Искупление грехов

Серость показывает обдолбанному в хлам Честеру дорогу. Что-то вроде бесконечного шоссе, пропитанного лучами солнца, асфальт, пышущий жаром, и тихий звук на самой грани слышимости. Честер знает, что не стоит верить Серости, что она уводит в очередную беспощадную ловушку, однако Честер не помнит, почему так. Поэтому он как всегда делает всё назло — и идет вперед. На том конце дороги его встречает собственная квартира, а еще утренний стояк, бодун и сушняк такой силы, что Честер готов выйти из окна и нырнуть в Эсперанс ради вожделенной влаги. — Пиздец, — язык ворочается во рту едва-едва, за ночь присохнув к нёбу. Губы кровоточат, разорванные резким движением. — Ебаный в рот. Честер с трудом переворачивается на бок и взглядом ищет прикроватный столик. Стоп, разве он когда-нибудь оставлял себе на утро опохмел — проскальзывает в его голове случайная мысль, но быстро исчезает. Надо же, действительно на месте. Бутылка минералки, таблетки от головы, даже заботливо уложенная доза спидов для разгона, если будет совсем плохо. Охуеть. Честер хрипло смеется и тянется за водой. На кухне кто-то гремит чайником. Сраный Торсон всегда как огурчик — ни одна смесь не берет до полной отключки мозга. Вот и сейчас он наверняка думает, каким же заворотом мата обложить Честера, который только соизволил проснуться. Пятница, десять утра. Рабочий день в разгаре. Честеру похуй. Проходит несколько секунд, пока Честер пьет, а потом до него доходит. Никакое ему не похуй на самом деле. Прайс выебет их за самоволку так, что мало не покажется, а потом Викмар добавит уже от себя. Легендарный, блядь, дуэт. — Эй, Торс! — зовет он, спуская волосатые ноги с кровати и чешет лицо. Рыжая щетина на подбородке неприятно колется. — Слышишь, мудак перекаченный, чего не разбудил меня вовремя? Собственный голос кажется Честеру слишком низким и грубым. Чем же он вчера наебенился, раз его так разнесло? Он шарит взглядом по комнате, выискивая одежду — главное, чтобы был на месте пиджак с галогенными нашивками РГМ. Если он явится на службу не по форме, кое-кто не поскупится подкинуть ему вне очереди пару дополнительных висяков и отработку в патрульной службе. — Торсон, блядь! Ты там сдох или что? — снова зовет Честер и наконец поднимает голову. В дверях стоит совсем не Торсон. Жан, сука, Викмар собственной персоной следит за ним своими глубокими серыми глазами уже хуй знает сколько времени. — Ах, Вик, привет, — на лице Честера сама собой расплывается извиняющаяся улыбка. Этот недовольный взгляд он узнает из тысячи — правда, обычно Жан смотрел так только на Гарри. — А где Торсон? — Там же, где и всегда, — сухо отвечает Жан и бросает в сторону Честера стопку одежды. Она внезапно оказывается чистой и свежей, и Честер чувствует себя неловко. — У себя дома. Хотя... Жан бросает взгляд за спину, видимо, смотрит на кухонных часах время. — Сейчас он должен быть уже на работе. В отличие от тебя, напарник. За одну секунду Честер успевает охуеть дважды. На работе? Напарник?! Если это такая шутка, то Честеру нихуя вот не смешно. А затем он вспоминает. Ему тридцать восемь, и он лейтенант РГМ, работающий в участке 41. Жану все еще тридцать четыре. Гарри Дюбуа мертв по естественным причинам, и теперь Жан — его собственный маклейновский сателлит-офицер, как он всегда и мечтал, надрачивая ночами под одеялом. — Еб твою мать, — бормочет Честер, машинально цепляясь дрожащими пальцами за одежду. — Сраная Серость и ее галлюцинации. Жан даже бровью не ведет на его откровения. Похоже, такие комментарии регулярно звучат от местного Честера Маклейна. — Мы сильно опоздали? — зачем-то спрашивает он, начиная стягивать пропахшую потом и алкоголем майку. — Трусы я тоже принес, — говорит Жан, указывая на стопку вещей, и только потом отвечает: — Сильно. Но в пределах ожидания. — Блядь. Дальше Честер ругается уже молча. Он все еще не может понять и принять этот дивный новый мир, да и головная боль от похмелья и смешавшихся воспоминаний не делает жизнь легче. Жан подходит к нему и достает из упаковки таблетку. Похоже, он искренне привязан к местному Честеру, раз беспокоится о подобных мелочах. — Я сам, не надо, — Честер чувствует себя дебилом. А еще скотиной и последней сволочью. Он, тот, кто искренне ненавидел превратившегося в животное Гарри, в этой версии реальности стал сам на него похож. Наверное, Элизиум так решил наказать его за неуемные желания, показав худшую альтернативную реальность из возможных. — Конечно сам, — грубовато отвечает Жан и, подождав, пока Честер оденется, вкладывает ему таблетку в руки. — Ведь рот раскрывать ты прекрасно умеешь. У Честера замирает сердце от плохого предчувствия. — Что я сделал? — Ты? — Жан вздыхает. Его взглядом можно раскалывать камни и ковать металл. — Наебенился как мудак и всем портил жизнь. Честер молча смотрит на него как минимум десяток секунд, а затем опускает взгляд и заталкивает в рот таблетку. Наверное, вид у него тупой и безнадежный. — Я сегодня же брошу пить. Жан скупо усмехается, но никак не комментирует слова Честера. — Собирайся. Я предупредил ребят, что сегодня у нас встреча с информатором, так что мы появимся в участке позже. Жан стоит перед Честером и смотрит на него сверху вниз. Трудно угадать, о чем он думает, но наверняка хочет изо всех сил въебать одному наглухо отбитому мужлану. Заслуженно, что уж тут говорить. Нагнувшись, он цепко хватает Честера за подбородок. Касания Жана уверенные и твердые, как будто он не боится ответного удара — нет, как будто он знает, что удара не последует. Честер не сопротивляется и послушно поднимает голову, чтобы посмотреть Жану в лицо. — И встреча эта, Чес, не фиктивная. Понял? Уголки губ Честера сами собой тянутся вверх в ухмылке. О да, это его Жан. Его напарник. Ни один мудак больше не посмеет тронуть его. Мысли о собственной уебищности постепенно отступают на задний план. — Понял, Вик. — Честер кивает и тянется вперед, чтобы осторожно прижаться губами к губам Жана, но тот отстраняется из-за резкого запаха перегара. Мда, а вот об этом он, конечно, не подумал. Ладно, к черту. — Сегодня больше никаких проебов, — говорит Честер. Он чувствует, как постепенно тело наполняется силой. — Я собираюсь трахнуть этот мир за нас двоих, Вик, понял? Жан улыбается. — Ага, понял.