Вернуться домой

1.       Аки совершенно не понимал, как так получилось, что он, Пауэр и Ангел всё же выжили в той резне, что устроила Макима. Возможно, нужно благодарить демона будущего, который по каким-то непонятным причинам открыл ему больше, чем оговаривал их контракт. Он пытался выяснить, но ответами были вечные “я хочу узреть историю своими глазами” и холодный, безумный смех. Поэтому думать об этом Аки перестал где-то через пару дней после того, как очнулся в больнице, где его собрали практически по кусочкам. Ангел лежал на соседней койке и выглядел так, словно в его тонком теле совсем не осталось стремления жить.       Однажды ночью Аки проснулся от того, что Ангел сидел у его кровати и смотрел на него пустыми страшными глазами.       — Что ты делаешь? — голос со сна у Аки был тихим и хриплым.       — Может ли демон покончить с собой? — тихий шелест голоса Ангела пугал до чёртиков.       Аки не придумал ничего лучше, чем обмотать кулак одеялом и всечь демону прямо промеж глаз. Он честно хотел увидеть, как высекает из этой тупой головы искры, но сил было ничтожно мало и удар скорее напоминал тычок в лоб.       — Я тебя вытаскивал из этой жопы не для того, чтобы ты мне эту херню в уши лил. Пиздуй спать, пока я не всёк тебе ещё.       — Она заставила их всех убить, высосать досуха, — голос Ангела треснул как сухая сгнившая ветка, тонкие плечи ходили ходуном, он задыхался рыданиями, но слёз не было.       Аки растерянно смотрел на содрогающееся на краю его постели тело и не придумал ничего лучше, чем накрыть его собственным одеялом и прижать к себе. Прохладный ночной ветер прошелся холодными руками по разгоряченной ото сна спине Аки, заставив тело покрыться мурашками, а потом, словно что-то поняв, метнулся к окну, застенчиво потеребил тюль и скрылся в шуме никогда не спящего города.       Рассвет застал их тесно прижатыми друг к другу. Одеяло надежным коконом обвивало тонкое, почти прозрачное тело Ангела, Аки привалился к жесткой спинке кровати и смотрел воспаленными от бессонницы глазами в светлеющее за окном небо. Ангел тихо и спокойно дышал во сне. 2.       Кишибе, внезапно вставший во главе организации, выбил им просторную и светлую квартиру в приятном спальном районе.       — Я похож на воспитательницу детского сада? — один глаз Аки все еще был поврежден, поэтому выглядеть раздраженным и сверкать глазами из-под челки было проблематично.       — Да. Без тебя эти два дебила разнесут Токио. Поэтому взял ключи, подобрал этих бешенных псин у парковки и уебал с глаз моих. Я хочу пойти набухаться в какой-нибудь бар. Меня бесит эта ебанная работа.       Аки пришлось прокусить губу до крови, чтобы не разрыдаться. Его пальцы дрожали, когда он брал ключи. Они едут домой.       Дендзи судорожно сжимал руку Пауэр и не моргая смотрел на Аки. Словно боялся, что тот исчезнет, стоит на миг упустить его из поля зрения. Ангел сидел рядом с водительским местом и безучастными пустыми глазами смотрел на проносящийся за окном город. У Аки все еще болел раненый глаз, не сросшаяся до конца рука ныла (поэтому он вел аккуратно и плавно), треснувшие ребра словно колючая проволока обвили легкие и мешали дышать полной грудью. Поэтому в уголках глаз слезы. Именно поэтому. Пауэр на удивление тихая, смотрела своими огромными глазищами и скалилась, как сумасшедшая. Сумасшедшая и есть. А потом почти прокричала:       — Жрать хочу! Аки, приготовь мне мяса! С кровью! Огромный кусок! — она, не отпуская руки Дендзи, втиснулась между передними сидениями и уперлась горячим носом в щёку Аки, обдала её влажным дыханием, не моргая таращилась. И этот взгляд такой же, как у придурка Днендзи.       — Ты сейчас меня сожрёшь, сядь нормально, — голос предательски-нежный, дребезжал словно расстроенное пианино, щёки обожгло и Аки не мог дышать от распирающего изнутри чувства. Чёртовы ребра, это всё из-за них.       Краем глаза Аки видел, как Ангел натягивал рукава форменного пиджака ниже, так, чтобы даже кончики пальцев были не видны. Аки осторожно протянул руку и легонько сжал его предплечье. Ангел взглянул на него растеряно.       Вечером они смотрят какое-то глупое шоу. Аки не помнит, как заснул. На утро его несчастные бока нещадно болели: рога Пауэр уперлись ему куда-то под всё ещё не зажившие ребра, а на футболку накапала целая лужа её слюней. С другой стороны Дендзи отлежал ему все предплечье и обслюнявил рукав. Аки задыхается. Это все потому, что кто-то вчера накрыл их пледом, и потому что эти две туши слишком тяжелые для его ещё не восстановившегося организма. Конечно, причина в этом.       Ангел сидел в кресле недалеко от них, обхватив колени руками.       — Что ты будешь на завтрак? — голос у Аки со сна хриплый и невнятный.       — Заварные пирожные, — взгляд у Ангела всё ещё потухший.       — Это не еда. Завтрак самый важный прием пищи, нужно съесть что-нибудь нормальное.       Ангел смотрит на Аки, как на идиота.       — Пирожные — это еда.       — Пока нормально не поешь, никаких пирожных, — строго проворчал Аки и, выпутался наконец из мешанины рук и ног. — Бери пример с этих остолопов — жрут как не в себя, потому такие здоровенные. А от тебя тень скоро останется.       — Я не просил меня спасать, — бесцветно заявляет Ангел.       Её лицо всё ещё выжжено на внутренней стороне век. Он боится закрывать глаза. А ещё он боится того, что теперь, без Макимы, возможность контроля над собственными силами к нему вернулась. Ему так кажется. Но проверять он не будет. Демоны это те, кого необходимо уничтожать. Демоны это те, кто не заслуживает прикосновений. Спасения. Завтраков.       — Словно мне нужно чье-то разрешение, чтобы спасти, — Аки запнулся и почувствовал, как кончики ушей предательски краснеют, а горло перехватывает судорогой, — друга.       Ангел удивленно смотрел в спину шлепающего на кухню Аки и чувствовал больше, чем может вместить его отощавшее тело. Больше, чем может вместить его иссохшее сердце.       Есть ли у демона сердце?       Как только с кухни донёсся аромат чего-то жареного, Дендзи и Пауэр мгновенно проснулись и, толкаясь и пинаясь, рванули на кухню. Послышался звон опрокинутой случайно посуды, и только грозный рык Аки успокоил этот безумный дуэт.       — Тащи свою тощую жопу на кухню, — строго и серьезно кричит Аки и Ангел почему-то встает и идёт. 3.       Ангел не замечает момента, когда его засосало. Он даже не понимает куда его засосало. И почему все так активно пытаются сделать его частью происходящего?       По утрам Аки или Дендзи будят его громогласным стуком в дверь, Пауэр разбрасывает овощи и Аки орёт на неё, пока она не счистит их со стен. Потом они идут в патруль, словно ничего не было, словно мир остановился. А по вечерам под попкорн и безудержный смех Дендзи и Пауэр они смотрят фильмы и теле-шоу.       На прошлой неделе они случайно попали на какое-то шоу талантов и Пауэр три дня мучила барабанные перепонки всех своим насквозь фальшивым пением. А вот Аки поёт красиво, он любит напевать, пока готовит и думает, что его никто не слышит, но Ангел ходит слишком тихо. Голос у него мягкий, обволакивающий. И Ангел чувствует, как что-то в груди словно… Дрожит? Он так давно вообще ничего не испытывал, что не понимает, что с ним происходит. А еще он совершенно не понимает, почему всё ещё жив. Зачем?       — Зачем? — однажды спрашивает он Аки, когда они сидят в тёмной гостиной и смотрят какой-то фильм.       Пауэр тихо посапывает в теплый бок Мявки, которая залезла ей на голову, и Дендзи вторит ей храпом, потому что голова его свесилась со спинки кресла и утром у него наверняка будет отваливаться шея, если он не поменяет положение. Один лишь Аки продолжает наблюдать за тем, что происходит на экране.       — Зачем что? — он переводит взгляд на Ангела.       — Зачем ты дал тот платок?       Вообще-то Ангел хотел спросить совсем другое, но когда Аки перевел на него свои синие глаза, отчего-то вспомнился день их знакомства. В подвале воняло разлагающимися людьми и свежей кровью. Аки был похож на героев тех боевиков, на которые Дендзи таскал их в кино чуть ли не каждую неделю. Он стоял в луже крови, пачкая начищенную до блеска обувь, широкая спина четким росчерком линий выделялась на фоне двери, а с катаны капала еще не успевшая свернуться кровь. Ангел представил как бы это смотрелось в кино — зрителям бы понравилось. Крутой и несокрушимый герой пришёл навести порядок и наказать злодеев. Ангелу было плевать — очередной человек, которого перемелет мясорубка 4 спецотдела. Он просто хотел стереть вонючую кровь, поэтому попросил платок. Чего он никак не ожидал, так это того, как спокойно и без тени страха этот человек подойдет к нему и протянет злополучную тряпку. Просто Ангел тогда ещё не знал, что столкнулся с самым настоящим психом, который перевернёт его существование с ног на голову.       Пауза затягивалась. Аки недоумённо рассматривал Ангела.       — Ты же попросил, — наконец ответил он.       — Ну да, — Ангел не знал, что сказать. Просто смотрел в ставшие почти черными в темноте глаза Аки и что-то чувствовал.       Зияющая сквозная дыра, оставленная пробуждёнными воспоминаниями словно становилась меньше. Словно жизнь пыталась обрести хоть какой-то смысл. 4.       Ходить в патрули он ненавидел еще при руководстве Макимы, руководство Кишибе не изменило этого. Ангел медленно шёл за Аки и вздыхал так, словно его достиг весь груз людских молитв.       — Мамочка, ангел, — девочка лет пяти ткнула в сторону Ангела пухлым пальчиком.       — Не смотри, — прошептала мать и, зачем-то закрыв ребенку глаза, утащила девочку в сторону более оживленных улиц.       — Не такая уж твоя постная рожа и страшная, чтобы глаза закрывать ребенку, — буркнул Аки.       — Тебе нравится моё лицо? — на всякий случай решил уточнить Ангел.       С людьми было ужасно трудно. Но с Хаякава Аки было невыносимо сложно. Он совершенно его не понимал порой.       Аки подавился затяжкой, раскашлялся.       — Идиот!       — Люди сложные, — вздохнул Ангел и продолжил медленно плестись вслед за Аки.       Хаякава рассматривал лицо демона и не мог понять почему. И не мог понять почему что? Словно его покусала Пауэр и вся её тупость передалась ему. Как объяснить эти странные ощущения внутри, когда он смотрел на грустное лицо Ангела. Словно он сожрал протухший обед, но тот никак не мог определиться, через какую дыру выбраться наружу, поэтому у Аки то в кишках и животе что-то странное творилось, то поднималось куда-то к горлу и становилось труднее дышать. От попыток думать только голова сильнее болела. Иногда Аки завидовал тому, что Дендзи вообще мозгом не пользуется. Ему тоже так хотелось. 5.       Дендзи с Пауэр были в вечернем патруле, поэтому за ужин опять отвечал Хаякава.       — Тащи сюда свою задницу, — донеслось недовольное бурчание с кухни.       Ангел оторвал взгляд от экрана телевизора и удивленно взглянул на Аки.       — Зачем?       — Затем, что все в этой квартире должны вкладывать хоть какую-то лепту в уборку или готовку. А ты пока ничего полезного по дому не сделал. Даже от Пауэр больше пользы.       — Хорошо.       Не то чтобы Ангелу было дело до всех этих людских ритуалов. Он в целом мог питаться только молочными коктейлями и едой навынос, но Хаякава ревностно следил за тем, чтобы все в его доме ели “сбалансированную еду”, как он это называл.       Было забавно осознать, что Ангел воспринимал эту квартиру, как жилье Аки.       Он понимал, что технически, это их общая квартира, предоставленная нацбезопасностью, но всё происходящее напоминало те семейные комедии, на которые он пару раз натыкался по тв. За исключением того, что эта отбитая семейка постоянно ввязывалась в какое-то демоническое дерьмо. Где-то за грудиной остро и неприятно кольнуло.       — Быстрее, — поторопил из кухни Аки.       Ангел вошёл в просторное помещение и почувствовал, как какой-то странный кусок ткани коснулся шеи сзади. А потом теплые пальцы мазнули по ней едва ощутимо. Прикосновение настолько мимолетное, что почувствовать почти невозможно. Но душная волна паники и ужаса захлестнула с головой. Даже встреча с демоном тьмы не была настолько ужасающей. Ангел чувствовал, что способности вновь принадлежат ему и Хаякава Аки не заплатил за это прикосновение ни минуту своей жизни.       Дыхание застряло где-то в желудке. От места, которого случайно коснулись руки Аки по телу бежали мурашки, разнося жар и дрожь. Ощущения были такие, словно Ангела воткнули на крыше небоскрёба в страшную грозу вместо громоотвода.       — Сколько? — чёртов Хаякава продолжал расправлять фартук, небрежно разглаживая ладонями складки на поясе.       Ангела почти трясло от чужих прикосновений, и он не сразу понял, о чем его спрашивают.       — Час, — ответ получился больше похожим на вопрос, а голос и вовсе петуха дал, сорвавшись на жалкий фальцет.       — Ага, — ответил Аки и разгладил лямку фартука, проведя широкой мозолистой рукой по открытой шее Ангела.       Чувства хлынули, словно проломив плотину. Жар и дрожь заставляли всё тело дрожать, отчего дыхание стало поверхностным, прерывистым. Воздуха не хватало, а перед глазами плясали цветные пятна. Захотелось кричать, пока легкие не будет жечь от боли.       — Что ты делаешь, идиот!       — Я охотник на демонов, я не рассчитываю дожить до старости, — пожал плечами Аки, — а теперь бери в руки нож и помоги мне с этими овощами.       Руки Ангела мелко дрожали, отчего он не мог резать чёртов перец как следует. Он не мог сосредоточится на том, что делает, мысли лихорадочно скакали в голове, как перепуганные олени. И сам он чувствовал себя каким-то чёртовым оленем, стоило только отвести взгляд от разделочной доски и взглянуть на руки Хаякавы, который стоял рядышком и невозмутимо шинковал капусту. Какого лысого он так спокоен, словно ничего не произошло?       Какого чёрта сам Ангел так сблизился с этим сумасшедшим? Почему не возражал против патрулей и обедов в дешевых семейных кафе? Почему так просто и спокойно рассказал обо всем, что знал про демонов? Почему чувствовал себя так… Почему чувствовал?       Хаякава Аки был не единственным смертным, с которым он за эти бесконечно-долгие годы общался. Но Хаякава Аки был первым, кто не боялся Ангела достаточно, чтобы быть так близко, что тепло чужого тела ощущалось через ткань форменного пиджака. Хаякава Аки никогда не кривил душой и был достаточно умным, чтобы не предлагать Ангелу сделок. У Хаякавы Аки были тёплые руки с широкими огрубевшими ладонями, они идеально могли бы обхватить шею Ангела. У Хаякавы Аки были засасывающе-синие глаза, в которых можно было утонуть, если долго смотреть. Аки, Аки, Аки…       Хаякава Аки был огромной проблемой. 6.       Аки было совестно от того, что он заставил Ангела чувствовать тебя так неуютно. С того вечера, когда он так необдуманно и глупо прикоснулся к нему, Аки размышлял о том, каково это – не иметь возможности прикасаться к кому-либо без намерения убить. Насколько же одиноким было существование Ангела.       Хаякава отлично видел, как этот странный, слишком человечный демон, дрожал после его глупого прикосновения. Он раньше не задумывался о том, что Ангел испытывает, забирая единственный по-настоящему ценный для человека ресурс – время. Демон так легко вошел в их… семью, словно всегда в ней был.       Аки вспомнил, как просил Макиму не отправлять Дендзи и Пауэр на операцию по убийству Огнестрела. Помнил, как она снисходительно улыбалась, словно он какой-то глупый щенок. А он таким и был. Помнил, как горло сжала обжигающе-холодная рука ужаса от одной только мысли, что с его непутевой, сумасшедшей, глупой семьёй что-то случится. Его до сих пор мучили кошмары. Сейчас уже меньше, конечно.       Поэтому Аки хотел зарядить себе хороший подзатыльник за то, что заставил Ангела вновь испытывать эти ужасные чувства вины и отстраненности. Просто потому, что не смог контролировать собственные порывы. Он до сих пор помнил, что кожа у Ангела тонкая и нежная, мгновенно покрывающаяся мурашками, чувствительная. И Аки всё ещё хочется прикоснуться к Ангелу ещё раз. Хочется узнать, насколько у него нежная кожа под одеждой, в которую он кутается, словно в броню. Возможно, губы Ангела на вкус как его любимые молочные коктейли? Кожа под одеждой наверняка такая белая, что кажется прозрачной. Особенно по сравнению с самим Аки, к которому загар липнет, как проститутка к богатому клиенту.       Все эти мысли отвратительны и ужасны. Не потому, что Аки считает секс между мужчинами чем-то грязным и недопустимым. У них тут демоны людей жрут и костей не срыгивают, у них Макима чуть апокалипсис не устроила из-за извращенной страсти к Бензопиле – секс между мужчинами это последнее, что может вызвать в нём приступы рефлексии. Проблема в том, что Аки хочет Ангела. Проблема в том, что он готов заплатить за поцелуи. Готов отдать несколько лет своей жизни только за то, чтобы обнять его.       Раз его век все равно не долог, возможно, стоило бы хоть раз позволить себе совершить безумство? Но Аки смотрит краем глаза на то, как Ангел, уже привыкший помогать на кухне, моет посуду — пальцы у него длинные и тонкие, такими бы на кото струны перебирать — и понимает, что не имеет права отбирать у него то чувство безопасности, что может подарить им всем эта квартира. Не после всего того, что Макима с ними сделала.       Сосредоточиться на готовке невозможно, ему стоит сделать перерыв. Аки откладывает нож, лезет за пачкой сигарет в карман и сбегает на балкон. Горький табачный дым обжигает лёгкие, но не приносит успокоения.       — Что случилось? — крылья Ангела шелестят перьями на ветру. И когда только он стал так хорошо улавливать чужое настроение?       Небоскрёбы протыкают антеннами падающее за горизонт солнце, и оно истекает на город оранжево-красной кровью. Волосы Ангела в этом свете похожи на адское пламя, в котором Аки готов сгореть. Воздух всё ещё плавится дневным зноем и тягуче оседает на языке горячей пылью. Всегда печальные глаза Ангела искрятся мёдом где-то в самой глубине. И черт возьми, почему они не персонажи какой-нибудь сопливой манги, думает Аки, сейчас был бы идеальный момент для первого поцелуя. Но их жизнь похожа на какую-то комедию абсурда, от которой не смешно никому. Поэтому он поглубже затягивается и отвечает:       — Ничего. Устал от бумажной работы.       Ангел кладет руку на плечо Аки быстрее, чем понимает, что делает. Через ткань ощущения совершенно не такие, как тогда, кожа к коже, но тепло чужого тела всё равно кажется обжигающим.       — Ты бы не надрывался так. Кишибе в разы менее требовательный, чем, — Ангел запинается, — бывшая начальница.       Никто из них так и не решился поговорить о том, что произошло. Они пытаются жить как прежде. Иногда это даже получается, в какие-то дни лучше, в какие-то хуже. Но никто из них не может набраться смелости и обсудить произошедшее. Страх, липкий, затекающий холодной склизкой змеёй в брюхо, сковывает их, стоит только попытаться раскрыть рот. Возможно, никто из них пока не готов. Возможно, никогда не будет готов.       — Когда там жрачка будет готова? — орёт Дендзи из соседней комнаты, разрушая хрупкую романтику момента и Аки ему благодарен, он не уверен, что не сделал бы какой-нибудь глупости.       — Пошли закончим с готовкой, пока сами не оказались их ужином, — улыбается Ангел.       Аки безумно счастлив. Аки хочется что-нибудь сломать. 7.       — Если бы у тебя были бы сиськи, был бы идеальной девушкой, Аки, — смеется Дендзи однажды за ужином, уплетая карри.       — Да он, вроде бы, и без сисек ничего так, — Пауэр прекращает есть, по-птичьи склоняет голову к плечу и несколько секунд пристально рассматривает Аки, — но Мявка лучше.       Хаякава удивленно приподнимает бровь. Он понятия не имеет, как работает логика этих идиотов и как реагировать на их заявления.       — Разве обязательно иметь сиськи, чтобы быть красивым? — с серьезным любопытством спрашивает Ангел.       Ему вдруг становится интересно, все ли видят Аки таким же красивым, как сам Ангел.       — Не. Красивых мужиков тоже хватает. Хм, — Дендзи, совсем как Пауэр, наклоняет голову, осматривает Хаякаву и выдает свое гениальное умозаключение, — вообще-то Хаякава реально красивый. Тебе надо было в актеры идти, или стать айдолом. Подошло бы. Хотя, с таким гадским характером, ты бы там и дня не протянул, — смеется Дендзи.       — Всех фанаток бы распугал.       — Пауэр может быть айдолом! Пауэр самая крутая!       — Да при чем тут крутость? Тут мордашка хорошенькая важна. У тебя же улыбка психованной, я понятия не имею, кто на это передёрнуть захочет. И сиськи у тебя ненастоящие, — размышляет Дендзи.       Аки пытается понять, какого чёрта они вообще обсуждают что-то подобное.       — А я красивый? — Ангел никогда не задумывался об этом, но раз уж зашёл разговор, то почему бы не спросить?       — Не знаю, — честно отвечает Дендзи. — Ты ж не похож на японца. Хотя вроде бы ничего так на лицо. И волосы красивые.       Дендзи по глупости тянется к волосам Ангела и Аки видит, как в глазах у того плещется страх.       — Идиот, — Хаякава не больно, но ощутимо, бьет Дендзи по руке, — трогать чужие волосы без разрешения невежливо.       — О, и правда. Прости, Ангел. Предлагаю вечером зарубиться во что-нибудь!       И пусть Дендзи идиот, но совершенно беззлобный. Да и обстановку умеет разрядить. Хотя сам и является тем, кто её изначально портит. Парадоксальный остолоп.       Ангел внимательно рассматривает свои волосы, даже наматывает прядь на палец. Почему-то вопросительно смотрит на Аки.       — Красивый, — кивает Аки и собирает посуду со стола. 8.       Ангел всё ещё не знает, готов ли признать и принять, что силы теперь принадлежат только ему. Но с каждым днем он всё чаще вспоминает мимолетное прикосновение Хаякавы к шее и его лихорадит от желания, чтобы к нему вновь прикоснулись. Но он не знает готов ли к этому. Он не знает, захочет ли кто-то к нему прикоснуться. Захочет ли к нему прикоснуться Аки?       Как только он признает факт того, что желает прикосновений Хаякавы, приходится признать и то, что сам он жаждет к нему прикоснуться. Зарыться пальцами в густоту тёмных волос, обхватить шею, почувствовать, как под пальцами заполошно бьётся полная жизни артерия. На самом деле желаний у Ангела гораздо больше. Все они плавают на поверхности сознания смутными разноцветными пятнами, которые он никак не может ухватить и рассмотреть.       Он не осознаёт как и когда оказывается в спальне Аки. Вот он слушает заливистый храп Дендзи из соседней комнаты, а вот уже сидит на краю кровати Хаякавы и всматривается в его спящее лицо. Дыханье застревает где-то в горле, а руки дрожат.       — Что ты делаешь, — тихо, словно боится спугнуть, спрашивает проснувшийся Аки.       Ангела накрывает, затягивает в водоворот эмоций, которые он подавлял долгие-долгие годы. Он не может остановиться.       — Я ненавижу людей. Ненавижу их за то, что не могу их коснуться, — его трясет как в лихорадке, слёзы обжигают щёки.       — Я сам. Сам прикоснусь к тебе, — шепчет Аки и хватает трясущиеся руки демона. Ему плевать, сколько это в пересчете на потерянные годы.       Аки проводит пальцами по виднеющейся в вырезе футболке шее, а потом широко лижет её горячим языком. Целует линию челюсти. Слышит тихий всхлип Ангела: растерянный и томный. Аки теряет остатки разума, с усмешкой думая о том, что в четвёртом отделе адекватные просто не выживают, и тянется к тонким губам Ангела. На вкус они совсем не похожи на сладкие коктейли, они тёплые и мягкие, пахнут мятной пастой и чаем. Ангела трясёт от каждого прикосновения, словно Аки пытает его шокером, но он льнёт так тесно, стонет в поцелуй так сладко, что прекратить происходящее сейчас будет не в силах даже второе пришествие Макимы и Огнестрела вместе взятых. В конце концов, Аки хотя бы умрёт счастливым.       Ангел не сразу понимает, чего от него хочет Аки, пытающийся снять мешающуюся футболку. Его слишком сильно кроет ощущениями. Он не хочет разрывать поцелуя, он в восторге от того, что язык Аки делает с его ртом. Но, когда они оказываются обнаженными и тесно прижатыми друг к другу, Ангел почти вскрикивает от боли. Так много кожи, так много прикосновений. Это почти больно. И эта боль восхитительна. Он хочет большего.       Хаякава касается его крыльев, и Ангел стонет, не сдерживая голос. Каждое перо словно обдало жидким азотом, а потом опалило пустынным зноем. Его трясет от переизбытка эмоций.       — Ещё, ещё, ещё, — шепчет сквозь слёзы Ангел, пока Аки не затыкает его поцелуем таким глубоким, что мог бы вытянуть из него душу, если бы у демона она была.       Хаякаве сложно оторваться от поцелуев, но где-то на периферии сознания пищит мерзкая мысль, что он может потерять все свои годы, но так и не попробовать всего, чего хочет, следует немного поторопиться.       Ангел оказывается прижат к кровати так внезапно, что у него из легких воздух выбивает. Горячие поцелуи расцветают цветами по груди, а потом обжигающее дыхание касается его члена. Когда Аки вбирает его в горячую тесноту рта, Ангела выламывает в пояснице, и он стонет так громко, что почти срывает голос. Воздуха так мало и он такой горячий, что его невозможно протолкнуть в легкие.       Чужой член упирается Аки в глотку и горячо пульсирует. Интересно, можно ли высосать душу через член, приходит в голову сумасшедшая мысль, но тут же растворяется в мареве желания. Ангел стонет сквозь слезы и просит не останавливаться. От сенсорной перегрузки он не может даже стонать, голос срывается. Аки чувствует, как чужие бёдра сжимают его голову и боже, он готов кончить даже не прикасаясь к себе. Пряное семя ударяет ему в глотку и его почти тошнит. Не особо соображая, он сплевывает на руку и вытирает её о свисающий край простыни.       Ангел сорвал голос от стонов. Его бледная худая грудь с напряженными розовыми сосками вздымается рвано и быстро. Аки тянется за поцелуем. Его веселит мысль о том, что он может в любой момент сдохнуть с чужой спермой, размазанной по подбородку и простыне. Это очень, очень смешно.       — Сколько? — голос у Аки хриплый, низкий.       Ангел плачет. Тянется всем своим телом к Аки, дрожит.       — Сколько? — продолжает настаивать Хаякава.       — Ты идиот! Ты же мог умереть! Зачем ты сделал это?       — Потому что хотел, — Аки сидит возле Ангела, тесно прижавшись своим бедром к его и тихо отсчитывает секунды до собственной смерти.       — Даже если это стоило бы всех оставшихся лет? — Ангел потихоньку успокаивается, перестает плакать, но его все еще потряхивает.       — Стоило бы? — Аки удивлённо приподнимает бровь.       — С её смертью мои силы теперь принадлежат только мне. И я решаю, сколько отобрать.       — Надеюсь, этот отсос был достаточно хорош и заберёшь ты не много. Хотя минуту назад я готов был откинуться с твоим членом во рту. Не самая плохая смерть. Было, конечно, немного обидно, что дело могло кончиться только этим, потому что я бы хотел с тобой сделать столько всего, — он не заканчивает мысль, предоставив Ангелу самому представить, и смеётся.       Смех его отдаёт безумием, но Аки счастлив.       — Обними меня, — тихо просит Ангел.       Он засыпает почти мгновенно, даже не задумываясь о несчастном Хаякаве, стояком которого можно заколачивать гвозди. Аки улыбается куда-то ему в висок и со смирением разбирается со своей проблемой самостоятельно. В конце концов у них ещё есть немного времени, чтобы дойти до конца.       С утра Дендзи сидит за столом смурнее тучи, а в синяках под глазами можно найти черную дыру.       — Поверить не могу, что вы бессовестно трахались, — бурчит он, стреляя недовольным взглядом в Хаякаву.       — И чё? Завидуешь? — Аки слишком сыт и доволен после вчерашнего, чтобы раскаиваться хоть на грош. Ангел краснеет до самой шеи и опускает глаза в стол. Ему вдруг становится страшно от того, что Дендзи и Пауэр посчитают их с Аки связь чем-то отвратительным. Когда он успел так врасти в этих людей? Стать частью их семьи?       — Конечно, завидую! Я так упорно трудился, чтобы замутить с девчонкой, а на выхлопе чё? Одна была помешана на бензопиле, а вторая чуть меня не подорвала! А ты вон как хорошо устроился! — Дендзи тычет в Ангела пальцем, — Я вчера пол ночи потом на порнуху наяривал!       — Понятия не имею, что такое трахаться, но мы с Мявкой тоже не выспались. Пауэр хотела выломать твою дверь, но Дендзи не дал.       — Хорошо, в следующий раз мы будем тише, — пожимает плечами Аки. — Кто хочет вечером свинины?       Взгляды Дендзи и Пуаэр загораются энтузиазмом, улыбки у них совершенно одинаковые. Они собирают пустую посуду и как-то очень естественно и легко делят обязанности между собой: Дендзи моет, Пауэр, с высунутым от усердия языком, вытирает всё и расставляет по шкафчикам. Жизнь в их маленьком мире продолжает течь своим чередом, ничего не изменилось. Ангел чувствует, как огромный склизкий комок, что всё утро шевелился где-то в кишках, медленно исчезает. На теле всё ещё горят метки от чужих прикосновений и зубов.       Ангел счастлив. Ангел, наконец-то, вернулся домой.