•°||Мамочка||°•

      Был вечер. Яркие лучи зашедшего солнца догорали, уже не освещая просторную комнату. В комнате горели свечи и камин, не только озаряя комнату, но и согревая её.       В комнате были две фигуры. Одна, сидя на стуле играла на смычковом инструменте а другая сидела за пианино. Дама за виолончелью одета в платье готического вида. Верхняя часть платья сделана из серой ткани. Длинный воротник, украшенный простым бантом со складковатой лентой, прикрывавшей изящные декоративные пуговицы. простые рукава оканчивались плоской лентой и пышными, простыми рюшами. Корсет в платье был высоким, но свободным. От корсета отходило две оборки темного синего цвета, подол был простым, но украшенный теми же пуговицами. Кружевная бежевая шаль украшала острые плечи девушки.       Иная фигура была в белую рубашку и белый жилет, на котором был расстёгнутый коричневый жилет с подолом. Большие декоративные пуговицы украшали коричневый пиджак. Брюки были белые в чёрную вертикальную полоску. Как завершение образа, на шее красовался красиво завязанный красный шелковый платок.       Поправив свои короткие белые волосы, Гоголь смотрел на свою подругу. Он играла на виолончели, улыбаясь и шепча что-то. Николай обеспокоен поведением своей подруги. Её яркие глаза цвета чертополоха устремились на него, и ему не оставалось выбора как подыгрывать ей на пианино.       Тонкие пальцы бегали по клавишам. В какой-то момент девушка сменила сонату, пока парень продолжал играть первую. Пока Николай играл песню шутов, Феодосия играла колыбельную. Общая мелодия разошлась, но создала новый смысл и характер. Это было восхитительно. Песня напоминала голос ребенка, поющего о прекрасной бабочке на горящем поле.       Оба завершили свои партии и убрали инструменты. Николай смотрел за плавными движениями подруги, будущей княжны и ведьмой. Эта девушка была такой противоречивой. Люди твердили о её человеческом рождении и воспитании лешего. То что она ходила в церковь и кормила домового молоком. Наличие у неё поместье озера и высокого железного столба, на котором всегда сидит чёрный кот с голубыми большими глазами, грудка и лапки белые, будто костюм. Крестьяне любили её, но к себе в дом не впускали. Будущие матери боялись её, называя полуночницей, на что юная госпожа улыбалась и благословляла ребёнка. В аристократии слыла как прекрасная невеста, что умеет и вышивать, и на виолончели играть, хотя пианино больше приветствовалось.       Гоголь любил играть с Достоевской, старшей дочерью в доме. Ах, как она ворожит на воде, сколько чудес она показала этим разноцветным глазам!       Феодосия встала и подошла к другу, нежно гладя его лицо. Мало к кому он прикасалась. Бледная улыбка украсила лицо девушки.       — Идём со мной, я хочу кое-что показать тебе.       Николай, будто Петрушка, последовал за ней. Они тенью пробрались в некогда пыльную комнату — детскую Феодосии. Посреди комнаты стояла детская кроватка, примерно для детей малых годов. Девушка садится у кроватки и смотрит на парня, тот подходит и замирает. Там лежал ребёнок четырёх лет. Вроде девочка, но точно сказать — сложно. Что притягивало внимание, так это двуцветные волосы ребёнка. Ровно половина волос белые, а другие схожи на лепестки сирени.       Гоголь не мог не заметить схожесть ребёнка с ним и Достоевской. Его рука нежно провела ребёнка по щеке. До ушей парня наконец дошёл шепот подруги.       — Боги наконец-то дали мне дитя.       Николай слушал это и не мог не усмехнуться. Его свободная рук потянулась к французской косе Феодосии и стянула алую ленту, уронив её на шаль. Густые чёрные волосы, что на свету отдавали фиолетовым, быстро распустились, падая на спину девушки. Рука парня-альбиноса потянулась к лицу подруги, нежно сжимая её подбородок.       — Ночница, точно она. Откуда ты, моя дорогая ведунья принесла это дитятко? Неужели подменила у нерадивой матушки на полено, аль на черта? В чём же провинилась дева, что ты лишила её чада? Да неужели в её доме не нашлось куватки для тебя?       Феодосия смотрела на друга как на глупца, но весело. Было ясно видно, что она счастлива появлению ребёнка.       — А ты в дампиры да вурдалаки подался?       — Будь так, но разве не прекрасна эта картина?       Луна уже поднялась на своё место, пробуждая чудовищ, скрывающихся в углах домов и полей. Бело-голубые лучи проникли в не зашторенную комнату. Заливая её тайнами и чувствами.       Бледная рука Феодосии с яркими венами на ней легла на руку Николая, которая прикасалась к спящему ребёнку. Зрительный контакт между друзьями не прерывался. Две фигуры завершили свои мысли, соединившись в ленивом, но чертовски горячими для них поцелуе.       В этой тихой комнате появилась новая невинная, но такая сложная судьба.