Зарождение Зла.

Сегодня был летний день. Солнце пекло как в печке. Трава зеленая, небо голубое и чистое, лишь пару маленьких полупрозрачных облачков плыли по небу. В далеке от Лос-Анджелеса, было поле с цветами, над которым стоял огромный холм, на котором стояло пару больших зеленых дубов. Под одним их крайних деревьев, стояла девушка. Ее волосы были кудрявые, длинные, чуть ниже плеч, золотистого цвета. Она держала кружевной белый зонт, что защищал ее от солнцепёка. Одета она была по старомодному, но атмосферному. Белое платье, с золотистыми кружевами, словно из XIX века. Белый корсет на шнуровке идеально сидел на ее тонкой талии. Само платье начиналось у шеи с белоснежного кружевного воротника. Сероватые, молочного цвета пышноватые рукава с узорами шли до самых запястий, заканчиваясь на резинке. С груди до живота были коричневые пуговицы. На груди перед корсетом платье не было обтягивающим, ткань была кружевной и пышноватой. Уже ниже, на уровне бедер, шла длинная юбка. Ткань была кружевной и полупрозрачной, но не просвечивалась, благодаря подъюбнику вшитому в платье. Оно имело около двадцати слоев. Первые несколькое слоев были нежные, бархатные, вторые уже более грубоватые и имели кружево. Последний слой ткани был бархатным, чтобы не доставлять дискомфорт ее тонким бледным ножкам, грубыми и колючими кружевами. Юбка была не сильно длинная, но и не короткая. На двадцать сантиметров ниже колена, а благодаря подъюбнику еще на десять. Если приглядеться к ее лицу в тени, можно заметить первым ее радужку, что так бросается в глаза. Зрачки были сужены, а сама радужка была голубой, очень светлой, и кажется даже светилась в тени. Ее глаза были прекрасны. Длинные мягкие словно позолоченные ресницы мягко прижимались друг к другу, когда она моргала. Форма глаз была необычной. Чем-то напоминала азиатские глаза, но они были не только широкими в длину, но и немного в ширину. Тем самым, ее глаза были большими. Белок глаза был белым при белым, словно у фарфоровой куклы. Личико аккуратно припудренно белой матирующей пудрой. Носик ее был тонким, с небольшой горбинкой. Легкие красноватые румяна и красный тинт, что был нанесен так, что не имел четкого окончания, а плавно размывался. Как у азиаток. Личико было милым, а сама девушка слабо улыбалась. Челюсть была маленькая, и подбородок был в норме маленький. Ну, а если опустить взгляд вниз, к ее ножкам, то можно было увидеть на ней нежно-желтые замшевые туфельки, с бежевым бантиком. На руках ее не было дорогущего маникюра. Лишь ухоженные, подстриженные, бледные ручки, на одной из которой было обручальное кольцо на безымянном пальце, с красным камушком. Кажется, с рубином. Зачем она стояла там? Хотя. Если посмотреть туда же куда она смотрит, можно увидеть. Надгробие. Нет так сказочно начинается, да? Но вот я стою у собственной могилы и думаю про себя как все это выглядит со стороны. Хах.

Анабелль Дьюк Дюмариан. 1977-1992 «Аах, полдень, я опаздываю на чаепитие!»

Вспоминая те события, становится очень не по себе. Словно возвращаешься в момент казни. Что ж, вы ничего не понимаете? Так и быть, начну с начала.

***

На дворе была война. 1944 год. В маленьком бункере стояла маленькая девочка, держа на руках младенца, и убаюкивая его. Ее волосы были светлыми, слегка желтыми. Глаза были такими же голубыми. Ее носик был с горбинкой, на ней были коричневая рваная тубаха, и черные портки. Глаза ее были залиты слезами. Она тихо шептала на немецком — Шшш. Рози девочка не плачь, лучше ты ложись-ка спать… — Ее носик подергивался, кажется она вот-вот заплачет, но бедная девочка держится. Младенец в ее руках продолжал плакать. В бункер зашла женщина. Длинные прямые светлые волосы заплетенные в хвост до колен, были растрёпанные. Взяв у девочки из рук младенца, она присела на матрас и сняв бронежилет, достала из военного камуфляжа грудь, и начала кормить младенца, когда тот в свою очередь начал голодно пить молоко. — Сидите тихо. Если вас услышат, нам всем конец… — лицо женщины было запачкано в земле и порохе. Закончив кормить младенца, она отдала его в руки младшей девочки, и снова застегнула камуфляжную куртку. Одев бронежилет, она присела на одно колено, и обняла младшую. Младшая сделала это в ответ. — Мамочка, папа скоро вернется.? — прокашлявшись, женщина шмыгнула носом, и стерев слезу чтобы не плакать при дочери, встала. — Солнышко, папа больше не придет. Он… Уехал. — тяжело вздохнув, сказала женщина. На что младшая со слезами повысила голос, и начала любопытничать. — Почему? Куда??? Он вернется? Он нас бросил?! — Женщина заткнула ребенку рот, и раздраженно прошептала ей на ухо — Тише! Сейчас если нас услышат то взорвут, понимаешь? Сиди смирно, и уложи Розмари спать. Не дай бог ты высунешься от сюда, тебя сразу же застрелят, немцы или русские, не важно. Им все равно, эта война лишь несет кровь и смерть за собой. –Встав, она подтянула штаны и уже собиралась выйти, как дверь начали долбить. Взяв детей в руки, она спрятала их в погреб под матрасом, прошептав не издавать ни звука. Спрятав детей, она взяла дробовик лежащий рядом с матрасом. Дверь выломали, и послышались выстрелы, крики, и звуки борьбы. Продолжались они на протяжении десяти минут. Затем шорох, звуки как что-то падает, и громкий удар захлопнувшейся двери. Девочка сидела дрожа от страха, крепче прижимая к себе младенца, и закрывая ему рот, дабы не было слышно плачь. Затем шорох над их головами, и дверь открыла перемазанная кровью мать. Вытащив их из погреба, она показала как прятаться и закрывать дверь в погреб на замок. — Вот так, берёшь, поворачиваешь задвижку, и просовываешь ее сюда. Потом отодвигаешь обратно, и вылезаешь… Поняла? Дотянешься? — девочка пару раз кивнула, и вылезла с мамой из погреба. Затем, женщина достала из кармана корочки от хлеба в пакете, и протянула их девочке — Это все что есть… Можешь огурцами закусить, но много не ешь, а то там четыре банки всего лишь осталось. — улыбнувшись, она потрепала девочку по голове, поцеловала в лоб, и опять ушла.

***

Прошел год. Война закончилась. Но беды в их семье — нет. Семья обеднела. Сидя в избушке, старшая девочка сидела на печи, и что-то писала перьевой ручкой в тетради на таком же немецком. Младшая же девочка, сидя на краю печи, игралась с безволосыми куклами. А в углу избы, сидела женщина… Она царапала полы, стерев свои пальцы в кровь. — Мякишка… Солененькая… Кушать захотела, так оливку раздавила. Ааай! Ай-яй-йяй! Зачем же ты Томаса съел? Он ведь ружье в машине съел. Лаааа! Лу-ли-ла, лу-ли-ла, в тишине звучит мольба… — ее лицо было исцарапано, а глаза были безумными. Она улыбалась. Затем ее поведение резко изменилось, она начала бить себя и кричать, запрокидывая свою голову назад. Девочки уже привыкшие к этому, не обращали внимания. Так и проходили годы, и год за годом…