Сокрытая печаль и чистая любовь

Фонтейн, кажется, затопило слезами. Было бы славно, будь это ожившая легенда и слезы те принадлежали дракону, но они лились неутомимым ручьем из груди молодого, разбитого парня с расколотой головой и сердцем. Он собирал свои слезы в руку и окроплял ими изящную рубашку. Его нос, его губы, кожа его лица, всё горело от соленых выделений. Тяжелый, глубокий и прерывистый вздох производился ежеминутно — горло свербило и дрожало. На него, кажется, никто не смотрел, даже жители чудесного механизированного города, словно сами как механические куклы, шли под привычным дождем, игнорируя разочарование и пробитое сердце иллюзиониста. Он зашел в темный угол обветшалых зданий, и упал на колени, счесав их. Оперевшись одной рукой об отбеленную стену, он прижал свою голову к ней. Шляпа безвольно спала с светлой головы, а изо рта хлынул водопад нервной, жгучей и противной рвоты. Внутренние судороги сжимали его тело. Ноги сводило и будто выворачивало наизнанку вместе с гудящими суставами. Чисто ввиду рвотного рефлекса из глаз снова хлынули слезы. Парень ударился несколько раз головой об стену, желая выплеснуть до конца содержимое желудка. Мерзкая протяжная слюна висела у рта, заставляя фокусироваться на ней. На том, как она качается. Висит и медленно падает вниз, смешиваясь с остальной отвратительной консистенцией и водой, натекшей с подусталого неба. Он застыл и, шатаясь, встал. Кашель пробил его грудную клетку, выплескивая вместе со слюной остатки рвоты. У него снова случился приступ и он, наклонившись, стал жертвой судорог по всем внутренним органам. Когда этот персональный ад окончился, он хрипло отдышался и стер с лица пот, который наполовину верно смывал дождь. Он обратил внимание на бывший чистый воротник. Он наполовину отдавал мерзкой желтизной. Лини сплюнул от горечи. У него не было сил даже потереть части ткани друг от друга. Парень, опираясь на стену, пошагал дальше. Домой. Его взгляд гулял по одежде: черный плащ пятнами покрылся бледностью от побеленной стены, а воротник... А от цвета воротника на него снова накатывали приступы тошноты. Он хрипло выдохнул воздух и пошагал домой, кое-как сравняв походку. Его шатало, словно он был пьян, но ни капля алкоголя ни коснулась его синих губ. Он пробубнил себе под нос пару слов, когда вспомнил, что забыл поднять с земли свой цилиндр. — Хочу умереть... Его непокорное полуподвижное тело неохотно развернулось в направлении уже надоевшего темного уличного угла. Он брезгливо-безразлично осмотрел содержимое своего желудка и поднял грязную шляпу с земли. Вздох упал с его губ. Он пошел домой степенно, тихо, качаясь. Словно его тело было полумертвым и его держали за тонкие, цепкие и режущие до костей ниточки. Дождь все так же отбивал по бульвару. Надевать головной убор молодой человек не решился. Усталый взгляд бледно-фиолетовых глаз падал вместе с каплями вниз. Больше не тошнило. Спустя бесконечные минуты мокрого таскания по улице он оперся тонкой рукой об дверную ручку. Его мозг прокрутил несколько шестеренок, которые пытались донести до него смысл ключа. Он порылся в тайном кармане своей одежды и ключ зацепился за край кармана, упав перед дверью. Лини обессиленного сполз на колени, опираясь об стену одной рукой и подобрал ключ. Скрипнула дверь. Насыщенный желтый свет расползся по мокрому бульвару, а парень поднял усталый взгляд снизу вверх, который умолял застрелить его на месте. Он увидел свою сестру в дверном проеме и... Улыбнулся. Его улыбка расползлась по лицу, как кровь между уличных плиток. — Линетт... — Братик... Почему ты на земле? Ну же, вставай, — девушка обеспокоенно посмотрела в его пустые глаза и протянула руку. — Я... Я потерял... Уронил ключ... Вот... Вот он, — фокусник с обессиленной улыбкой ловко покрутил ключ в руках и железный стук снова прозвучал, глушимый ударами дождя, — ох... Лини быстро подобрал ключ обратно в обе руки и прижал к себе. Мокрая железка окрасила желтый воротник в темную грязь. Сердце Линетт пропустило удар. Ее ресницы дрогнули, а рука продолжала тянуться к брату. — Лини, пожалуйста... — Прости... — горькая улыбка оставила на его бледном, плоском от пустоты и тоски лице россыпь неприятных на вид морщин. Все его существо выглядело отчаянно. Он, сотрясаясь, встал, проигнорировав руку Линетт. Она обняла его мокрые плечи и грязная сырость окропила ее ночную рубашку. Лини оттолкнул ее со страхом в глазах. Его ноги зашатались, а руки вцепились в собственное лицо, будто сейчас произошло что-то неимоверно страшное. — Что... Что ты наделала? — Лини?... — в голосе девушки звучала тревога. Ее сердце замкнуло, как поломанный механизм. — Ты... Твоя рубашка... — он начал драть свое лицо поломанными ногтями до покраснений на коже. Его нервы были на пределе, а голос ломался. Слезы постепенно кропили белые щеки, — она испачкана... Нет... Нет, нет, нет... Руки девушки предательски дрожали. Ей необходимо вести себя терпеливо, чтобы не сделать и не сказать ничего травмирующего. Ничего добивающего. Она вдохнула воздух, скрывая дрожь и собственную нервозность. — Лини, все хорошо. Я постираю. Я как раз собиралась стирать вещи. Это мелочь. Правда, — она выдавила из себя улыбку, которая при коридорном свете казалась жуткой. Но парня это успокоило. Он улыбнулся и убрал руки от лица. — Моя милая, милая Линетт... Я не хочу марать твою одежду... Твои, — он с нескрываемым, нездоровым обожанием вскрикнул, — руки! И лицо... Лицо, — он словно сломался на пару секунд и переключился на более щадящий шестеренки режим, — я пойду приведу себя в порядок. Улыбка спала с его лица, вернув нормальное, безразличное к жизни выражение. Он поплелся в ванную и его рука коснулась ручки. — Тебе помочь? — проговорила девушка чуть слышно и спокойно. Лицо парня озарило любящее, восхищенное выражение. — Нет, я сам, — вопреки его влюблённости в заботу Линетт, он отказался. Он не хотел, чтобы она видела всю мерзость, что он собрал за сегодняшний день. Он не стал закрывать дверь. Это было их негласное правило: в дверь всегда стучались, она никогда не запиралась. Нестабильность и странность брата и сестры была тому причиной. Если никто не отвечал за дверью, ее открывали, дабы убедиться, что человек здоров... И жив. Одежда Лини медленно и неохотно сползала с насквозь промокшего тела. Портупеи и ремни падали на кафель с неприятным стуком. Уличная грязь и сырость облепила чистый пол. Ванна медленно набиралась, а парень опустил свое тело туда: в теплое водное пространство. Линетт стояла за дверью и прислушивалась к каждому звуку, а затем ее взгляд снова зацепился за пятно на рубашке. Она нервно и безуспешно потерла его, а затем побежала в комнату. Надеть другую. Её брат ужасно расстроится, увидев грязь на чистой одежде... Поэтому она спешно переоделась в светлое, кружевное, невинное. Практически ангельское. Заодно забрала одежду для брата. Тоже белую, тоже ночную, чистую... Ее тонкие ноги спешно зашагали к ванной комнате. — Лини? Одежда у меня. Я могу войти? Послышалась пауза. Пошел отсчёт. Десять секунд без ответа и Линетт открывает дверь без предупреждения. Раз. Два. Три. Сердце девушки билось так, словно было в ожидании чего-то страшного. Сама она казалась спокойной. Шесть. Семь. Восемь. — ...да, — ответил улыбающийся голос, стукнув эхом по кафелю. Из девушки вырвалось рваное дыхание. Она только заметила, что не дышала все это время. Растерянная качнула головой, открыла дверь и спокойно вошла в комнату. Она мельком обвела обнажённого Лини привыкшими глазами, дабы убедиться, что на его тонком, изящном теле нет ран и протянула ему одежду. Он протирал свои волосы полотенцем, поэтому отреагировал не сразу. Улыбка. Он взял свою одежду, задержав свои руки на нежных женских и посмотрел в ее глаза с любовью. — Спасибо. Сестра кивнула, медленно вышла из ванной комнаты и бросила на него взгляд и пару фраз. — Я буду ждать тебя. Тебе нужно отдохнуть, хорошо? Лини улыбнулся неоднозначно и начал медленно, устало одеваться. Девушка покинула комнату, дабы не смущать его, но на самом деле этот жест был не больше привычки. Ибо их уже ничего не смущало. После того, как сестра оставила его одного, он почувствовал пустоту и замер на месте. Затем его движения стали резкими, пугливыми, он закончил одеваться, занялся личной гигиеной спешно-спешно, лишь бы сбежать, уйти от темных кафельных углов. И он ушел. Дверь ванной комнаты закрылась и оставила за собой иррациональный страх. Лини выключал свет и торопливо шагал от бегущей, липкой, грязной темноты. Он ненавидел грязь. Оттого, увидев светлого, беззвучного и спокойного ангела перед своими глазами, его душа дрогнула, а глаза были готовы ослепнуть. — Линетт, — улыбка заискрилась в уголках губ. — Лини. Тебе нужно... Ее фраза оборвалась, когда матрас неожиданно скрипнул, прогнувшись от колена парня, что прижался всем телом к своей возлюбленной, долгожданной сестре и когда одна ее рука послужила ей опорой, а вторая осторожно коснулась его талии, он опустил на мягкие губы свои. Нежно, трепетно закрывались его ресницы, таким же был поцелуй. Искренним, почти отчаянным. Он тихо простонал от странного удовольствия в момент, когда его сердце словно сжало от теплоты и близости. — Линетт... Любимая... Драгоценная и возлюбленная. Мне ничего не нужно, кроме тебя. Моя... Моя. Его губы блуждали по ее губам. Опускались и отрывались от девичьего лица. Снова и снова он прижимался к ней, осторожно открывал дрожащие губы и языком проходил по ней. По своему заветному ангелу. — Тебе, должно быть неудобно, ах... Прости, прости меня. Я все исправлю... — он взял ее за талию и положил на кровать, нависая над ней. Он убрал спавшие на кукольное лицо волосы и взглянул ей в глаза. Взгляд послужил очередным разрядом, который прошел по слабому, истрепанному сердцу. Он прижался к губам Линетт вновь, более страстно, следом ее руки опустились ему на затылок, заботливо массируя его, пропуская бледные волосы сквозь пальцы. Она почувствовала, как его колено протиснулось между ее ног и еле слышно простонала в поцелуй. Бедра девушки сжались, пока он упирался чуть сильнее, водил своим коленом между ними. Тихие женские вздохи раздавались по комнате между поцелуями. Он взглянул на нее совершенно любовно. — Моя милая Линетт... Его рука коснулась, взяла ее руку, прижав к кровати со всей осторожностью и переплела пальцы. Отчего-то девушка вздрогнула и от этого Лини рефлекторно взглянул на ее запястье. Рука была в красных, свежих полосах, что перекрывали старые. Его глаза слегка расширились. Это выглядело для него привычно... Но больно. Она молчала. — Ты резала себя. Парень опустил свои губы к ее предплечью и коснулся порезов. Девушка вздрогнула и выпустила воздух изо рта. Дождь из поцелуев обрушился на ее истерзанные руки. На лице парня была заметна боль и нездоровый, взволнованный румянец. Он принялся лизать каждый участок изрезанной кожи. Его дыхание стало горячим, а с губ срывались стоны и женское имя. — Линетт... В ногу девушки упёрлось все накатившее возбуждение парня. Он продолжил лизать ее шрамы. Когда касался свежих, Линетт вздыхала и сжимала ноги, но не противилась. Казалось, что напротив, поддавалась. Свое наслаждение парень оборвал сам, коснувшись ее щеки дрогнувшими пальцами и тяжело дыша. — Моя милая. Ты, должно быть, хочешь спать, а я задерживаю тебя. Мое солнышко... Прости меня, — наваждение играло яркими красками на лице парня, но он сдерживал себя как мог. Прерывал свое дыхание, контролировал взгляд, что снова желал блуждать по красным волнующим надрезам. Девушка отреагировала на его слова нежным вздохом и касанием руки к бледной щеке. — Но ты справишься с этим? — она опустила взгляд на его ночные шорты, а он лишь улыбнулся в ответ. — Да, да... Да, милая Линетт... Мое заглавное желание — твой отдых и покой. Моя любовь... Губы прижались к ее щеке совершенно нежно. Их тела перешли из не совсем удобного положения к мягким подушкам, теплому одеялу. Ресницы Линетт опускались почти наполовину. Она смотрела в идентичные ее глазам глаза брата и закрыла свои. — И ты моя любовь... Ее туманный разум поглотил сон. Брат долгое время пристально наблюдал за ее дыханием и двигающейся под влиянием сна радужкой, заплывая в своей похотливой взволнованности все дальше и дальше, переступая границы собственного сознания. Он горел. Это было пугающим контрастом с его поникшим сердцем под проливным дождем. Он горел так, что вены вскипали и исторгали пар, оставляя волдыри на белой коже. Он любил. Лини хотелось прижаться, сжать ее грудь своими пылающими губами и руками, но он не смел. Осторожно, совершенно тихо он вышел из сжигающего и без этого разгоряченное тело одеяла и направился к рассыпчатой темноте, к кафельному ванному полу. Губы парня сжимались до красноты под зубами. Включился свет, и он, прикрыв дверь, упал в ванну, включил воду. От предвкушения ноги вжались в поверхность, от зуда в пахе их ломило. Глаза закатывались, а руки с тремлением блуждали по вставшему члену. Вода постепенно заливала его перегретое тело, а пальцы сжимали мошонку, пока другие скользили по стволу, задерживаясь на головке. Если бы не звук стекающей воды, его стоны были бы слышны очень отчетливо, но они мешались, прятались в общем шуме. В горле пересыхало, ноги вжимались лишь сильнее, глаза слезились будучи зажмуренными, скрытыми. Он шептал имя своей сестры, представлял, что не его руки доставляют ему удовольствие, а нежные, любящие, заботливые и возлюбленные. Нехитрая фантазия Лини заставила его наскоро излиться в руку. Тело дернулось и расслабилось, иссохший рот хватал воздух. — Линетт... Его голова шла кругом. Он не чувствовал себя, пока сливал воду, пока бродил по темноте до долгожданной кровати. Тело парня опустилось в эйфорическую мягкость сознания и поверхности. Его рука коснулась щеки спящей, а сердце нежно дрогнуло, перед тем успокоиться и провалиться сквозь границы реального. Еле ощутимое, чистое тепло. Встала тишина.