблоко. — Куда ты вырядилась в такую рань? — забытая на конфорке молочная гуща начинает сворачиваться. — Потрахаться с соседом, — каблуки методично цокают по кафелю. — Братишка, одолжи гигиеничку. Джиншик едва сдерживает тихий смешок, стараясь не пересекаться взглядом с недовольной матерью. Роясь в лежащем рядом рюкзаке, он выуживает вишневый стик, протягивая Бонни. Она крепко обнимает его, целуя в лоб и шепчет: «С тебя должок за сегодня». — Иди куда шла, мерзавка, — горячие капли молока расплескиваются по плите, женщина утирает покрытый испариной лоб бумажной салфеткой. — Только попробуй снова заявиться в ночи. Грязная тарелка и нетронутые хлопья отправляются в раковину, Джиншик закидывает на плечо свои вещи, коротко целуя матушку в щеку, выскальзывая следом за сестрой. Они недолго играются, щипая друг друга, после чего расходятся по разным сторонам. На остановке толпятся опаздывающие школьники, двое из них пинают чей-то портфель, используя его в качестве футбольного мяча. Оправляя воротник идеально выглаженной рубашки, Джиншик выуживает из кармана светлых узких джинс, спизженный у знакомого под, пуская в легкие поток сладкого отдающего виноградом дыма. На экране новенького подаренного мамой в честь поступления смартфона всплывает несколько уведомлений от одногруппников, переживающих за сдачу нормативов по физкультуре и предстоящему опросу по логарифмам. Джиншик появляется в актовом зале раз в неделю, сдавая напечатанные рефераты и проводит пару часов в столовой, решая другие домашние задания. Милая матушка выпросила у подруги справку с частичным освобождением от посещения занятий, убеждая всех вокруг в сильных недомоганиях своего ребенка. Наверное, Джиншик должен мучиться от кусачих уколов совести за свое поведение, но, откровенно говоря, ему все равно. Хочешь жить — умей вертеться. Так с самого детства говорит Бонни, терпящая тиранию матери и ее комплексы из-за нереализованности в жизни. Женщина проводит все свое время на работе в местном многофункциональном центре, смотрит передачи про поимку чужих партнеров на измене, откровенную бредятину про частных детективов и кулинарию, откуда берет большую часть рецептов. Ей нравится думать, что ее младший ребенок слабый и немощный, нуждающийся в опеке. Джиншик в свою очередь любит подыгрывать, представляя себя Ханной Монтаной для зумеров. При маме он неловко переминается с ноги на ногу, показывая зачетку с проставленными в каждой колонке максимальными баллами, застегивает дурацкую клетчатую рубашку на все пуговицы и едва ли не закрывает уши, стоит ему услышать о сигаретах, алкоголе или сексе. Именно Бонни придумала прозвище в честь популярного в нулевых сериала, активно участвующая в спектакле. Джиншик обожает старшую сестру, во многом ранее стараясь ей подражать. С возрастом девушка с гордо поднятым подбородком заявила, что ученик превзошел учителя, всегда с энтузиазмом покрывая брата. Усаживаясь в хвост нужного автобуса, Джиншик прожимает кнопку телефонной трубки в нужном диалоге, улыбаясь сидящим рядом людям. Сентябрьское утро выдается дождливым и промозглым, серость осени подчеркивает депрессивные лица окружающих, но Джиншик наслаждается холодом и блеклыми красками. Потому что ему достаточно ярких оттенков, которые по его миру размазывает один конкретный человек. — Чудовище, — хриплый со сна голос практически мурлычет в трубку, разгоняя по телу приятные мурашки. — Я сплю. — У меня всего две пары, — если бы они жили во времена проводных телефонов, Джиншик бы романтично наматывал пружину на палец, влюбленно размахивая голыми ступнями и рисовал сердечки на листе бумаги. — Поднимайся. — Мог бы вообще не идти, — судя по шелесту простыней, Сумин все-таки поднимается с кровати. Щелкает зажигалка, Джиншик слышит, как он затягивается. — У тебя автоматы проставлены за сто миллионов лет до сессии. — Очевидно, потому что я не пропускаю, — мигает зеленый свет светофора, транспорт медленно подползает к нужной остановке. — Купишь мне какой-нибудь шипучей гадости? — Что угодно, детка, — тяжелое дыхание человека по ту сторону трубки опускается тяжелым комом по пищеводу, Джиншик инстинктивно сводит колени вместе. Самая главная тайна, которую Джиншик бережно скрывает от инфантильной маменьки, кучи знакомых из университета и приятелей со школы, являющихся типичными представителями культуры «нормисов» — его бойфренд, как бы клишировано подобное не звучало. Если его попросят описать Сумина одним словом, Джиншик выберет «шмаль». Он помнит, как они познакомились, сидя на тусовке общих знакомых, собирающих на своей хате студентов, которые не против оттянуться с органикой и потрахаться с другими представителями ЛГБТ культуры. В большом городе довольно легко найти тех, кто «в теме», но гораздо приятнее видеть знакомые лица. Тем более, если в планах есть перспектива накуриться. Джиншик едва шевелит языком от количества выпитой водки, которую он замешивал вместе с апельсиновым соком и еще в самом начале вечера заправлялся ароматизированным пивом. Он растекается на залитом чем-то вязким диване в общей гостиной и практически засыпает, пока через спинку не перешагивает Сумин, отсвечивая кислотно-зеленым гнездом. Черная майка плотно облепляет подтянутый широкий торс, на шее болтаются цветастые цепочки с подвесками, по его рукам размазаны яркие рисунки татуировок. Тяжелые ботинки с толстой подошвой пачкают многострадальную обивку, он глушит остатки Редбулла, оглядывая помещение свысока. — Кто из вас скурил мой косяк? — громкое слишком яркое для слабо освещенной комнаты существо бессовестно сдвигает размякшее тело Джиншика в сторону, усаживаясь рядом. — От тебя пахнет травой, — пьяное сознание цепляется за характерный запах шмали, напоминающим бабушкину кладовку с чайными банками и засушенными цветами. — Я и есть трава*, — пожалуй, это намертво въедается в воспаленный градусом мозг Джиншика. Джиншик довольно скептически относится к понятию «свобода», особо не наблюдая ее проявления в современном обществе. Есть правила, диктующие какую одежду стоит носить, с кем правильно строить отношения, а с кем необходимо держаться на расстоянии. Без условности в виде наличия корочки, работодатель начнет кривить лицо и копать причины отсутствия хотя бы среднего специального образования. С Сумином все по-другому: он первый человек в жизни Джиншика, имеющий свое непосредственное видение на любой аспект, будь то мода, отношения или искусство. По началу общение ограничивается подпиской в социальных сетях, Сумин постит много фотографий, запариваясь с фильтрами и правильной настройкой света. Джиншик быстро догадывается, что помимо основных исчезающих через сутки историй есть закрытые, где мелькают видео с локальных клубов, ночных поездок на спизженной машине и целый ворох желаемого запретного содержания. Он нажимает на всплывающие уведомления слишком быстро, не стесняясь мелькать в просмотрах одним из первых. Джиншик крайне доступно выражает свою заинтересованность, ему хочется привлечь внимание Сумина, попасть в его информационное поле и получить такую же дозу симпатии в ответ, растворяясь в ней. Джиншику нравится представлять, как он становится ядром чьей-то вселенной. Когда число его подписчиков становится на одного человека больше и среди пестрых аватарок мелькает та, на которой располагается лохматая, напоминающая морские водоросли шевелюра, Джиншик на эмоциях целует экран телефона, пачкая его замасленными отпечатками от гигиенической помады. Сумин лайкает несколько его снимков и практически сразу пишет в личные сообщения. Их коммуникация напоминает Джиншику поддеваемый ветром воздушный змей, который не может соприкоснуться с землей и упрямо рвется еще выше, кружась в прохладном потоке. Между строк проскальзывает осторожный прощупывающий почву флирт, Сумин не давит и старается не переходить грань, распаляя самого Джиншика. У него не самый богатый опыт в ухаживаниях, но внутренняя интуиция подсказывает — таким сдержанным Сумин бывает крайне редко. Джиншик любит оказываться правым, поэтому получая предложение пересечься на квартире одногруппника Сумина, воспринимает как челлендж. Сидя в домашнем махровом халате, Джиншик пережевывает приготовленное мамой куриное мясо в жирной тянущейся пленке кожи. Под толстым слоем пушистой ткани к торсу прилипает короткий прозрачный топ, едва достающий до пупка. Голубая синтетика открывает обзор на розовые ореолы сосков, бедра плотно обтягивают скинни джинсы с самодельными дырками на коленях и прилепленными к заднице пинами. В лежащем на подоконнике рюкзаке лежат колечки из эпоксидной смолы, цветочный чокер и кафа с тонкой цепочкой. Мать ложится спать ровно в десять вечера, в это время Бонни помогает Джиншику спуститься по ржавым старым трубам со второго этажа, придерживая скрученную веревку из простыней и одеял, забирает маскировочный халат и сбрасывает обувь. Сестра всегда по-доброму смеется над ним и заботливо рисует цветные неоновые стрелки, делая взгляд лисьих раскосых глаз еще более выразительным. Забегая в круглосуточный гастроном Джиншик покупает розовые «Мальборо» с клубничной кнопкой, вымаливая продать пачку без паспорта, мятную жвачку и «Твикс» с соленой карамелью, жуя по пути до соседнего района. Он искренне рад, что не приходится вызывать такси, которое практически невозможно выцепить в ночь пятницы. Старенькая неприметная девятиэтажка встречает пустующей детской площадкой с одиноко гуляющей кошкой, Джиншик горячо дышит на озябшие пальцы, жалея, что осознанно проигнорировал висящий на стуле бомбер. Температура падает слишком резко за какие-то пару часов, вынуждая стучать зубами от холода. Дверь в подъезд оказывается размагниченной, Джиншик останавливается на лестничном проеме, замечая оставленную местными жильцами пепельницу. Табак царапает легкие, после электронных ароматизированных сигарет обычные оставляют во рту мерзкий привкус. Сразу опуская на горчащий язык мятную пластинку, Джиншик направляется на третий этаж, примечая забытые пустые бутылки вина по пути в нужные апартаменты. По периметру расставлены диодные розовые лампы, к стенам закреплены на скотч гирлянды с овальными лампочками, плавно перетекающие из фиолетового в красный, сладковатый дым налегает плотным облаком, не давая свободно вдохнуть. Здороваясь со всеми знакомыми лицами на автомате, Джиншик принимает приветливо протянутый стакан. На дне плескаются остатки тоника и накрошенный сверху пепел, он брезгливо кривится, оставляя презент на ближайшем комоде, который сразу кто-то цепляет. Его холодной кожи касаются чужие потные ладони, Джиншик отмахивается, обдавая ледяным скучающим взглядом высокого парня в облитом алкоголем худи и расширенными до предела зрачками. Он почти сворачивает в сторону ванной, собираясь сделать пару селфи, но его окликает знакомый низкий голос. Сумин быстро сокращает между ними расстояние, играясь с кольцом в правом ухе, его мутные карие глаза откровенно разглядывают грудь Джиншика, пуская стайку бегущих мурашек меж лопатками. Тонкие сухие губы чуть приоткрываются, выпуская наружу кончик языка. Смесь терпкого одеколона, дезодоранта и хмеля тянется следом, оседая в носовой полости. — Милая тряпка, — Джиншик замечает наклеенные на короткие ногти слайдеры, когда Сумин опирается ладонью в стену. — Тебе идет. — Я знаю, — соски предательски твердеют от предвкушения и предмет воздыхания Джиншика это замечает. Широкие ладони обхватывают голую талию, Джиншик уверенно следует за Сумином в квадратную ванную комнату, забитую чужими сумками, смятыми банками энергетиков и пивом, косметикой и зажигалками. Сумин поворачивает замок, перекрывая доступ к их небольшому укрытию остальным. Задница упирается в бортик стиральной машинки, Джиншик глотает тягучую слюну, смачивая глотку, пересыхающую из-за невыносимой духоты. Терпение у Сумина заканчивается, он жадно впечатывается в приглашающе открытый рот, сминая холеные бедра Джиншика и притираясь пахом к паху. На треснутый местами кафель летят тюбики с кремами для рук, пена для бритья и стаканчик со стертыми лезвиями одноразовых бритв, Джиншик обхватывает шею Сумина, позволяя усадить себя на расчищенную поверхность. Цепкие пальцы стягивают тесный топ, Сумин размашисто лижет освобожденные бусины, оттягивая правую зубами. Джиншик приглушает протяжный стон нервными смешками, сдувает со влажного лба челку, раздвигая колени и позволяя Сумину хозяйничать. Жадные губы касаются каждого миллиметра разгоряченного торса, оставляют красные полосы на шее и плечах, Сумин не позволяет снять с себя черную пропитанную потом майку, дразнится, словно что-то прячет. Приходится вылавливать момент, когда он полностью выпрямляется, переводя сбитое дыхание — Джиншик дергает дурацкую тряпку вверх, едва не начиная жалеть о своем выпаде. В сосках поблескивают шарики пирсинга, на солнечном сплетении расплывается татуировка стилизованного насекомого, напоминающего пушистого шмеля. Занавес открыт, Сумин сбавляет темп, гладит впалые щеки, задевая большим пальцем торчащие резцы. Он срывает с запястья Джиншика браслет со съемной коллекцией подвесок, наклоняясь к алой ушной раковине. — Мне пора, принцесса. Воспоминания накатывают волнами, кипяток кусает внутренности, заставляя плотно сжатые бедра дрожать. Джиншик усиленно концентрируется на предстоящей паре, вони изо рта маразматика, который забывает застегивать ширинку, пока стоит у измалеванной мелом доске, лицах одногруппников свекольного оттенка после физкультуры и других мелочах, которые обычно провоцируют рвотный рефлекс. Смартфон подсвечивается с коротким пением, открывая оставленный чат с Сумином. Джиншик сжимает корпус в силиконовом чехле до противного скрипа, утыкаясь в фотографию, сделанную перед запотевшим зеркалом душевой. Сумин умеет подбирать правильные ракурсы, чтобы сексуальный, дразнящий снимок не переходил в откровенную пошлятину. Прямо сейчас это отравляет Джиншика изнутри, потому что он не может коснуться желаемого им тела. На втором условном свидании Сумин предлагает накуриться, усаживаясь прямо на керамическое дно чужой ванны. Джиншик перешагивает испачканный сигаретным размазанным пеплом бортик, устраиваясь рядом, жмется к равномерно вздымающейся груди, краем глаза замечая свою побрякушку. Длинные пальцы ловко скручивают тонкий конус из папиросной белой бумаги, Сумин равномерно распределяет содержимое зип пакета на две крутки, протягивая одну Джиншику. Язык заплетается, формулировать предложения становится непосильной задачей. Во рту слишком сухо, поэтому Джиншик открывает кран и глотает холодную воду. Сумин залипает на журчание сантехники, молча наблюдая как намокает их одежда. Накурка отпускает только под утро, когда веки становятся невыносимо тяжелыми, не позволяя открыть глаза, а их тела словно срастаются в одно, игнорируя физиологические условности. Губы Сумина намертво приклеиваются к мокрому выступающему кадыку Джиншика, он слушает отбивающий ритм знакомой песни пульс, фаланги шелестят по груди, точно пытаясь найти путь внутрь под клетку костей. В определенный момент поиск примитивного предлога для встречи теряет смысл, Сумин звонит Джиншику после работы, грубо вырывая его из полудремы и предлагает покататься по городу. На часах почти полночь, Джиншик прислушивается к тихому гудению телевизора из комнаты матери, на цыпочках пробирается в коридор, всовывая ступни в белые кроссовки, ерошит влажные после душа пряди и пишет сообщение сестре, чтобы по возвращению не закрывала дверь. Сумин работает официантом в одном из популярной сети ресторанов, поэтому Джиншик быстро раскрывает, по какой причине тот часто исчезает из онлайна, хотя в обычное время не выпускает гаджет из рук ни на секунду. Он доезжает до самого подъезда, галантно открывая перед Джиншиком дверь и подает ему руку, коротко касаясь обветренными губами скулы. На нем висит мешком черная футболка и длинный кожаный плащ, лицо немного осунулось из-за недосыпа и усталости. Джиншик оглядывает свежий пахнущий химической обработкой салон, прижимая к себе колено и упирается в него подбородком. — Это твоя тачка? — в бардачке лежат мужские часы со стальным ремешком, бликуя на свете уличных фонарей. — Дяди, — поворачивая ключ зажигания, Сумин крутит зеркало, выстраивая правильный угол обзора. — У меня и прав то нет. Ночью температура падает до пяти градусов, домашний вязаный кардиган плохо согревает немеющие пальцы, Джиншик сворачивается калачиком, всматриваясь в мигающие по дороге огни. Сумин молча включает печку, легко щелкает Джиншика по носу, поворачиваясь обратно на светофор. — Что ты хочешь? — Джиншик резко подскакивает, утирая текущую по подбородку нить слюны, с трудом промаргиваясь. Его голова удобно лежит на чужом горячем бедре, обдающим щеку теплом через слой ткани джинсов. Перед тем как задать закономерный ответный вопрос, Джиншик щурится, замечая открытое окно квадратной забегаловки с подсвеченным меню. Коротко пожимая плечами, он тычет пальцем в какое-то комбо с ведром курицы и колой, отвлекаясь на вибрирующий телефон. Бонни записывает голосовые сообщения, жалуясь на сломанный каблук и потерянные ключи. Джиншик не успевает прослушивать поток чужого пьяного сознания, обновляющегося в их чате бегущей строкой, сдается и нажимает на кнопку текстового перевода. Он должен быть дома примерно через полтора часа, чтобы впустить сестру домой. Понятливый кивок Сумина снимает тяжелый груз со сгорбленных плеч, Джиншик растягивает губы в самой искренней благодарной улыбке, чмокая парня в линию челюсти. В глаза снова бросается стащенный у него браслет, о котором Джиншик успевает забыть. Хрустящее мясо осыпается крошками на футболку, масло пачкает ладони, вытекая из-под корочки при каждом укусе. Сумин пьет короткими глотками кофе, мелькая между двумя полосами машин. Джиншик до отвратительного на сердце скрипа не хочет возвращаться домой, отдаляться от человека, излучающего безопасность. В его жизни мизерное количество людей, с которыми можно просто помолчать, не выискивая со вскипающим рассудком тему для разговора. — Я напишу, — колеса скрипят по гравию, родной двор навязчиво маячит на фоне, окончательно смахивая остаточный морок. Прижимая недопитый лимонад под подмышкой, Джиншик цепляет их мизинцы, беззвучно благодаря Сумина за поездку. Тот пожимает плечами, словно невзначай оправляет браслет и давит педаль газа, оставляя черные следы колес на земле. У двери подъезда сидит Бонни, ее лицо вымазано в потекшей туши, волосы вьются колтунами, облепляя гусиную шею. Она тянет руки вперед, замечая Джиншика, с трудом поднимается на ноги, оправляя задравшуюся юбку. Колготки порваны на коленях, расползаясь стрелками по ляжкам, по экрану смартфона ползет паутинная сеть трещин. От девушки пахнет крепким проспиртованным алкоголем и уксусом. — Надеялась застать твоего бойфренда, — Бонни звонко смеется, обтираясь горячей щекой о Джиншика и перекидывая свой вес на него, почти повисая на плечах. — Еще не бойфренда, — собственная шутливая поправка внезапно отзывается ощутимой пустотой в желудке. Проползти в квартиру без лишнего шума оказывается довольно сложной задачей, учитывая с каким громким стуком уцелевшая шпилька цокает по паркету. Ключ заедает, Джиншик вслушивается в каждый шорох, доносящийся из дальней комнаты. Сопение матери заглушает собой все посторонние звуки, словно его подключают через наушники, сестра стаскивает туфли, едва не отключаясь посреди коридора. Джиншик осторожно подхватывает мягкое безвольное тело, дотаскивая Бонни до ее не заправленной кровати с кучей скиданных в гору шмоток, ставит на прикроватную тумбочку с брошенными презервативами и айкосом стакан холодной воды, после чего наконец заваливается к себе, лениво стягивая спортивные штаны. Оставаясь лежать в нижнем белье, Джиншик по привычке открывает истории знакомых, пролистывая разговорные видео, на которые ставит реакции в виде сердечка, проявляя ответный вежливый интерес. В животе шелестят крылья бабочек, выпутывающихся из плотного кокона, когда он замечает звездочку с подписью «для близких друзей» и ник аккаунта Сумина. Процесс тренировки с персональным тренером, челлендж под музыку в комнате для персонала, селфи с висящим позади списком на отчисление, Сумин переполнен невероятной энергией, передающейся через экран и впитываясь в мозг Джиншика, охватывая нервные окончания и спускаясь прямиком в лобные доли. Крайняя история выложена всего пару минут назад, именно она жестоко подмешивает в сладкий приторный сок кислоту, обжигающую язык. Сумин крутится на камеру со стаканом пенящегося пива под ремиксы песен из чартов, к нему жмутся десятки скрытых полумраком тел, кривляющихся в объектив, которых Джиншик отдаленно припоминает с некоторых тусовок. Укол ревности жалит точно потревоженная оса, вгоняя шило глубоко под эпидермис. Джиншик фиксируется на почти маниакальной идее завладеть вниманием Сумина, держать рядом с собой и не отпускать, задыхаясь им. Он пролистывает переписку, собираясь с мыслями, после чего вставляет два пальца в рот, оттягивая губы и захватывает камерой голый торс, отсылая сообщение. Мучительного ожидания хватает на час, после чего Джиншик раздраженно отбрасывает телефон и кутается в одеяло, оглядываясь на циферблат будильника. Вставать примерно через четыре часа. Глаза слезятся от недосыпа, противная трель сверлит виски. Забитое со сна обоняние остро ощущает запах потного тела, Джиншик почти скулит от нежелания подниматься из теплой постели. Брошенный телефон отключается из-за низкого заряда, подключая гаджет к розетке Джиншик теряет драгоценное время на душ и завтрак, терзает нижнюю губу, сходя с ума от мысли, что ответа так и не последовало. Заветный диалог показывает несколько непрочитанных сообщений, пальцы дрожат и сбивается дыхание. Сумин настолько пьян, что не попадает по половине букв, но Джиншик все равно умудряется вычитать такое желаемое им признание. Чем чаще они проводят время вместе, тем плотнее склеиваются друг с другом. В узком круге посвященных их начинают запоминать как мерзкую слащавую парочку, постоянно лижущуюся по углам и не расцепляющую руки. — Если вы отцепитесь друг от друга, вы сдохнете? — Сумин громко смеется над придиркой друга, но Джиншик лишь натянуто ухмыляется, вдавливая ногти в ладонь. Их первый раз проходит дома у Сумина, где Джиншик ошивается настолько часто, что приносит туда свою зубную щетку, набор уходовой косметики и часть домашних вещей, пропажу которых не заметит мать. Джиншик бережно относится к своему телу, всегда опасаясь темы незащищенного секса, секса без обязательств и тем более минета без презерватива, в красках представляя моментально вздувающийся во рту стоматит. Он сидит на краю кровати, наблюдая за тем, как Сумин раздевается, глотает вязкую слюну, замечая еще мягкий член и татуировку в виде наманикюренной ладони на левой ягодице. Предложение отсосать застревает поперек глотки, Джиншик не решается полностью открыться, списывая легкий мандраж на отсутствие вменяемого сексуального опыта. — Хочешь, чтобы я тебе отсосал? — теплые ладони ненавязчиво разводят его бедра, Сумин влажно целует внутреннюю часть, оставляя мокрые следы. — Да, — зеленая макушка сразу поднимается выше, пальцы дергают резинку белья. Лобок приятно обжигает чужое дыхание. Прежде чем Сумин успевает послушно высунуть язык, Джиншик удерживает его за черные корни, кивая на брошенные рядом цветные квадратики. Скользкий от смазки латекс натягивается на основание полувставшего члена, остатки капают на свежие простыни и пачкают руки Сумина. Он берет сразу всю длину, умело расслабляя горло, широко открывает рот, не касаясь кожицы и витиеватых венок зубами, набивает темп, отдающий сильной пульсацией в кончике. Тихие вздохи разрезают острым ножом глухую тишину, Джиншик пытается свести колени, обхватывая чужую голову и побуждая замедлиться. Гадкая тянучая как жвачка ревность снова мешает полностью раствориться в желанной апперцепции, Джиншик натурально заводится, представляя, с кем Сумин мог разделять то, что сейчас происходит между ними. Длинный ловкий язык лижет головку, Сумин подключает пальцы, поддевая презерватив за края. От слишком сильного скольжения он начинает беситься, поднимая животный от возбуждения взгляд вверх. Этого для Джиншика достаточно, чтобы сразу кончить. Две фаланги со смущающим хлюпаньем делают «ножницы», мышцы плотно сжимают их, не позволяя дотянуться до простаты. Джиншик жмурится, чувствуя неестественную заполненность, едва не плачет от раскаленного воспрития, когда пальцы сменит твердый возбужденный член. Сухие губы ласкают плечи, свободная рука крепко обнимает за мягкие бока. В широких плечах Сумина хочется затеряться, закрыться прямо сейчас за стенкой ребер, никогда не расставаясь и видеть мир через призму его глазных яблок. — Так…узко, — до самых костяшек плавно входит третий палец, упрямо выискивая нужную чувствительную точку. Прощупывая стянутый узел из накаленных нервов, Сумин двигает ладонью немного активнее, понимая, что до неприличия тугие стенки начинают поддаваться. Горячая скользкая головка упирается в расселину, смешивая предъэякулят вместе с водянистой пахнущей чем-то ягодным смазкой. Без дополнительного напоминания, Сумин достает с противным хлюпом пальцы, раскатывая по члену подготовленную резинку. Джиншик осторожно переворачивается на спину, меняя позу и притягивая его к себе за голову, всхлипывает от переизбытка физиологических реакций организма и хватает ртом воздух, заторможенно реагируя на входящее в него основание. Сумин прижимает его всем своим весом к кровати, пробует сделать толчок тазом, от чего у Джиншика закручивается комната и мелькают невнятные галлюциногенные образы. Презерватив рвется практически сразу, Джиншик вздрагивает, осознавая причину смачного щелчка внутри. Стеклянные от похоти радужки Сумина проясняются, он полностью выходит, кидая латексный клочок на пол, но за новым ему не позволяет подняться Джиншик. Все его установки рушатся, душная привычная позиция забывается, становится бессмысленной. Джиншик хочет слиться с Сумином сейчас, не отвлекаясь на поиск нового куска резины. Он не в состоянии отпустить Сумина от своего изнывающего тела хотя бы на секунду, нужно больше. Еще ближе. Подстраиваясь под ритм, Джиншик временами пережимает себя, не позволяя скопившейся сперме вылиться на дрожащий живот, хочет сделать это вместе, вглядываясь в мягкую улыбку и липнущие к мокрому лбу волосы. Сумин заполняет собой пространство, выходящее далеко за пределы этой комнаты, их плоть определенно начинает срастаться, переплетая волокна и сращивая хрящи. Тяжелые плотные шторы незаметно подергиваются от проникающего в комнату ветра, на потолке висит раскрашенная замысловатым орнаментом люстра с прикрепленным к ней ловцом снов. Красные перья выглядят живыми, словно побрякушка и правда удерживает в себе мучительные кошмары и тревожные мотивы. На компьютерном столе размещается обклеенный кучей наклеек ноутбук, скомканные листы с рисунками, набор художественных маркеров, шейкер и коробки из-под коллекционных фигурок, забитые всяким мусором. Джиншик кутается в необъятных размеров худи, пока Сумин удобно устраивается между его ног, залипая в телефон. В закрытых историях профиля появляется их первая совместная фотография. Сумин никогда не упоминает своих родителей, постоянно обходя эту тему стороной, зато охотно делится теплыми чувствами к дяде, вечно пропадающему в командировках. Поездки оплачивает компания, поэтому опекун оставляет машину дома, не тратясь на бензин и не растрачивая нервные клетки на разборки с навигатором. Вероятно, он догадывается о том, что транспорт не простаивает бесхозным посреди их двора, но предпочитает не задавать лишних вопросов. Меньше знаешь, крепче спишь, верно? Вместе с участившимися ночевками жизнь Джиншика обрастает новой ложью, вливаемой в уши кудахтающей матери. Периодически он в красках обрисовывает ей наличие в его кругу общения одногруппника, с которым они вместе делают проектную деятельность и готовятся к промежуточной аттестации, но гораздо чаще, дабы не злоупотреблять припасенными на будущее коллоквиумами, срезами теории и практиками Джиншик просто сбегает по старому проверенному способу и возвращается под утро, расталкивая спящего Сумина в районе пяти утра. Любовь в понимании Джиншика — всепоглощающее ненасытное создание, обхватывающее две души через физическую оболочку, соединяя хирургическими нитями обмываемые кровью внутренние органы, сращивает дерму и порождает парестезию. Партнеры обязаны отдавать себя до последней крошки, никак не препятствуя необходимому соединению. Джиншик жаждет заполнить собой каждый аспект жизни Сумина и, кажется, он хочет того же. Свежее кусающее холодом тонкий слой кожи утро мажет серыми блеклыми красками по чистому небу, Джиншик растирает красные от шмали и недосыпа глаза, прошмыгивая домой в оставленную открытой дверь. Тонкие губы сильно опухают из-за долгих поцелуев и укусов, тушь скатывается крупной черной крошкой, пачкая щеки. Копна волос слипается в торчащие сосульки, Джиншик стягивает испачканный спермой измокший топ, брезгливо скидывая вместе с джинсами в корзину для белья. Вымоченный в мицелярке ватный диск очищает забитые поры, снимает чернильные разводы, освобождая немного осунувшееся лицо. Горячие струи душа смывают остаточные ощущения близости чужого тела, Джиншик впадает в сумрачное состояние, нажимая подушечками пальцев на крупной засос в районе тазобедренной косточки. За завтраком он говорит матери, что плохо высыпается из-за учебной нагрузки, мысленно благодарит собственный организм, всасывающий в себя дозы алкоголя без явных внешних последствий, и давит милую улыбку, поправляя воротник идеально выглаженной рубашки. Хлопая длинными ресницами и сдавая конспекты, Джиншик со скромным тихим «спасибо» протягивает зачетную книжку, наблюдая как преподаватель выводит очередное «отлично». Он покорно слушает пламенную речь заведующего кафедрой о необходимости подать документы на повышенную стипендию, прощается с одногруппниками, искренне верящими в ангельский характер и подписанными только на открытые социальные профили, где Джиншик размещает фотографии маленьких андеграундных кафе и уличных кошек. Сумин разваливается на передних сидениях машины, прикрываясь круглыми солнцезащитными очками. Машина припаркована с другой стороны от главного входа, из приоткрытого окна доносится выкрученная почти на максимум музыка с собранных Джиншиком плейлистов. Влетая в салон, Джиншик заполняет его запахом легких цитрусовых духов и купленным по дороге коричным какао. Языки идеально сплетаются в нужном темпе, от прикосновения ладоней через выпирающие позвонки проходят наэлектризованные волны, парализующие все рецепторы, оставляя только кипящую зависимость друг в друге.