***
Дикон смотрел на кольцо в своей руке. Не верить эру Штанцлеру было нельзя. Но подсыпать яд человеку, которому поклялся служить, который спас Талиг, победив Адгемара, спас Святого Онорэ... Как бы поступил на месте Дика сам Рокэ Алва? Бириссцы были комарами, и Рокэ Алва избавился от болота. Что он сделал в безвыходной ситуации? Использовал желание казара избавиться от казаронов, использовал желание Оскара добыть славу в бою, использовал страх людей перед стихией. Чего может бояться всесильный герцог? На памяти Дика он боялся, лишь когда во время покушения стреляли, и эр поднял коня на дыбы... Вспомнилось, как эр говорил, что Дик не станет чужой добычей, пока живет в доме герцога Алва. Потому что любой ущерб, нанесенный оруженосцу, ударит по господину. Кровника обвинят в том, что он убил доверившегося ему юношу. А если оруженосец пропадет? Эр Штанцлер обвинит Рокэ Алву в пропаже, подозрение падет и на Дорака, начнется расследование, а значит, Люди Чести будут спасены и предупреждены! От счастья, что решение найдено, и травить никого не придется, Дик подпрыгнул и чуть не свалился в фонтан, на бортике которого сидел. Оставалось решить самое сложное — найти способ исчезнуть. Обязательно нужно вернуться в особняк, чтобы его увидели. А потом? Сону брать нельзя, мориска слишком приметна. Лучше всего вообще уйти так, чтобы даже слуги и Хуан не знали, где он. И как выйти за ворота Олларии без подорожной? Вернувшись в особняк, он быстро пообедал, переоделся в старые, привезенные из Надора вещи. Свободная рубашка стала тесна в плечах, а вот колет пришлось распороть по боковым швам, и только повязанный сверху пояс держал ткань. Штаны были коротки, но застегнулись. Письмо он оставлять не стал, ведь его должны были искать. Взял кошелек с деньгами, посмотрел на кинжал Святого Алана и герцогское кольцо. Спрятать в доме? Но он не знает ни одного тайника. Нет, обязательно нужно спрятать их где-то, где их не найдут. В саду? На конюшне? В старом седле Баловника? А вдруг герцог Алва не станет его искать, а вещи выбросит? Вспомнилось, как эр учил Дика фехтовать и стрелять, и подниматься на скалы по веревкам. Как брал с собой к алтарю бакранов. Как, доверяя, стоял на обрыве, повернувшись спиной, когда взорвали Барсовы Очи... — Нет, — подумал Дик, — если эра Рокэ отвлечь, то он и сам не будет угрожать Людям Чести, и Дораку не даст! Ведь не зря же Святой Онорэ назвал его защитником слабых. Когда стемнело, Дик погасил свечи и раскрыл окно. Эр пока не возвращался, и это было на руку. Пройдя по карнизу, Дик дошел до места, с которого мог перепрыгнуть на дерево, и оставил кинжал и кольцо, завернутые в кожу, в развилке ветвей. Пока не облетят листья, никто не сможет заметить свертка. Перебрался на другое дерево, оттуда на забор и на крышу. В Октавианскую ночь Хуан отправлял этим маршрутом кого-то из слуг за помощью...***
Дик успел напридумывать себе и пытку огнем, вспомнив, как прижигал укушенную крысой руку, и рассказы о бирисцах, отрезающих правую руку и выкалывающих глаза пленникам. И сам себя успокаивал — висельники украли его кошелек, но они же талигойцы, а не дикари. Просто кому-то не повезло, и им пришлось разбойничать. Мародеров и насильников почти всех повесили в Октавианскую ночь, вот они и пытаются набрать себе воров. Может, среди разбойников тоже есть те, кто пострадал от Дорака. Или от происков навозников. Вот Дик освоится, начнут вечером у костра делиться своими историями за похлебкой... Дик все еще пытался угадать, какая история привела Хорька, то есть Жана, на Двор Висельников, когда тот толкнул Дика на кровать — и еще двое мужиков навалились сверху, снимая с него одежду. Покатились по полу спрятанные в поясе таллы — Дик же не собирался класть все деньги в кошелек, присвистнул Жан, чья-то рука схватила за волосы и запрокинула голову. — Кого убил? — Жан прижимал кинжал к горлу. — Никого, — выплюнул Дик с обидой, — это мои деньги. — Откуда у тебя, оборванца, — Жан потряс распоротым старым колетом, — золото? Кого убил? — Отпусти, — Дик рванулся, но держали крепко, — я дворянин! — Ах, дворянин... — усмехнулся разбойник, — а мы тут с вашей честью по простому... Пощечина оглушила Дика, и он пропустил момент, когда его руки привязали к кровати. Дернулся, попытался лягаться, но навалившиеся сверху тела были слишком тяжелыми. Когда его, уже полностью обнаженного, привязанного к постели за руки и за ноги, оставили в покое, он тяжело дышал. Хуже всего было знать, что он может спастись, смалодушничать — позвать Тень, ведь Тень его обязательно узнает. Или сказать, что он служил герцогу Алве, потребовать, чтобы ему вернули одежду. Но тогда Дорак продолжит угрожать Катари, светлой и несчастной королеве, которой и так пришлось так тяжело, и которой некому было помочь, кроме него. Если даже эр Штанцлер был бессилен, и братья Ее Величества, а ведь они занимают высокие должности... Правда, маршал Юга струсил и не пошел воевать, но это ничего не значит — никто, кроме Первого Маршала не смог бы победить в Варасте. Эр Рокэ — лучший полководец Золотых Земель, это всем известно. И только заставив его подозревать Дорака, можно спасти королеву. А раз жизнь Катари зависит от Дика, он все выдержит.***
Дик не знал проулков и потайных ходов Олларии. Можно было бы спросить Наля, но кузен ни в коем случае не должен был знать о его плане. Дик сначала прятался в саду пустого особняка маркизы Фукиано, а потом перелез через очередной забор на зады чьего-то еще дома, разодрав рукав. Оттуда он шел к Данару, думая найти лодку, но наткнулся на молодчиков разбойного вида и вспомнил, как герцог Алва короновал Тень. Он попросил вывести его из города за пять таллов и даже показал знак слепой подковы, и главарь шайки согласился, но когда его привели во Двор Висельников, нанятые им разбойники накинулись на него, отняли кинжал и кошелек, сняли сапоги и хотели просто убить. А потом его забрал громила, пожалев, и согласился взять в подмастерья. Дик обрадовался, ведь если он останется в Олларии, то сможет слышать новости, и проследит, как его будут искать, и как Дорак и герцог Алва будут оправдываться. Вот только вместо честной работы — следить за лошадьми, чистить оружие — ему предложили обчищать чужие карманы и обносить дома!***
Дика привязали и оставили одного, и он лежал и возмущался тем, что его обманули, и что среди воров нет чести, и что ему так и не сказали, что сейчас от него хотят. И гадал, почему его просто не заперли, а привязали к кровати. Ведь уже заполночь. Неужели боятся, что он убежит? И поэтому забрали не только сапоги, но и одежду? Он сам не заметил, как уснул. Разбудили его голоса, Жан-хорек и еще какой-то полный господин средних лет, в маске, закрывающей лицо. — А чистый он? Без дурной болезни? — капризно спросил господин. — Ну что вы, вашество, — в голосе Жана звучало нарочитое уважение и раболепие, — он совсем молоденький и невинен, как младенец. — Эй, ты, — рука гостя тяжело опустилась на ягодицу, и Дик дернулся, — девственник? Или умеешь что-нибудь? — Я был с женщиной, — возмущенно ответил Дик, — какое ваше дело? — Вот видите, — тоненько рассмеялся Жан, — вы будете первым. — Держи деньги и вали, прохвост, — на этот раз удар пришелся по второй ягодице, а потом рука задержалась и погладила. — Да как вы смеете! Я... Я вызываю вас на дуэль! — Дик забился, пытаясь разорвать веревки. — Ой, не могу, — Жан согнулся пополам, постанывая, — маркиз! Ты сначала научись зад под чужие клинки подставлять, а твой в дело пускать потом попробуешь, дуэлянт. — Вы трус и не мужчина! — Дик ахнул от удара по лицу, из разбитой губы потекла кровь. — Хотите расписать шкуру, будет дороже, — спокойно заметил Жан, резко переставая смеяться, и гость разочарованно хмыкнул, удерживая занесенную руку. Снова хихикая, Хорек вышел из комнаты, оставляя Дика наедине с любителем невинности. Полный господин тяжело опустился на кровать и принялся раздеваться. Не кричать. Не кричать. Вспомнить, как молча страдает Ее Величество. Как страдала Беатриса Борраска. Как Плясунья-монахиня доверилась своему возлюбленному, не зная, что под маской скрывался злодей, задумавший ее погубить. Не кричать. Предупреждения эра Штанцлера стояли в ушах — как эр Рокэ развратил Джастина Придда. Как Ее Величество рассказывала о том, как ей приходилось подчиняться грубой силе. Да что там — жестокие слова Алвы про не самые сладкие яблоки Талига, обнаженная грудь Ее Величества... Джастина Придда убила семья за опороченную честь. Дикон надеялся сохранить честь, остаться верным клятве, но, разрываемый болью, чувствовал, как ломается и умирает под тяжестью пыхтящего толстяка герцог Окделл. Что скажет матушка? Что Ричард снова не оправдал ожидания. Не победил убийцу отца, не освободил Людей Чести, не помог принцу Ракану восстановить Талигойю... Слезы впитывались в не слишком чистые простыни, но Дик закусил набитый соломой тюфяк, молчал и терпел. Может, стоило выпить яд? Но это казалось трусостью. Эр Рокэ никогда бы не сдался. Герцог Алва будет его искать и найдет, надо только потерпеть...***
Скрип двери, как и всегда. Тело дернулось и сжалось, предчувствуя унижение, боль и беспомощность. Дикон вцепился в постель, зажмурившись — пусть Хорек и грозился, что неотзывчивых шлюх продавали только тем клиентам, кому нравится ломать сопротивление, и как только свежесть новизны пройдет... Но согласия Дик не даст, что бы с ним ни делали. Голод, избиения, унижения, насилие — а Беатриса Борраска прошла обнаженной через Гальтары, и бросила обвинение в глаза обидчику! — Я не стал бы мешать вам развлекаться, юноша, но я еду на войну. Как моему оруженосцу, вам положено меня сопровождать, — знакомый голос со скучающей ленцой ворвался в убожество дешевого борделя. — Эр Рокэ?! — Дик вскинулся, пытаясь обернуться, насколько позволяли веревки. Пара стремительных движений кинжала — и он свободен. Он свободен! Дик рванулся, вскочил на ноги, пошатнулся от слабости. Герцог Алва смотрел на него, обнаженного и избитого, и Дик вспыхнул от стыда, подхватывая простынь, чтобы в нее завернуться. — Хуан, — герцог позвал верного домоправителя, и тот вошел, положил стопку знакомой одежды на сбитую постель, поклонился и вышел. Дик судорожно начал одеваться. Если Хуан принес его одежду, значит герцог знал, где его искать. Конечно — не случайно же он пришел в этот бордель на окраине Двора? Герцог Алва, который и к прекрасной Марианне не пошел сам, никогда не опустился бы до такой дыры. Но значит, сюда он пришел за ним, Диком? Так быстро? Ведь прошло чуть больше недели с его побега. Неужели его так быстро нашли? ...Или герцог с самого начала знал, где он? И не мешал "развлекаться", пока ему не понадобилось уезжать? Нет, в это не верилось. Рокэ Алва знает, что по своей воле Ричард не оказался бы в этом борделе! Вот только, если за ним следили, то видели, как он сам дошел до Двора Висельников... А ведь про Хуана ходили слухи, что он промышлял работорговлей. Мог ли он знать? Был ли он знаком с Жаном-хорьком? Что подумает о нем эр Рокэ? Осознание, что самое страшное обвинение было правдой, заставило задрожать и опуститься на кровать. Шлюха. Он, Ричард Окделл, стал шлюхой. Зачем Первому Маршалу такой оруженосец? Честь монсеньора — его честь, а свою честь он не сумел защитить. Куда его теперь отправят? На войну? С кем? Ведь Адгемар мертв. Дриксен? Гаунау? Напали, пока Дик прятался, как ребенок? Конечно, ведь тот гонец, Ганс Корш, загнал коня и чуть не загнал себя, доставляя срочное послание с границы... Мысли о гонце напомнили о королеве, и виденном в ее будуаре. Ее Величество рассчитывала на Дика, на его помощь, на то, что он похож на своего отца, последнего рыцаря Талигойи, а он... Он оказался не в силах защитить даже себя. Не рыцарь, не защитник, не мужчина... — Вы уснули, Ричард? Я не настаиваю на вашем обществе. Хотите — оставайтесь, — вскинув лицо, Дик наткнулся на холодный, изучающий взгляд синих глаз, замечающих все. — Простите, эр Рокэ, — он судорожно натянул чулки и сапоги, поднялся, на ходу застегивая пуговицы черно-синего колета. Встал за левым плечом, остро чувствуя отсутствие шпаги и перевязи. К выходу они шли мимо комнат, из которых доносились смех, стоны, отвратные звуки шлепков тела о тело, пьяные вопли. Дик то краснел, то бледнел. Эр Рокэ пришел вовремя, еще час — и на нем самом мог бы потеть очередной покупатель... Создатель, как теперь смотреть в глаза? Кто еще знает, кроме Хуана? И что с эром Штанцлером и королевой? Неужели он так и не смог никого спасти? И все было напрасно? Четверо кэналлийцев держали лошадей. Дик узнал Сону — и она узнала его и вытянула умную морду, но промолчала. Он потянулся к ней, погладил, вставил ногу в стремя — и замер, пронзенный болью от неловкого движения. — Поедете со мной. Хосе, — короткий приказ, и чужие руки взяли подмышками, подняли, другие сильные руки перехватили и положили поперек седла Моро, через ноги эра. Он только собрался возмутиться и сказать, что он сможет ехать сам, ему просто нужна помощь — подсадить в седло Соны, как сверху тяжелыми складками опустился пахнущий морисскими благовониями плащ, а на спину легла горячая рука, придерживая его. Дик замер. Он возненавидел прикосновения чужих рук — наглых, грубых, жестоких. Давился бессильной ненавистью, и жалостью к себе, которая проскальзывала в его мысли, как он ни старался вспоминать мужество Ее Величества. Но даже сравнивать себя и нежную Катари было немыслимо, как и гордую Беатрису, и Плясунью-монахиню. Дик — мужчина, дворянин, потомок Святого Алана. А рука эра, горячая и властная, почему-то успокаивала. И он смирился и не стал возмущаться, хоть теперь к Хуану и герцогу Алва добавились еще четверо слуг, знающих о его позоре. Во дворе особняка его опустили на землю, и тут же Хуан подхватил под руку, не позволяя упасть. — Идемте, дор, — его отвели в купальни, и Дик снова вспыхнул от стыда — чистота хозяев борделя волновала мало. А уж сколько грязи было от того, что с ним делали… Дрожащее пламя дешевых свечей скрывало грязь и кровь, а запахи дешевого вина, тинты и касеры забивали пропитавшие комнату запахи соитий, пота и нечистот. Хуан помог ему вымыться, это было лучше, чем если бы он прислал пажа, ведь мальчишка наверняка рассказал бы всем слугам про позорные следы кулаков и плетей, видимые на его теле. Дик пытался прогнать домоправителя, но спокойное "приказ соберано" остановило попытки закрыться. В конце концов, может, и лучше, если Хуан увидит следы? И будет знать, что Дик сопротивлялся, как мог? Что не "развлекался"? Или тот, кто стал шлюхой по собственной воле, лучше того, кто оказался глуп и обманут? Переодетого в свежую домашнюю одежду, Дика проводили в кабинет герцога Алва. Хуан вышел, заперев дверь, и Дик приготовился то ли благодарить за спасение, то ли оправдываться, что опять попал в беду, то ли спрашивать, что теперь станется с Людьми Чести. Но эр не стал задавать вопросов. — Раздевайтесь, юноша, — стол был уставлен пузырьками, стояла раскрытая шкатулка с травами. Дик сделал было шаг назад — при мысли о том, чтобы вновь оказаться обнаженным, перехватывало горло. Поймал себя на этой слабости, напомнил, что сейчас он не связан, вернулся обратно. Правда, он все еще безоружен — но вылезет в окно, как только стемнеет, заберет свой кинжал и родовое кольцо. — У меня нет времени с вами возиться. Или вы предпочтете, чтобы вас осмотрел лекарь? — эр Рокэ наливал капли какого-то зелья в стакан с водой, как давным давно, когда спас ему руку. Дик хотел сказать, что с ним все в порядке, но не мог, после того, как его позорно привезли, перекинув как мешок поперек седла. Это не синяки и рубцы на спине, это срамное место. Показывать его лекарю? Немыслимо. Рассказывать, что с ним делали? Что он позволил с собой сделать? — Ну же, герцог!***
После первой, самой страшной ночи, его отвязали и вывели во двор. Окатили водой из ведра, смыв пот, кровь, и все остальное, о чем и думать было противно. — Вы трус! — бросил он Хорьку, — я вызываю вас на дуэль при свидетелях! Свидетели заржали, а мелкий плюгавый Жан вышел, нагло скалясь. — Ну иди сюда, дворянчик, покажи, на что способен. Шпаги у Дика не было. Но он сложил кулак, как показывал эр Рокэ, замахнулся — и сам сложился пополам от удара ногой в пах. Выпрямился, бросился на плохо различимую сквозь слезы фигуру, и был отброшен пинком. — Барон! — грубый хохот, и тычок в спину. — Ишь как старается! Целый граф, — визгливый смех, и его встретили кулаком под ребра, и толкнули обратно. — Может, он маркиз? Или виконт? — снова пинок, в живот, отбросивший Дика в круг забавляющихся мерзавцев. Их не удалось достать кулаками, как Дик не старался. — Бери выше, герцог! — И каково трахать герцога, Жан? — чужая рука сжала ягодицы, он лягнул назад, попал, судя по ругательству, и тут ему спину ожгло плетью.***
— Ну же, герцог! — Дик все же отскочил назад, судорожно оглядываясь. — Юноша, хватит ловить ворон, я и так из-за вас задержался на два дня. Или вы раздеваетесь, чтобы я понимал, что с вами, или я оставляю вас здесь под присмотром мэтра до своего возвращения. Остаться здесь? В Олларии? Рядом с висельниками? И как признаться эру Штанцлеру, что у него ничего не получилось? Что он не выполнил его поручения? Лучше пережить очередное унижение, и уехать на войну. Может, ему удастся совершить подвиг, и вернуть себе честь? Хотя нет, утраченного не вернешь... Медленно Дик начал раздеваться, наткнулся на колючий взгляд, стащил рубашку и штаны побыстрее. — Пока достаточно, — эр Рокэ остановил его, когда Дик пытался уговорить себя распустить завязки исподнего, — пейте. Дик выпил поданный стакан, подчиняясь. Молча перетерпел, пока тонкие пальцы, украшенные знакомыми кольцами, пересчитывали синяки, прощупывали ключицы, ребра, мяли живот, втирали что-то резко пахнущее в рубцы на спине. — Переломов и трещин нет, все остальное заживет, — эр Рокэ освободил часть стола, убрав одни склянки и сдвинув другие, — Рубашку можете надеть, а белье снимайте и садитесь на стол. Подол рубашки доходил до середины бедер, и Дик, которого слегка вело — то ли от голода, то ли от выпитого зелья, послушался и сел. Эр опустился в свое кресло, приподнял подол, глянул — Дик отвернулся. Вздрогнул, когда пальцы, уже без колец, коснулись мужской плоти. Закусил губу, когда его пододвинули к самому краю стола, чтобы ощупать срамное отверстие. Дрожь пришла внезапно, и Дик сжал кулаки, чтобы не отодвинуться и не ударить. — Не нужно... — потерянно прошептал он, почувствовав вторжение — и боль, лишь частично заглушенную зельем. — С гайифскими удовольствиями вам придется подождать, да и в седло лучше не садиться еще неделю. Держите, будете смазывать себя после посещения отхожего места, — эр Рокэ поднялся, всунул ему в руку флакончик, и отвернулся к умывальному тазу, намыливая руки. Когда Дик привел свою одежду в порядок и поднял голову, эра уже не было в кабинете. Забрав флакон, он вернулся в свою комнату и рухнул в постель, не раздеваясь. Наутро Хуан разбудил его, а паж принес поднос с завтраком. — Карета готова к выезду, дор, — Хуан кивнул слугам, собиравшим вещи. — Эр Рокэ? — Дик помнил, что ему нельзя в седло, но ехать на войну в карете? — Соберано уехал еще вчера ночью. Дика обожгло стыдом. Эр же обещал взять его с собой! И нужно забрать родовое кольцо и кинжал... Только вот сейчас у него не получится лезть по деревьям. — Соберано распорядился выполнять ваши просьбы, дор, — Хуан смотрел с сочувствием, и Дик решился. Не оставлять же кинжал Святого Алана. — Вы не могли бы послать Пако или другого пажа достать сверток с одного дерева в саду? — Разумеется, — домоправитель посмотрел так, как будто Дик впервые сделал что-то интересное. Повесив кинжал обратно на пояс и вернув родовое кольцо Окделлов на указательный палец, Дик почувствовал себя лучше — ровно до того момента, как оказался один в карете, и представил, как на него посмотрел бы Святой Алан. Эр Штанцлер вспоминал его и отца, когда давал Дику кольцо с ядом, чтобы тот убил Рокэ Алву, как Алан — Рамиро-предателя. Внезапно Дика прошило потом — а что он сделал с тем кольцом? В свертке его не было, с собой он его тоже не брал... Где он его оставил? В кармане штанов? Тогда его должны были найти слуги. Но эр Рокэ его ни о чем не спрашивал. Ни о том, как он оказался у висельников, ни о кольце, ни о эре Штанцлере. Может, перстень выпал и так и лежит на полу, под кроватью или под шкафом? Он даже не спросил, куда его везут — и обрадовался, когда карета остановилась в лагере генерала Эмиля Савиньяка. — Дикон! — обрадовался встрече эр Эмиль, — да на тебе лица нет! Не переживай, хоть ты невовремя упал с лошади, но на войну не опоздаешь. Мы выходим завтра утром, поедешь с обозом, а Сону твою уже привели. — Спасибо, эр Эмиль, — Дик улыбнулся. С братом Арно было легко. А что его синяки и ушибы приписали падению с коня, даже лучше. Флакон с лекарством он взял с собой, через неделю сядет в седло... Попросит эра Эмиля научить его каким-нибудь хитрым приемам, если на марше будет время. Дорога до Фельпа прошла быстро — и тем не менее, они опоздали. Осада была снята, маршал Капрас уже сдался, а эскадру Бордона разгромили в бою.***
В палаццо, где герцог Алва устроил свою резиденцию, было людно — бегали курьеры, порученцы, Дика изысканно поприветствовал виконт Валме, которого он смутно помнил по памятной ночи у Марианны. Герард Арамона, занявший его, Дика, место рядом с эром восторженно рассказывал о плавучих ызаргах и морских баталиях. И все это Дик пропустил, и теперь ему не удастся совершить ничего, что бы обелило его имя! Эр воевал, пока Дик ехал в обозе. Как обозная шлюха. Конечно. Пусть эр Эмиль тоже не успел повоевать, но у него была причина, а вот Дик... Бесполезный. Обманутый. — Рад, что вам лучше, — виконт Валме пригласил разделить с ним вино и закуски. — В день дуэли ваше отсутствие вызвало много слухов. — Дуэли? — удивился Дик, — мне казалось, все решилось в морском сражении? — Дуэли, на которой герцог Алва убил Килеана-ур-Ломбаха, Ги и Иорама Ариго, и графа Гирке-ур-Приддхен... не помню! — Валме смотрел цепко, а Дик побледнел и замер. Эр убил четверых Людей Чести! Братьев Ее Величества! Это Дик виноват, потому что не отравил Алву. Эр Штанцлер был прав, а он, Дик, напрасно пытался спасти всех. Напрасно поддался очарованию эра Рокэ — и посмел забыть, что тот убил его отца. Напрасно пытался спрятаться, напрасно терпел самое страшное унижение для мужчины, напрасно потерял честь... — Вы удивлены? — Валме лениво отщипнул виноград с лозы, но видел все — и бледность, и испарину, и ужас, и стыд, и отчаяние, и ненависть. — Герцог Окделл сильно расшибся и не в курсе последних новостей, — голос монсеньора избавил его от оправданий и очередной лжи, — Ричард, идемте. В кабинете Первого Маршала на столе лежали карты, доклады, перья и грифели, и почему-то том Дидериха. — Вы убили братьев королевы! — Дик не сдержался. — По странному стечению обстоятельств, Люди Чести внезапно осмелели и вызвали меня на дуэль. Всего четверо, до вашей семерной дуэли мне все еще далеко, — бровь монсеньора взлетела в неприкрытом удивлении, — Я вижу, вы сумели вернуть свои кинжал и кольцо. — Я не брал их с собой, — смутился Дик. — Вы, убегая, предпочли оставить наследие Святого Алана в доме убийцы вашего отца? Поразительно, — холодный, презрительный взгляд эра отбросил ненависть, а обиду оказалось невозможно стерпеть молча. — Я не убегал! — Хотите сказать, что переоделись в надорские... вещи и пошли в бордель не по собственной воле? И это никак не связано с кольцом, которое вы взяли у кансилльера? — Вы знаете? — Дик не мог понять, что происходит. Если эр нашел кольцо, и знал, что это эр Штанцлер просил Дика подсыпать ему яд — зачем он его спасал? — А что с эром Штанцлером? Если Дик погубил всех своим решением... Своей трусостью! Не хотел нарушать клятву, надеялся, что можно сохранить и волков, и овец... Глупец! Какой же он глупец... — Меня предупредила о покушении королева. А кансилльер бежал, только в отличие от вас, успешно, — эр Рокэ разглядывал его как... как насекомое! С отвращением и презрением. Справедливо, он же знает про бордель... Дик опустил глаза, не в силах выдержать взгляд. — Я не убегал... — Чего же вы пытались добиться? Все кончено. Люди Чести мертвы, эр Штанцлер рискует жизнью, а самого Дика сейчас отправят если не в Багерлее, то в ссылку, или обратно в Надор. С позором. Как опорочившего себя, запятнавшего... Стоит ли скрывать свою глупость и наивность? — Вы говорили, что пока я живу под вашей крышей, я чужой добычей не стану, — Дик услышал резкий вздох, поднял глаза — и успел увидеть, как отворачивается Рокэ Алва. Герцог Алва, Первый Маршал, отворачивается. Это было невыносимо. — Вы не виноваты, эр Рокэ, — он шагнул вперед, срываясь на почти крик, — я сам ушел из вашего дома! Я думал, вы будете меня искать, станете подозревать кардинала, и Люди Чести спасутся, — почти шепотом добавил он, — Вы нужны Талигу... Эр Рокэ вышел из комнаты, не отдав распоряжений, и Дик решил дождаться возвращения эра. Заглянуть в карты хотелось, но уронить себя еще и чтением чужой переписки? Подумав, Дик взял Дидериха и устроился с ним в кресле. Начал листать пьесу про благородных каторжников — и отбросил книгу в сторону. Да уж, видел он это благородство... Почему эр Штанцлер бежал? Из-за попытки отравления? Но ведь покушения не было? А как Катари могла предупредить монсеньора? Глупец, герцог Алва же отец ее детей, даже если она его не любит. Ее Величество слишком чиста и невинна, она не смогла бы знать о том, что маршала хотят убить и промолчать. Если уж он, Ричард Окделл, сын Эгмонта Окделла, не смог хладнокровно отравить того, кому поклялся служить. И почему братья Ариго вызвали эра Рокэ на дуэль?***
Слишком много людей. Слишком много людей рядом, за тонкими полотняными стенками обозной телеги, и мужские голоса — смеющиеся, ругающиеся, жалующиеся на стертые ноги, или понос, или похмелье — не дают расслабиться. Страх мешает дышать — вдруг кто-то его узнает? Мало ли кто знаком с висельниками, или ходил в тот проклятый бордель? Сколько их было за неделю — десяток? Два? Дик не считал, после первой ночи он закрывал глаза и терпел до утра, пытаясь поверить, что все это происходит не с ним. Разум подсказывал, что никто не спутает герцога Окделла, оруженосца Первого Маршала, с беспомощным мальчишкой, привязанным к кровати. Сердце билось так сильно, что мэтр Трелби, прочитавший переданное кэналлийцами письмо, поил его успокаивающим настоем трижды в день. После первой бессонной ночи Дик пожалел, что не остался в Олларии — в его обитой голубым шелком спальне он чувствовал себя в безопасности. И вспыхнул от стыда — рыцарь Талигойской Розы боится выйти из спальни. Ричард шел рядом с обозом часть пути — и видел, что говорят не о нем. Титул, черно-синий колет и шпага на боку защищали его от фамильярности и дружелюбия солдат. Вторая ночь прошла не лучше. Хорошо, эр Эмиль утром проехал мимо, догадался спросить о самочувствии — и предложил разделить свою палатку. Они проговорили заполночь за бутылкой вина, как в Варастийскую компанию — и, погасив свечу, Дик рухнул на разложенные плащи не раздеваясь, укрылся одеялом и провалился в сон. Утром Эмиль смеялся, что Дику пора учиться пить — кто же падает с одной бутылки, и он, неожиданно счастливый, потому что ночь не принесла кошмаров, соглашался. Он уже давно пересел на Сону, и почти забыл о боли, когда кто-то рядом позвал: "Эй, Жан!" — и Дика скрутило ужасом. Он обернулся, схватившись за шпагу — и увидел здоровенного усатого кавалериста, утиравшего платком лысую голову. Послав Сону в галоп, Дик пытался дышать, чтобы не упасть в обморок, выскочил к ручью, сполз на землю и долго пил воду, не обращая внимание на мелкую ряску. Он пришел в себя, когда его начало трясти от холода — бриджи и сапоги промокли, рукава и воротник колета тоже. Вышел, шатаясь, из ручья — и его вывернуло выпитым. Пришлось снова умываться. В таком виде возвращаться в колонну было нельзя, и Дик позволил себе провести еще час на солнечной лужайке, напоминая себе, что все закончилось.***
— С добрым утром, сударь! — жизнерадостный Герард отскочил, когда Дик рывком сбросил одеяло и сел, — вы уже оделись? — Да, я встал раньше, оделся, а потом опять уснул, — выкрутился Дик. Не признаваться же, что снимать одежду было мучительно. Он прекрасно понимал, что никто его не тронет, но едва ли смог бы заснуть раздетым. Он и спал теперь только на спине, так, чтобы никто не мог его прижать к кровати, — Вы принесли воду для умывания? Спасибо. — Монсеньор зовет вас на тренировку, — прощебетал Герард и ушел. Быстро умывшись и расправив одежду, Дик вышел во двор. В Фельпе круглый год цвели цветы, и во дворе палаццо одуряюще пахло от каких-то белых и розовых цветущих деревьев. — В позицию, юноша, — эр Рокэ вел себя как и раньше, и Дик встряхнулся, поправил защитный колпачок на шпаге и атаковал. Зазвенела выбитая из руки шпага. Дик поднял ее и вернулся на исходную позицию. Ему удался хитрый финт, показанный эром не так давно, и Дик обрадовался и шагнул вперед, пользуясь преимуществом — чтобы быть сбитым с ног подножкой. Он упал на землю, выставив руки, услышал шаги сзади, и судорожно перевернулся на спину, вслепую отмахиваясь шпагой. — Спокойно, — эр Рокэ легко заблокировал его клинок, — спокойно, Дикон. Дик моргнул. Ясное голубое небо, цветущие деревья, эр Рокэ. Тренировка. Просто тренировка. — Простите, монсеньор. — Финт был неплох, но не забывайте смотреть под ноги. В позицию. Весь день после тренировки Дик бегал с разными поручениями между портом, герцогом Алвой и Эмилем Савиньяком. Обедал он тоже с генералом — слишком тяжело было сохранять спокойствие рядом с виконтом Валме. А вот перед ужином он решился и подошел поближе. — Герцог Окделл! Чем могу быть вам полезен? — Вы не могли бы рассказать мне о дуэли и том, что я пропустил из-за своего недомогания, виконт? — любезничать с навозником было неприятно, но утешало то, что, судя по рассказам Герарда Валме и воевал неплохо, и вообще совсем не был изнеженным трусом, каким казался в Олларии. Рассказ Дика поразил. Стоило ему спрятаться, как Килеан и братья королевы действительно вызвали герцога Алву. И их убеждение, что герцог не явится на дуэль... Неужели они тоже знали о предполагаемом покушении? Но ведь эр Штанцлер говорил, что от яда засыпают и умирают во сне? Завтрак у кансилльера после дуэли был ужасен. Бедный эр Штанцлер! Вот только получается, что он признал свою вину, и поэтому сбежал? Самым же страшным откровением было то, что его самого никто не искал. Ни эр Штанцлер, ни Дорак. Герцог Окделл, про незаменимость которого не уставали повторять матушка, Эйвон Ларак и кансилльер, не был нужен никому, кроме своего эра. Который задержался из-за поисков на несколько дней, и вынужден был гнать свой отряд почти без отдыха, чтобы успеть вовремя. За ужином Дику кусок не лез в горло, а после он постучал в кабинет монсеньора. — Заходите, Ричард, — герцог отложил в сторону бумаги. — Эр Ро... монсеньор, я пришел поблагодарить вас за спасение. Вы позволите мне вернуться в Надор? — Вы получили письмо от больной матушки? — эр сложил пальцы в замок и посмотрел с интересом. — Нет. Просто зачем вам оруженосец, потерявший честь? Я не хотел бы, чтобы мои действия вас запятнали, — Дик сжал зубы, заставляя себя не отворачиваться под тяжелым взглядом. — И когда вы ее потеряли? Когда остались верны клятве оруженосца, несмотря на уговоры старого больного человека? Или когда пытались спасти Людей Чести, с фамильным упрямством не обращая внимания на то, что они из себя представляют? — герцог издевался над Диком, или забыл об увиденном? — Вы же знаете, что... во Дворе Висельников... — Вы не прекрасная эрэа, чтобы хранить честь между ног! — герцог вскочил на ноги, — вам не грозит родить бастарда, или я ошибаюсь? — Но это же страшный грех, — Дик не понимал, что чувствует. Негодование, что к его потере отнеслись так легко? Облегчение, что его не отправляют в Надор? — Вы, насколько я знаю, эсператист? Ну помолитесь, или что вам положено делать. Гайифские утехи не всем по нраву, но пробуют их многие. И в армии особенно, маркитанток на всех солдат не хватит, — герцог склонил голову к плечу. Дик с ужасом вспомнил о слухах, что Алва — любовник не только королевы, но и короля. И про Джастина Придда. Конечно, ему произошедшее не показалось неисправимым. — Вы так на меня смотрите, словно увидели Повелителя Кошек, — Алва даже обернулся, проверяя, не появился ли за ним Враг. — А... — на то, чтобы спросить герцога о предпочтениях, смелости не хватало. — Не беспокойтесь, на вашу честь я покушаться не собираюсь, — эр Рокэ усмехнулся. — Спать с собственным оруженосцем пошло, — вспомнил Дик. — Юноша, в моей жизни хватает ошибок, и единственная попытка попробовать имперскую любовь — в вашем возрасте, между прочим — не является ни самой страшной, ни самой памятной. Ошибки совершают все. Забудьте. Или помните, чтобы отомстить, но не позволяйте случившемуся сломать всю вашу жизнь, — герцог вернулся за стол, снова взял бумаги и удивленно поднял голову, не услышав шагов к выходу. — А какая была самая страшная ошибка? — шепотом спросил Дик, и тут же зажмурился — вдруг сейчас герцог скажет про решение взять его в оруженосцы? Или скажет про дуэль с Эгмонтом Окделлом? Или про нанесенную Катарине Ариго обиду? Или... — Наивность, влюбленность и доверчивость, — внезапно сказал эр Рокэ, — все, как у вас... только я был старше, — он посмотрел на Дика и добавил, — вам ваша ошибка обошлась дешевле. — Дешевле? — Дик задохнулся от возмущения. Неделя, проведенная в борделе, чужие тела, руки, побои, насмешки и издевательства, кошмары по ночам, — дешевле?! Монсеньор покачал головой, встал и расстегнул камзол. Не успел Дик испугаться, как он уже сбросил камзол с рубашкой и повернулся спиной. Глубокие вспухшие шрамы от множественных ударов — в спину! — охладили гнев Дика сильнее, чем любые заверения. — Люди Чести, — выплюнул эр Рокэ, — прибегают не только к яду. — Простите... — Дику стало стыдно. — Идите, юноша, — герцог надел рубашку, не стал поднимать камзол и вернулся к бумагам, — идите. У вас будет время разобраться, кто есть кто в этом болоте. И не опаздывайте на тренировку.