6 месяцев спустя
Уэнсдей просыпается от того, что ей жарко. Но не так, как бывает летом или в слишком душном помещении – это другое тепло, обволакивающее, томное, тело словно охвачено огнем. Вдоль позвоночника катится щекотная дрожь, внизу живота собирается желание, отзываясь нетерпением и пульсацией. В комнате благодаря задернутым шторам густой полумрак, глаза быстро привыкают к нему. Девушка лежит на боку, вплотную прижата к горячему телу Ксавье, их ноги переплетены: она чувствует, как знакомые руки касаются ее груди и живота, умелые пальцы ласкают и дразнят, заставляя выгибаться и хотеть большего. — М-м-м, — Аддамс пытается возмутиться, но это скорее похоже на нетерпеливый стон, чем недовольство. – Торп… — Прости, я не мог больше ждать, — хрипло бросает Ксавье, обдавая ухо горячим шепотом, не прекращая ласку. Его пальцы скользят по влажным складкам, вырывая из девушки новый несдержанный стон и заставляя ее поддаваться его руке навстречу. — Ты не представляешь, как соблазнительна во сне. — Который час? — дышит часто и горячо. Его желание и напор лишь подхлестывают ее самолюбие. — Семь утра, — мягко переворачивает ее на лопатки, нависая над расслабленным телом. — Знаю, ты не любишь ранние подъемы, но я не удержался… С недавних пор Аддамс пересмотрела свое отношение к совместному сну. Оказывается, это не так уж и плохо. И теперь она понимает, о чем тогда болтала Энид, называя ее идиоткой, отказывающейся от утреннего секса. Аддамс признает – в нем есть некоторая прелесть. Ксавье лениво улыбается, отчего на щеках проступают ямочки. Аддамс тянется к нему и легко касается пальцами уголка его рта, наслаждаясь ощущением едва наметившейся щетины под своими пальцами. Он поворачивает голову, целуя ее ладошку, после губами скользит по тонкому девичьему запястью, внутренней стороне руки, вдоль груди и ниже, к животу. Уэнсдей прикрывает глаза в истоме и шире разводит ноги, удобней устраиваясь на простынях. Касание горячего языка к воспаленной желанием плоти вышибает из ее легких воздух и срывает громкий стон с губ. Торп дарит медленную ласку, но быстро ускоряется, ориентируясь на частоту и глубину ее дыхания. Он толкает пальцы внутрь нее, сгибая их, и Уэнсдей в ответ на это громко стонет, дугой выгибая спину. Крепкая рука властно опускается на живот, удерживая ее на месте. Их близость – бесконечная цепочка единства действия и реакций: парень внимательно наблюдает за ней, по ходу корректируя свой план. Ускоряет движения, которые подводят ее ближе к краю, и прекращает те, которые не делают этого. Аддамс чувствует, что конечная точка наслаждения близко, очень близко, но когда взгляд его зеленых глаз встречается с ее, пока он ласково поглаживает девичье бедро своей свободной рукой, она чувствует, как в груди зарождается уже знакомая смесь противоречивых чувств – счастья и страха, расползаясь по телу и оплетая сердце. За последние полгода она позволила себе привыкнуть к Торпу. Аддамс довольно долго не была столь тесно связана с кем-то, и это ощущение переполняет ее. Девушка тянется и пробегает пальцами по волосам Ксавье, опуская голову назад на подушку, когда оргазм, горячий и прекрасный, медленно накрывает ее. Парень неспешно гладит руками ребра, бедра, медленно целует влажную шею, пока ее дыхание замедляется, и пульс перестает грохотать в ушах. — Иногда мне кажется, что ты просто моя фантазия, — его голос звучит низко и хрипло, отзываясь в ней колючими мурашками внизу живота. Уэнсдей ничего не говорит, вместо слов она нежно заключает его лицо в свои ладошки, позволяя кончику своего носа скользить вдоль его скул, подбородка. А затем их губы едва лишь соприкасаются, и они дышат вместе до тех пор, пока она слегка не подается вперед, и Торп делает то же самое, и их губы сливаются в долгом и глубоком поцелуе. Уэнс тянет его на себя, позволяя ему устроиться между ног, и подается бедрами, призывая к действию. Торп ухмыляется сквозь поцелуй, но быстро исполняет желание девушки – толкается мягко и глубоко, замирая в ней лишь на короткий миг, и сразу же начинает медленно, неторопливо двигаться, растягивая удовольствие. Уэнсдей обхватывает ногами его бедра, а руками обнимает мужские плечи, и она тонет в тягучей нежности, что течет сладкой патокой между ними, и это все кажется таким обжигающе необходимым и правильным. Ксавье прижимается своим лбом к ее, и их дыхания смешиваются. Страсть растворяется в чувствах, когда они двигаются вместе, и он держит ее, словно никогда не собирается больше отпускать. Словно теперь не позволит ей уйти, не сможет. И ей нравится это ощущение нужности, и то, как его кожа ощущается ее кожей, и, как его поцелуи слегка рассредоточены, потому что она заставляет его чувствовать себя настолько хорошо, что он не может отдышаться. Мир замедляется, воздух вокруг них становится горячим, душным, она задыхается от ощущений, двигаясь ему навстречу. С его губ срывается стон, и Аддамс блаженно прикрывает глаза. Тягучее удовольствие подбирается к ней щекотными мурашками, вынуждая подгибать пальчики на ногах, ползет вверх по бедрам, сосредотачивается внизу живота, расплывается горячей лавой в груди, вырывается изо рта протяжным стоном. Оргазм вспыхивает яркими звездами перед глазами и останавливает время, стирая из головы все мысли. Торп сразу же следует за ней, крупно вздрагивая и закатывая глаза. Сладкая судорога скатывается вниз по позвоночнику, и он расслабляется, утыкаясь носом ей в шею. Какое-то время они лежат запыхавшиеся в беспорядочном переплетении рук, ног и тел, а затем Ксавье переворачивается на спину, утягивая девушку за собой. Она устраивается на мужской груди, прислушиваясь к сильным и гулким ударам его сердца. — Больше я без тебя никуда не поеду, — выдыхает Ксавье, неторопливо поглаживая ее спину, пальцами пробегаясь по острым лопаткам и выступающим позвонкам. — Это была самая длинная неделя в моей жизни. — Зато я прекрасно отдохнула от тебя, — в ее голосе слышны веселые ноты, и Торп знает, что она не серьезно. Уэнсдей все еще тяжело говорить о чувствах, и она предпочитает отшучиваться. Аддамс и так не понимает, как позволила Ксавье пробраться в ее голову, сердце и кажется, под саму кожу. Ей известно, что самое страшное желание – это желание остаться. Потому как оно означает привязанность, которой она всегда сторонилась, но так и не смогла от нее сбежать. — Как прошла биеннале ? За своим неадекватным желанием удовлетворения базового инстинкта ты даже не рассказал мне, как все было. — Долго, нудно и без тебя не интересно, — улыбается, вспоминая недавние события. — И ты права, меня-таки уговорили сыграть. — Это было ясно с самого начала, — хмыкает, прикрывая глаза. — Торнхилл, едва узнав, что ты пианист, сто раз спросила на прошлой встрече, как давно ты играл на инструменте. Я думала, она удавится слюной, рассматривая твои пальцы. — Я могу принять твои слова за ревность? — торопливо пробегает ладонями по ребрам, провоцируя щекотку. — Брось, Торп, я слишком уверена в себе, чтобы опускаться до подобного, — уворачивается от ловких пальцев, перехватывая его ладони. — Но тебе следует знать, что я не делюсь ничем своим. — Уверяю тебя, Мэрилин прекрасно поняла, в каком статусе мы с тобой находимся, — в его голосе улавливается легкое недовольство. — И что не так? — Аддамс вертится в его руках, устраиваясь удобней и, подняв голову, внимательно смотрит на Торпа. — Считаешь, я была с ней резка? — Хм, давай подумаем, — плавным движением убирает ей со лба челку. — Это был вернисаж и первая выставка, в которой я участвовал. Мисс Торнхилл – директор галереи, организовавшей все мероприятие, подошла к нам вежливо поинтересоваться, как наши дела и все ли нам нравится. Но ты отчего-то восприняла это весьма враждебно. — В чем конкретно проявилась моя враждебность? — ее губ касается чуть заметная ухмылка. Она очень хорошо помнит эту выставку в конце февраля. И рыжую даму бальзаковского возраста, что пускала слюни на Торпа, она тоже не забыла. — На ее фразу: «О, вы прекрасно смотритесь вдвоем» ты ответила… — Что мы и трахаемся неплохо. Я помню, — перебивает парня. — И что здесь враждебного? Я озвучила правду и уберегла ее от бесполезных мечтаний о чужом мужчине. Повторяю, я не делюсь своим. — Ты невыносима, — он прижимает ее к себе крепче и тянется за ленивым, неторопливым поцелуем. Ощущая, как их ноги сплетены под простынями, а между телами нет и дюйма свободного пространства, Аддамс расслабляется. Она тоже скучала. И если бы не ее собственное собеседование в редакции журнала, она бы полетела с ним в Марсель. Это было первое их расставание с момента переезда в Этрету. И чувствовалось оно болезненнее, чем Уэнсдей могла бы предположить, провожая Торпа в аэропорт. Оказывается, ей просто нужно было понять, каково это снова остаться один на один с собой. Не то чтобы Аддамс не хватало рядом с Ксавье личного пространства, нет. У парня помимо прочего есть потрясающее умение быть рядом, но не навязывать свое присутствие. Просто иногда лишь отсутствие другого человека рядом позволяет осознать уровень собственной привязанности. После той фееричной ссоры с Тишей, Уэнс и Ксавье не вернулись в его дом тем вечером. Промокшие до нитки под дождем, переполняемые эмоциями и каким-то щемящим душу отчаяньем, они остались в гостинице, а к вечеру нового дня, под пристальным серьезным взглядом зеленых глаз, она поднималась по трапу, вспоминая отца и понимая, как круто меняет свою жизнь. Уэнс не хотела жить в большом городе – ей хватило Нью-йоркской суеты и шума, бессонных улиц с неоновыми вывесками и вечно не спящими людьми. Хотелось какой-то тишины, чтоб упорядочить беспокойные мысли и понять, что делать дальше. Решение все бросить и уехать с Торпом не пойми куда – было спонтанным и продиктованным эмоциями. И она отчаянно переживала, что когда шквал в груди уляжется, она пожалеет о содеянном. Но все оказалось куда сложнее. Вместо сожаления пришло опасение, что скорее сам Торп может пожалеть о своем выборе или же разочаруется, или просто ему надоест ее хмурое соседство. Но поразительно – Ксавье остается рядом при ее бестолковом нраве, узнавая все самые худшие стороны, и вроде как никуда не собирается уходить. Это Торп предложил отправиться на север Франции. «Я хорошо знаю язык, там живописные места и Этрета – медленный город . Мы отдыхали там с бабушкой несколько лет подряд. Тебе наверняка понравится!». И он оказался прав. Удобно расположившийся между скал у подножия поросшего зеленью холма, город поразительным образом сохранил какую-то волшебную неспешность, медлительность, устойчивость к переменам, несмотря на постоянный поток прибывающих сюда туристов. Здесь есть море и чайки, и маленькие узкие улочки. Кругом торгуют сувенирами, разными видами кальвадоса и французскими булками, что потрясающе пахнут. И прекрасные виды, покой и тишина, и залитые солнцем белые утесы. Когда-то викинги и скальды в своих балладах о вечных странствиях и походах нарекли это место «Хутором заходящего солнца». И да, более красивых закатов в своей жизни Аддамс еще не видела. Они сняли дом. Как взрослые люди. Как пара. И она до сих пор удивляется этому. Аддамс же вообще не собиралась заводить с Торпом никаких отношений! Как так вышло, что вот они уже живут вместе, и она знает о его привычках больше, чем о своих собственных? Все случилось так быстро – парень одним выверенным движением своей широкой ладони закрыл прежнюю книгу ее жизни и открыл новую. Это ее тоже иногда пугает, потому как Аддамс знает – ничто не вечно. Она все так же тоскует по отцу, но теперь эта утрата ощущается не разрывающей душу болью, пульсирующей по всем нервным окончаниям, а чем-то более локализованным. Словно порез, который не тревожит и не кровит, пока ты его не заденешь. Иногда, улегшись прямо в траву на краю обрыва, они с Ксавье предаются воспоминаниям, глядя в бесконечное небо. Ей иногда кажется, что она была лично знакома с Мишель – столько историй девушка теперь о ней знает. Собственно, у Торпа, видимо, схожие ощущения относительно Гомеса. Раньше ей казалось, что жить с кем-то – это огромный труд, учитывая, как ей самой порой было сложно сожительствовать с членами собственной семьи. Что уж говорить о чужом человеке. Но парадокс в том – что этот чужой, оказался роднее любого близкого. Ксавье никогда не давит, не заставляет, не требует от нее ничего. Ее «нет» для него всегда полное предложение, а «я не хочу» – весомый аргумент. Ему не нужно уточнять причины, мотивы, объяснения. И, пожалуй, именно с Торпом она поняла самое главное: неважно, каким одиноким ты себя чувствуешь и как тебе бывает больно – все это можно вынести с помощью того, кто рядом с тобой.***
Ксавье продирает глаза ближе к обеду. Вся эта суматоха с выставкой, новые знакомства, затем дорога домой здорово его вымотали. Но еще сильнее утомила разлука. Он и представить себе не мог, как врос в Аддамс; что, сидя в такси по дороге в Доваль, натурально ощущал, как натягиваются между ними сплетенные нити, принося физический дискомфорт. Неужели любовь может быть такой всеобъемлющей, глубокой и острой? Это просто лавина, сметающая с ног всю его прежнюю жизнь и опыт. Аддамс свалилась ему на голову тогда безумным ураганом страстей и продолжает это делать, уничтожая на своем пути все привычные устои, представления о самом себе, представление об отношениях и любви. И поразительно, каким живым он чувствует себя рядом с ней. Торп отчетливо помнит тот момент, когда привел ее в отель после полного признаний разговора напротив кладбища. Мокрая, зареванная, абсолютно потерянная, она смотрела на него таким взглядом, что парень понимал одно – если сейчас он не выдаст хоть какое-то решение проблемы, на утро он просто не обнаружит Аддамс в своей постели. А это оказалась бы для него непоправимой потерей. Поэтому ему пришлось собраться и сделать то, к чему его всегда стремился приучить отец – взять ответственность на себя. Предлагая ей Этрету, он до конца не верил, что Уэнс согласится. Не верил, пока заезжал домой за своими документами, пока они вдвоем ехали в такси и пока ждали самолет, и даже сжимая ее ладонь в самолете, он продолжал не верить. Выписанный ею кредит доверия Торп честно пытается оправдывать каждый их совместно прожитый день. Ксавье наслаждается ее заспанной неопрятностью по утрам, чуть заметным румянцем на бледных щеках, тем, как Уэнсдей натягивает его футболки на голое тело и напрочь игнорирует комнатные тапочки. Ему нравится ее рисовать за печатной машинкой или перед ноутбуком, с бокалом вина и кружкой кофе, босой, оставляющей мокрые следы по пути из ванны в спальню и в потрясающих шпильках, подчеркивающих идеальность ее ног. Ей одинаково идут привычные короткие джинсовые шорты и шелковые платья, открывающие вид на изящную спину с острыми лопатками и ложбинкой позвоночника. И его самого распирает от переизбытка восхищения и ревности, когда мужчины в ее присутствии сворачивают шеи. Торп давно уяснил, что она – не принцесса, которая требует спасения. Аддамс – маленький воин, которому нужно место, чтобы отдохнуть между битвами. И он свыкся с этой мыслью. Поэтому Ксавье перестал быть для нее героем, он старается быть для нее домом. Выныривая из своих размышлений, Торп потягивается и огорчается, что соседняя половина кровати пуста. Еще обнимая и целуя ее вчера на пороге их дома после недельного расставания, он уловил перемену в ее взгляде – там застыла нерешительность. И это понятно. Через пару дней им предстоит мероприятие, в некотором смысле ставшее причиной их с Аддамс знакомства. Свадьба родителей казалась такой далекой, когда им в декабре пришло приглашение, но время пролетело поразительно быстро. Он мало что успел объяснить отцу. К тому моменту Винсент уже знал о произошедшем из уст Тиши, поэтому Ксавье просто сказал, что они уезжают и попросил один день на сборы. Ему не хотелось видеть Мортишу. Поразительно, но насколько мать и дочь оказались нетерпимы к счастью друг друга. Он помнит, как пузырился от возмущения в начале их знакомства – дескать, какая же Уэнсдей эгоистичная и неблагодарная дочь! Но то, как повела себя ее мать, оказалось ничуть не лучше. Торп поднимается с кровати, принимает душ и уже на кухне понимает, что Уэнсдей в принципе нет дома. Можно тут же ей позвонить, но Ксавье не видит смысла. Здесь не так много мест, куда любит ходить Аддамс: старинная библиотека, кондитерская на набережной, пара книжных магазинов, редакция журнала, куда она с легкостью прошла собеседование, и живописный утес над морем. Библиотека и редакция сегодня закрыты, поход по магазинам тоже вроде не планировался. А зная, что впереди их ждет неотвратимое возвращение в Нью-Йорк, Ксавье выбирает сразу же идти к скалистому обрыву. Не то чтобы у него были заготовлены какие-то мотивирующие речи. Уэнсдей придется наконец-то решить ситуацию, которая так и осталась висеть в воздухе уже больше полугода. Ссора с Тишей ее огорчает, как бы она не пыталась это отрицать. Тогда они обе вспылили, не поняли друг друга, погорячились. Но что бы между ними не происходило – они по-прежнему родные люди, а такими связями разбрасываться не стоит.***
Шквальный ветер несет в себе беспокойство, тревогу, соль и свободу. Стоя на Алебастровом берегу и наслаждаясь головокружительной высотой, Аддамс не смущают хлесткие срывающиеся капли будущего дождя, низкие грозовые тучи и звучный шелест волн, бьющихся об скалы. Она пытается насмотреться впрок, надышаться, уместить в легкие побольше влажного прохладного воздуха и не хочет никуда уезжать, оставлять свою честно отвоеванную у мира зону комфорта. — Это всего на три дня, — тихий низкий шепот в самое ухо заставляет ее немного вздрогнуть, а над головой раскрывается массивный черный зонт. — Три дня и мы опять сюда вернемся. Аддамс кивает. Торп нашел ее слишком быстро. Этот его разговор о необходимости поездки всплывает сперва пару раз в месяц, а потом каждую неделю, а теперь каждый день. И чем ближе время отъезда, тем сложнее ей смириться с данностью. — Ты сама обещала, — его тон спокоен и расслаблен, словно Ксавье не уговаривает ее, не настраивает, а просто констатирует факт. — К тому же в июне у меня выставка, а тебе нужно сдать черновик в издательство, нам обоим не помешает немного переключиться и… — «Впереди поднималась скала необыкновенного вида – круглая и со сквозным отверстием. Она напоминала собою фигуру громадного слона, погрузившего хобот в волны…» — неторопливо цитирует классика девушка, игнорируя слова парня. — Вот скажи, где тут Ги де Мопассан увидел слона? Торп тяжело вздыхает. Порой ее упрямство, которое отныне вышло на какой-то новый уровень твердолобия, заставляет его левый глаз судорожно дергаться в припадке нервного тика. — Ну, вот же, — принимает ее правила очередной игры и терпеливо выбрасывает руку вперед, проводя очертания скалы в воздухе. — Вон голова и хобот. — А где его уши? У слона ведь есть уши, — хмурится, кутаясь в плащ, туго стягивающий ее талию широким поясом. — Уэнс… — парень ненавязчиво касается ее плеча, и девушка резко оборачивается, заставляя его немного отшатнуться назад. В ее глазах застыла паника, нерешительность и терпкая нота огорчения. Она порывисто вжимается в его тело, холодный нос ищет тепло и находит его в ключичной ямке. Торп притягивает к себе ее еще ближе свободной от зонта рукой и подбородком утыкается ей в макушку. — Я не хочу никуда лететь, — бубнит, щекотно дыша ему в ключицы. — Я знаю, — соглашается. — Но вам необходимо поговорить. Те ваши попытки сделать это по телефону выглядят ужасно. Аддамс этого не отрицает. За полгода они говорили с матерью от силы четыре раза и смотрелось это действительно убого. Она больше не злится на Тишу. Но нужных слов подобрать не получалось, и каждый разговор по телефону полнился долгими нелепыми паузами и горьким тягучим молчанием. Пропасть между ними стала непреодолимой. — Билеты уже куплены, — Ксавье понижает голос. — Это всего пару дней, Уэнс. Вы поговорите, мы все дружно отметим свадьбу и вернемся сюда. Хорошо? — Хорошо, — вдыхает запах знакомых духов вперемешку с отголосками сигаретного дыма, соли и дождя. На короткий миг ей кажется, что вот так она смогла бы простоять целую вечность.***
Аддамс начинает нервничать, едва самолет приземляется в аэропорту Нью-Йорка, а к моменту, когда в окне машины становится видно высокое здание бывшего особняка Вандербильдов – готова требовать у Ксавье немедленно вернуться в Этрету. Но назад пути нет, нужно собраться и вспомнить, что она Аддамс, а они вообще-то не сдаются. «Сонная лощина» весной тоже выглядит потрясающе. Глубокая яркая зелень, цветущие магнолии, сакуры и дикие яблони, словно окутанные белесо-розовой дымкой, перед отелем – огромная клумба белоснежных тюльпанов, только готовящихся распустить свои бутоны. Уэнсдей не удивляется, когда узнает, что свадьбу решено отметить в загородном гольф-клубе. Здесь очень красиво, много места и можно разместить всех гостей, при этом не переживая о том, чем развлекать народ. Сам загородный спортивный комплекс об этом позаботится. — Ты как? — Ксавье помогает ей выйти из машины, внимательно изучая лицо девушки, что нынче бледнее обычного. — Меня не укачивает, ты же знаешь, — раздражение и нервозность возвращают ее в те дни, когда она не справлялась со своими эмоциями. — Ты просто выглядишь потерянной, — забирает из багажника их чемоданы. — Вон, даже губы посинели. — Ну, спасибо, — прищуривает глаза, ощущая злость, что явно придает ей сил. — Надеюсь, в этот раз никакая Люси ничего не напутала. — Если что, в этот раз от Пагсли отселюсь я, — хмыкает, вспоминая их первый совместный визит в Сонную лощину, и открывает перед ней двери в фойе отеля. Аддамс проходит мимо парня, награждая его тяжелым пристальным взглядом, готовясь ответить какую-то колкость, но этого не дает сделать Винсент. — Ну наконец-то! — доктор Торп поджидает их возле стойки регистрации. Он улыбается такой же широкой искренней улыбкой с ямочками на щеках, как и Ксавье. Мужчина идет к ним, раскрыв руки для объятий, его глаза светятся неподдельной радостью и восторгом. — Как же долго мы вас ждали. Уэнсдей отрывает взгляд от Винсента и замечает знакомый тонкий и изысканный силуэт собственной матери. Женщина стоит у массивной лестницы, кутая плечи в черную кашемировую шаль. Воздух в помещении становится густым и душным. Сердце бухает в груди Уэнс тяжело и гулко, она чувствует, как противно потеет ее ладонь, которую сжимает своей рукой Торп. Все, что казалось забытым – не забыто и оттого всколыхнуло спокойную поверхность ее существования уродливой рябью. Всю дорогу сюда Уэнсдей думала над тем, что такое прощение. Удел слабых или сильных? Отец считал, что прощение нужно тому, кто виноват. Но что делать, если вина лежит на обоих? В этом случае, для кого прощение более важно? Оно милосердие или великодушие? Или всего лишь чертова индульгенция? Мать впервые позвонила ей спустя две недели после их с Ксавье отъезда. Аддамс не хотела по привычке брать трубку, но все же ответила, расценив звонок, как возможный сигнал о каких-то проблемах с Пагсли. С братом они созванивались раз в неделю. Этот засранец почти вытребовал с нее прощение, звоня ей каждый день и капая на мозг. Но Тиша просто хотела услышать ее голос, по крайней мере, так она сказала. Аддамс ничего подобного не желала, поэтому коротко сказала, что у нее все хорошо и чтоб без крайней необходимости Мортиша ей не звонила. Раз единственный способ сохранить остатки своего ментального здоровья – это не общаться с матерью, что ж, она к этому готова. Ксавье же ненавязчиво напоминал, что родным людям не стоит находиться долго в ссоре. Возможно, в нем говорила внутренняя тоска по собственной матери, поэтому Аддамс просто слушает его умозаключения, ничего не стремясь при этом изменить. Пару раз ей снился Гомес, который просил ее помириться с мамой, и после таких снов она ходила мрачнее тучи целый день. Девушка не верит во всякие глупости про паранормальное и пророческие сны, но душу они все равно бередили. И вот теперь, стоя в просторном, богато обставленном фойе, Аддамс не имела ни малейшего понятия, что должна делать дальше. — Предлагаю вам немного отдохнуть с дороги, а потом приглашаем вас на ужин, — неловкое молчание прерывает Винсент. — Тиша, все хорошо? — Да, — женщина мягко улыбается, не сводя взгляда с дочери. — Очень рады вас видеть, дети. От такого словесного пассажа Уэнсдей морщится и чувствует, как крепче Торп сжимает ее ладонь. — Я пойду, напомню Бобу, чтоб ужин подали к шести, — Мортиша неторопливо уходит, и Аддамс кажется, что в комнате становится больше воздуха. Спустя пару минут формальностей, Ксавье снова обнимает отца и, подмигнув Уэнсдей, забирает ключ от комнаты. Их с Торпом селят вместе, в тот самый номер, где у них все случилось в первый раз. И если б не общее вздернутое состояние нервной системы, она бы вдоволь насладилась ностальгией. Пока ее парень помогает молодому рыжеволосому юноше в смешном камзоле водрузить их чемоданы на тележку, девушку окликает доктор Торп: — Уэнсдей, — мягко прикасается к руке, чуть отводя ее в сторону, ближе к кожаному диванчику. — Удели мне пять минут. — Я вас слушаю, — сглатывает вязкую от волнения слюну. — Твоя мама… — замолкает, видимо стараясь подобрать слова. — В общем, видимо, ты была права, и психотерапевт из меня не очень, — его шутка вялая, а улыбка грустна и без привычных ямочек. — Твоя мама проходит новый курс реабилитации после того нервного срыва. Я просто прошу тебя быть к ней терпимой. И если бы не свадьба, я все же советовал вам свести общение к минимуму, чтоб не травмировать друг друга и дальше. Иногда так бывает, что единственное решение сохранить хоть какие-то отношения в семье – это просто держаться на расстоянии. — Я не понимаю, чего вы хотите от меня? — смотрит на него из-под челки, сурово прищурив глаза. — Была бы моя воля, меня бы здесь не было. — Это я тоже понимаю, — терпеливо кивает головой, поправляя очки. — Просто попрошу тебя не быть к ней строгой. Она миллион раз пожалела о том, как себя повела. После этих слов Аддамс должно было сразу же стать легче от того, что ее мать мучили угрызения совести? Нет, это так не работает. Но она понимает, о чем ее просит Винсент. — Все хорошо? — Ксавье прерывает беседу. Он опускает ей на талию руку и коротко целует в висок. — Отец? — Да, все прекрасно, — Винсент едва заметно ухмыляется, привычным жестом поправляя очки на переносице. — Что ж… Отдыхайте с дороги, к шести ждем вас внизу на ужин в бордовом зале. Он поджимает губы, треплет сына по плечу, кивает Аддамс и уходит, заводя руки за спину. — Что он хотел? — Уэнсдей хмурится, чувствуя, как сердце внутри нее трепещет от явной заботы парня. Господи, когда она стала такой слабовольной и сентиментальной? — Переживает за мать, — бросает довольно размытую фразу. — Пойдем, я хочу еще успеть принять душ и увидеть Пагсли. Надеюсь, он уже приехал. — Уверен, он налаживает былые утерянные связи, — лукаво приподнимает бровь Ксавье намекая на очевидное. Аддамс в ответ лишь закатывает глаза. Она плетется за Ксавье в их номер, и едва парень уходит к отцу, девушка отправляется в душ, желая смыть с себя дорожную усталость и пустые мысли. Внутри нее поселился крохотный ураган, который неприятно волнует спокойствие внутри нее. За полгода штиля в своей жизни вот эта буря в виде родительской свадьбы пока что совсем ей не по вкусу.***
Семейный ужин, как и полагается, превращается в натужную церемонию. Возможно, Аддамс с Тишей стоило поговорить до того, как усесться за один стол. Тогда бы не пришлось с силой проталкивать в глотку еду, стараясь поддержать бестолковый разговор и отчаянно делать вид, что все нормально. Ласковое безразличие дочери, видимо, задевает мать. Саму же Уэнсдей до колик раздражают пристальные взгляды Мортиши в ее сторону. Она дожидается объявления смены блюд и, извинившись, уходит подышать. Ей стоит собраться и перетерпеть. В конце концов послезавтра она сядет в самолет и улетит домой, заедая неприятный осадок после встречи с мамой всем подряд сладким. Аддамс выходит на ту же террасу, где произошел их с Торпом судьбоносный разговор. Она иногда думает о том, что только Ксавье было до нее дело в их семейном отпуске. И именно он тогда – совершенно чужой и далекий, оказался для нее ближе всех близких. — Меня целый вечер преследует дежавю, — горячие руки опускаются ей на талию, и она прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться только на этом ощущении. Кажется, его присутствие она почувствовала кожей еще до того, как Торп начал говорить. — Кажется, с того вечера прошла вечность. Ксавье касается губами ее шеи и крепче прижимает спиной к себе. Она великолепна в облегающем черном платье и высоких каблуках. Ненавязчивый макияж, изящный кулон между тонких ключиц, длинные струящиеся локоны по спине… От той вызывающей девчонки, в первый день их встречи, кажется, не осталось и следа, разве только характер и уверенная ровная осанка с чуть вздернутым вверх подбородком. — Вот так значит ты со мной ощущаешь время? — привычно отбивается колкостью, пряча за ней смущение. — Час за год? — В любом случае, мне всегда мало. Знаешь, о чем я мечтаю весь вечер? — Удиви меня, — млеет от его запаха и горячего шепота на ухо. — О том, как мы вернемся в номер, — руками он скользит по талии вниз, касаясь бедер, обтянутых гладкой тканью. — Помнишь наш первый раз? Думаю, нам все же стоит сделать это на подоконнике. — Ты озабоченный идиот, — чувствует, как на щеках загорается румянец. — Это все твое платье… — улыбается, накрывая ее озябшие плечи ладонями. — Ты замерзла? — беспокойство в его голосе заставляет Аддамс улыбнуться в ответ. Ей всегда забавно наблюдать, как в нем борется забота и страсть. Парень отстраняется, снимает пиджак и набрасывает ей на плечи. Уэнс просовывает руки в рукава, поправляя явно большой для нее предмет гардероба и засовывает ладони в карманы. Пальцы быстро нащупывают нежный бархат ювелирной коробки. Она вытаскивает находку, удивленно вскинув брови. — Ты слишком серьезно относишься к роли шафера. Так боишься потерять их кольца, что решил носить с собой до самой церемонии? — Она раскрывает коробку и застывает. Сердце как-то странно замирает на секунду, а потом быстро начинает колотиться в груди, ее бросает в жар и пересыхает во рту. Это точно не обручальные кольца их родителей. Между двумя атласными пухлыми валиками зажато другое украшение: узорчатый изящный ободок из белого золота венчает бриллиант средних размеров. Как раз такой, чтоб завидовали другие женщины, но без неприличного фанатизма. Старая добрая классика, лаконично и элегантно. Ксавье хмурится, ругая внутри самого себя за оплошность. Прямо перед ужином отец вдруг вспомнил о просьбе сына и отдал ему «то самое кольцо», с которым несколько поколений подряд в их семье принято делать предложение. Не то чтоб он планировал это в ближайшее время, но все же, с Аддамс никогда не знаешь, когда наступит нужный момент. Лучше, чтоб украшение было всегда у него под рукой и ждало своего часа. Он просто хотел его забрать с собой в Этрету и уже там, когда-нибудь, если бы подвернулся момент… Торп делает глубокий вдох и медленный выдох, внимательно наблюдая за Уэнс. Девушка рассматривает блеск камня в лучах электрического света. На ее лице нет привычно никаких эмоций, но Ксавье отлично знает, что это ничего не значит и за спокойным фасадом может бушевать адское пламя. — Слушай, — сглатывает. — Это совсем не то, что ты думаешь. Я… — Ну это же помолвочное кольцо, разве нет? — вскидывает точенную бровь. — Да, но слушай, я… — Хочешь сказать, оно не для меня? — к одной удивленно вскинутой брови добавляется вторая. — Что... — хмурится. — Да ну что за глупости, конечно для тебя. Но послушай… — выдыхает, беря себя наконец-то в руки. — Я помню твои умозаключения по поводу свадьбы и замужества, в курсе того, что ты ничего из этого не планируешь, и не собираюсь тебя к чему-то вынуждать. Я просто забрал это кольцо в надежде, что возможно, ты однажды изменишь свое мнение, и тогда мы могли бы попробовать…. Попробовать начать новый этап в отношениях. — Не терпится превратить бурные эмоциональные ночи в скучный супружеский долг? — Аддамс оказалась катастрофически не готова к этому разговору. — Почему сразу в скучный? — широким жестом убирает волосы от лица и отходит от нее на шаг назад. — Уэнсдей, мы ведь останемся теми же людьми. Просто в новом статусе. — Ясно, — прищуривается. — Сперва, тебе нужен был статус парня и девушки, теперь мужа и жены. Что дальше? Заставишь меня рожать детей? Сидеть дома в ожидании тебя кормильца? — Слушай, я не хочу с тобой сейчас ругаться, — выставляет руки перед собой, словно показывая, что он безоружен. — Просто помни, что раз мы вместе, то должны быть вдовем против проблемы, а не против друг друга. Я уже сказал, что не стану давить или использовать какие-то иные ухищрения, лишь бы затащить тебя под венец. Да я и не собирался этого делать сейчас! Я забрал кольцо, потому что… — Это не проблема, Торп, а твое маниакальное желание меня себе присвоить! — Не вижу в этом ничего плохого, — даже не пытается с ней спорить. — Я хочу, чтоб все знали – что ты моя женщина. Я хочу тебя обеспечивать, хочу прожить с тобой столько, сколько ты позволишь, хочу делить твои победы и поражения. Что в этом такого? — А что я хочу, ты спросить не пробовал? — она чувствует, что загнана в угол. Если по правде, то она желает того же. Но замужество… Она просто к этому не готова. — И чего же ты хочешь? — на миг он чувствует волнение, которое скручивает его желудок в тугой узел. А что, если Уэнсдей хочет закончить их отношения? — Я… — стискивает зубы и задерживает на секунду дыхание. — Меня устраивает все, как есть. Для того, чтоб быть с тобой, мне не нужны ни твои клятвы, ни кольцо. — В любом случае, оно твое. Я не жду от тебя ни ответа, ни даже понимания. Возможно, однажды, ты осмыслишь, что мое стремление оформить наши отношения тем способом, который является законным – это не стремление ограничить твою свободу, а обещание, сделать тебя счастливой. — Для этого не обязательны кольца и все, что к ним прилагается, — стоит на своем, сжимая в руках злополучное украшение. — Предлагаю оставить этот разговор на более подходящее время. Нам пора вернуться за стол, — поджимает губы точно так же, как это делает Винсент в момент лютого несогласия с собеседником. — Жду тебя в зале. И быстро уходит, оставив и пиджак, и украшение, и полную растерянного смятения девушку. Ему отчаянно нужно подумать над всем, что только что они наговорили друг другу. Аддамс злится. Что на него нашло? Во всем виновата свадьба родителей, не иначе! Желание жениться передается воздушно-капельным путем, да? А у нее просто к нему иммунитет? Долго думать над всем случившимся нет возможности. Она прячет обратно в карман злополучное кольцо, делает глубокий вдох и входит в здание, искусно делая вид, что ничего только что не произошло. Свой десерт Аддамс просто ковыряет вилкой, лишь делая вид, что она слушает, о чем говорит Винсент. У нее начинает болеть голова от его трескотни и музыки, ноют ноги из-за неудобных туфель и, кажется, что чертово кольцо оттягивает карман, словно весит как минимум тонну. Ксавье бросает на девушку периодически задумчивые взгляды, оценивая степень и глобальность их ссоры. Он ненавидит, когда разговор повисает в воздухе на тонкой нитке неопределенности. Уж лучше бы она в открытую отказала. После ужина его сразу же забирает отец – скромный мальчишник на семерых мужчин подразумевает коротание вечера в обществе отцовых приятелей и брата Уэнсдей. И это скорее просто бессмысленная трата времени, нежели обязательное традиционное мероприятие, знаменуемое прощание с холостяцкой жизнью. Но он старается улыбаться, шутить и не показывать никому, что у него на душе полнейший раздрай. Вероятно, им с Аддамс просто стоит остыть. В конце концов, ничего страшного не произошло. Ну отдал он ей кольцо, а она не дала внятного ответа. Ну и что теперь? Это не отменяет всего того, что есть между ними.***
Аддамс собирается с мыслями и решает закрыть сегодня хотя бы вопрос с матерью. На фоне ее личных переживаний по поводу Ксавье с его невнятным предложением разлад с Тишей кажется каким-то нелепым пустяком. Девушка решительно выходит из своего номера и тут же нос к носу встречается с матерью. — Мама, — выдыхает Уэнс, ощущая резкую слабость в ногах. — Я… Просто дай мне все объяснить, хорошо? — Тиша вступает без долгих прелюдий. Аддамс кивает и молча идет за женщиной. Номер невесты, именно невесты, ведь до свадьбы по абсолютно идиотской традиции жених не должен видеть свою будущую жену, Тише сняли отдельную комнату. Видимо апартаменты предназначены как раз для подобной цели, учитывая светлые тона, кровать с балдахином из белоснежной органзы, огромные зеркала и специальную вешалку для платья. Не хватает надписи – «я счастливая невеста» и единорога, рассыпающего лепестки роз пополам с блестками. — Присаживайся, где хочешь, — вежливо предлагает мать и девушка опускается в первое попавшееся ей на пути кресло. Она терпеливо ждет, когда Мортиша начнет, но тишина затягивается, и Аддамс начинает нервничать. — Я не злюсь на тебя, — Уэнсдей решает начать беседу, не видя смысла и дальше создавать накал в помещении, из которого и так исчез весь кислород. — Мне не нужны объяснения, если честно, или слова извинений. Ты имела право злиться хотя бы потому, что… — Нет, не имела, — обрывает спутанную речь дочери. — Я не должна была ни кричать, ни обвинять тебя в тех глупостях, что я говорила, ни тем более распускать руки. Мне нет оправдания и мне нужно попросить прощения, потому что меня это гложет. Я твоя мать, я старше и мудрее. Если твоя реакция на появление Винсента оправдывается горем от потери отца, а я ведь знаю, как вы были близки, то мой нервный срыв это… Я не должна была так себя вести. Прости меня, дочка, если сможешь. Наверное, Аддамс в этот момент должна была почувствовать какое-то облегчение, но ничего подобного нет. Она действительно не злится, ведь как можно это делать на нездорового человека? Возможно, останься Гомес в живых, их с Мортишей отношения были бы куда близкими, чем сейчас. Никто из них по итогу так и не оправился после смерти человека, бывшего им домом, поддержкой, опорой и звеном, соединявшим всю их семью. — И ты меня прости, — сжимает руки в замок на коленях. — Если честно, я действительно хотела как-то повлиять на вашу помолвку с Винсентом. Но потом все пошло не по плану, и я рада, что у меня ничего не вышло. — Зато вышло кое-что другое, — улыбается Тиша той самой загадочной улыбкой. — Хочешь, я покажу тебе платье? Аддамс кивает. Честно – она рада, что неловкий обмен извинениями так быстро кончился. Если Тише полегчает – ради Бога. Сама же Уэнсдей воспользуется советом Винсента и будет видеть мать лишь по большим праздникам пару раз в год. Женщина подходит к той самой вешалке и раскрывает плотный чехол, потянув за бегунок. С тихим «вжик» молния расходится, словно вспоротое брюхо кита, и на свет является кремовое атласное платье с небольшим добавлением кружева. — Красивое, — коротко и просто. Аддамс если честно никогда не испытывала щенячьего восторга при виде подвенечных платьев. — Я помню день свадьбы с Гомесом, — зачем-то начинает мать предаваться воспоминаниям, вынимая свадебный наряд из объятий спанбонда . — Было так много цветов, гостей и слез. Моя мать рыдала всю церемонию… Мортиша улыбается, погружаясь в теплые сердцу мгновения. — Бабушка была не рада? Мне казалось, она любила отца, как родного сына, — поддерживает разговор Уэсндей. Это странно делать после стольких месяцев тишины между ними. Хотя и вовсе не сложно. — Да, так и было. Просто матери тяжело свыкнуться с мыслью, что их дети вырастают, — адресует теплую улыбку дочери. — Гомеса невозможно было не любить. Когда он входил в комнату, кажется, зажигалось еще одно солнце. — Почему ты опять согласилась выйти замуж? — вопрос слетает с губ быстрее, нежели девушка это осознает. Мортиша задумывается, отходя от своего платья, и садится в кресло напротив Уэнс. — Потому что я снова полюбила, — ее ответ звучит, как самая очевидная вещь на свете. — Винсент замечательный человек, он вытянул меня из мрака отчаянья и боли. Мне казалось, после того, как не стало твоего отца, я тоже не должна была жить дальше. Но не мы это решаем. И Винни… Винсент просто вернул меня к жизни. А потом я поняла, что без него моя жизнь уже невозможна. — Но вы могли просто жить вместе, зачем превращать полные чувств отношения в скучные и монохромные хроники быта? — Аддамс действительно не может понять, почему люди женятся? Особенно сейчас, когда ее саму к этому ненастойчиво склоняют. — Ох, моя дорогая, — Мортиша смотрит на нее с нескрываемым снисхождением. — Брак – это вовсе не скучно. — Но это бессмысленно с точки зрения современной науки, — кажется, она перегибает с эмоциями в голосе, но их с матерью разговор нахлестнулся на ее личные переживания и теперь уже она не может остановиться. — Больше нет жизненной необходимости в официальных отношениях, и все же люди не перестают создавать новые семейные узы. Почему? — Знаешь, — спустя паузу говорит Тиша, касаясь тонкими пальцами подбородка. — Ты права. Возможно, с точки зрения науки в браке нет больше необходимости. Но есть вещи, которые наука в принципе объяснить не способна. — О, и какие же? — хмурит черные брови, собирая руки на груди. — Любовь, например, — улыбается женщина. — Любовь тоже можно объяснить наукой, — откидывается удобней на спинку кресла. — Данное чувство – это результат действия определенных гормонов, которые влияют на наше поведение, эмоции и привязанность к партнеру. — Да? Именно это ты испытываешь, когда видишь Ксавье? Всего лишь набор каких-то гормонов? Нет. Это явно сложнее, и Аддамс задумывается. На данном этапе, прожив с ним бок о бок полгода и практически не испытывая желания прикончить его во сне, Аддамс готова признать, что чувствует к Торпу высшую степень привязанности, что вероятно и есть той самой любовью. Хоть она и не говорит ему об этом. — Уэнни, я знаю одно: брак – не для всех. Офелия выходила замуж несколько раз, но так и не смогла найти в этом счастье, — тем временем продолжает мать. — Все дело в выборе спутника жизни. Выходить замуж нужно за того, кто никогда не попытается поубавить твою яркость или приглушить твой свет. За мужчину, который понимает, что если ты сияешь, то его мир тоже сияет. Аддамс умолкает, погружаясь в себя. Интересная мысль, пускай так и не отвечающая на вопрос о надобности женитьбы. — Ладно, я, пожалуй, пойду, — спустя недолгое молчание, девушка поднимается с кресла. — Нам нужно обеим выспаться, завтра… Завтра насыщенный день. — Останься сегодня со мной, — вдруг просит Тиша, тоже вставая на ноги. — Я… Я не могу уснуть сама, и… Уэнни, я так скучала за тобой… Женщина делает шаг к ней навстречу, и Аддамс позволяет матери себя обнять – коротко и обрывисто. Ее немного удивляет просьба, подкрепленная тоской в глазах Мортиши, и Уэнсдей соглашается, коротко кивнув. В конце концов, она пока не готова к разговору с Торпом и теперь у нее появилась официальная причина для отсрочки беседы. Она не хочет обижать Ксавье или ссориться с ним. Он никогда не навязывал ей свое мнение, как удавку на шею. И вообще, это первая такая масштабная ссора за все время их отношений. Если у них и возникают какие-то конфликты – это решается сразу же, словами через рот, без каких-либо затаенных обид и недоговорок. И вот сейчас, когда молчание между ними затягивается, она не знает, как должна поступить дальше. Если она вернет ему кольцо – он подумает, что Уэнс отказывает ему. А если наденет – то значит, что согласилась. Хотя, так-то ее никто никуда не звал. Она сама нашла злополучное кольцо и словно вынудила Торпа действовать. Отвратительно. Выходит, это еще она и виновата! Перед тем, как погасить свет, Аддамс с матерью еще говорят какое-то время на абсолютно отвлеченные темы – о Пагсли, о родственниках, вспоминают Гомеса. За столько лет это первая их нормальная беседа без громких фраз, обоюдных обвинений и обид. Иногда расстояние действительно действует терапевтически.***
Аддамс заходит в свой номер на рассвете. Ей нужно взять платье и обувь, которые она так и не удосужилась забрать с вечера. Девушке было противно от собственного малодушия и трусости, но лучше так, чем опять поссориться с Ксавье. Торп спит. Он не задернул шторы, и солнечные лучи путаются теперь в его волосах, освещая спокойное расслабленное лицо. Она позволяет себе пару минут просто понаблюдать за ним, подмечая крохотные детали – длинные ресницы, небольшую родинку под подбородком, как плавно и ритмично поднимается его грудь при дыхании и насколько он безмятежен во сне. Не хочется в этом признаваться, но ей без него тоскливо. Какая разница, женятся они или нет, если Аддамс планирует прожить с ним до тех пор, пока хватит терпения Торпа. А и вправду, какая разница? Она машет головой, прогоняя мысли. Нужно собраться и просто пережить этот день. А потом они поговорят. Непременно поговорят и все выяснят. Ей, как подружке невесты, уготована особая роль. Аддамс непременно бы отказалась от этой почетной должности, но момент, в который ее об этом попросила мать, был подобран идеально. Мысленно уговаривая себя, что нужно потерпеть всего пару дней, а потом она снова уедет отсюда, Уэнс согласилась, подписав себе едва ли не смертный приговор. Ее подхватывает в тошнотворный круговорот бесконечной кутерьмы подготовки. Все эти фотографы, мельтешащие перед глазами помощники, родственники, неудобная шнуровка маминого платья, собственные волосы, не желающие держаться у нее на голове в том виде, что ей нужен. Она раздражена и расстроена, и все дело не в свадебном мандраже, который передался и ей. А в том, что они так и не поговорили с Торпом. Суета. Бестолковая и бессмысленная. Она пропитывает все пространство, стирая любые другие ощущения. Скоро голубое прозрачное весеннее небо затягивает тучами и начинается проливной дождь. Мортиша громко благодарит саму себя, что не согласилась на церемонию под открытым небом. Кругом царствует толкотня, неразбериха и полный хаос. Уэнс дергают и что-то от нее хотят, организатор свадьбы мечется между столиками, декораторы взбадривают цветочные композиции, туда-сюда снуют официанты – и все это больше похоже на сумасшедший дом, чем на свадьбу. В итоге минут за тридцать до начала церемонии, какая-то дама по имени Молли заталкивает Аддамс и ее мать в небольшую комнату: — Вы просто сидите здесь и ждете, как заиграет музыка. Уэнсдей, вы выходите первой и встаете по левую сторону от арки. Дожидаетесь конца церемонии и уходите только после того, как молодожены уйдут к другой локации. Понятно? — Понятно, — кривит накрашенные яркой помадой губы. — Миссис Аддамс, вы идете следом за девушкой, не волнуетесь, все хорошо. Там вас будет ждать ваш будущий муж и… — Я знаю, как это происходит, — обрывает ее на полуслове. — Не думаю, что за двадцать с лишним лет что-то сильно изменилось. — Извините, я просто по-хорошему всегда волнуюсь перед каждой свадьбой, — улыбается Молли. — А вы? — Я тоже, — ехидно отзывается Уэнс. — Всегда думаю: «Хорошо, что это не я». — Уэнни, — сдерживает смешок Мортиша. — Если что – я за дверью, — кивает помощница свадебного организатора, как-то косо глянув на Аддамс. Ясное дело почему – в комплект к ее колкости идет и внешний вид – черное платье в пол с обнаженными плечами, темно-ягодная помада на губах и весьма хмурый вид. Сто процентов Молли считает, что дочка невесты больная на голову и перепутала свадьбу с поминками. Хотя Аддамс примерно и считает свадьбу теми же похоронами. Только с тортом. Ксавье давно не испытывал такого нервного перенапряжения. Даже на своей первой выставке. Даже, когда впервые признавался Аддамс в любви. Находясь утопленным по самую макушку во всей этой бестолковой суете, Торп думает, что если по каким-то сказочным, поистине волшебным причинам Аддамс однажды согласится выйти за него, то они это сделают наедине где-нибудь на краю мира. Как можно оценить такое важное событие, пока вокруг тебя проносится ураган под названием «подготовка к свадебному торжеству»? Вернувшись с мальчишника для пенсионеров, где вместо стриптизерши были пьяные телодвижения подвыпившего Кевина под собственный вокал, а вместо разговоров о женщинах – заунывная беседа о цене недвижимости в пригороде Нью-Йорка, Торп уснул, так и не дождавшись Аддамс. Он уверен в том, что перегнул, а может даже напугал ее своим неадекватным желанием жениться. Откуда только оно взялось? Еще недавно, встречаясь с Бьянкой, для которой создание семьи являлось чуть ли не главным смыслом жизни, он не то, что звать ее замуж, он даже съезжаться с ней не хотел! Почему же с Аддамс все по-другому? Возможно, все дело в том, что он ее любит. Или в том, как она смотрит на него. Или как он сам себя чувствует рядом с ней. Ей плевать на то, какой марки у него машина, сколько денег на его счетах в банке, добился ли он чего-то значимого, что о нем думает целый мир… Нет, ей куда важнее, что ему снилось и почему пятно на его картине выглядит как чайка, хоть рисовал он ласточку. Страшно так погружаться в человека, зная, что он может взять однажды и уйти. Но Торп готов рискнуть. И приложить все свои силы, чтоб этого однажды никогда не случилось. Отец рядом с ним выглядит, как школьник перед выпускным, пригласивший самую красивую девушку и теперь переживающий, а не обманула ли она его и точно ли явится на праздник. У него дрожат руки, он сто раз уже протер свои очки и столько же раз спросил, не забыл ли его сын кольца. А потом начинает играть музыка, Винсент резко выравнивает спину и улыбается, как парализованный кузнечик. Ксавье забавно наблюдать за метаниями отца, он приосанивается и поворачивается вслед за Винсентом в сторону двери. На какой-то короткий миг у него перехватывает дыхание и о, Господи, он бы все, наверное, отдал, чтоб однажды Уэнсдей так же шла по усыпанному лепестками роз ковру, но уже в белом платье и навстречу ему. Девушка выглядит сбитой с толку и явно не в своей тарелке, когда на нее оглядываются гости. Да, их не много, но изучающий взгляд каждого из них прикован к ее хрупкой фигуре. В груди разливается знакомая волна нежности, тоски и обожания. Парень сглатывает вязкую слюну и старается унять колотящееся в груди сердце. Аддамс кажется, что до чертовой арки, щедро украшенной цветами, она идет целую вечность. Уэнс едва удается не споткнуться о собственные ноги, стоит ей встретиться взглядом с Ксавье. Как всегда, в зеленых глазах слишком много того, что она не способна разобрать и оценить по достоинству. Девушка встает на положенное ей место, но ничего не воспринимает дальше, кроме человека, занимающего все ее мысли. Торп улыбается смущенно, как-то по-особенному тепло, и внутри у нее замирает от этой улыбки сердце. Гости взрываются аплодисментами, и Аддамс отводит взгляд, стараясь вникнуть в происходящее. Ее мать выглядит потрясающе в своем свадебном наряде. Губы Мортишти изогнуты в улыбке, а в уголках глаз лучами рассыпались счастливые морщинки. Стоит признать, есть что-то трогательное в том, как Винсент перехватывает ладонь будущей супруги, прикасаясь к ней губами, и ободряюще улыбается только Тише. Между ними однозначно есть чувства, потому как кажется, что от них струится свет, который золотит лица гостей и озаряет все помещение чем-то ярким и неземным. Клятвы, признания в любви, кто-то из гостей шморгает носом, слышны умильные вздохи дам и одобрительный ропот мужчин. А потом пару наконец-то объявляют мужем и женой, они целуются и, к своему удивлению, Уэнсдей вовсе не испытывает никакого отвращения. Ксавье едва дожидается, когда молодожены проследуют в банкетный зал и тут же без слов и какого-то предупреждения подхватывает Уэнсдей под локоть и натурально тащит ее в сторону коридора. Девушка едва успевает перебирать ногами на высоченных каблуках, ее охватывает волнение, и она лишь крепче сжимает на своем плече цепочку клатча, а в другой руке букет. — Извини, но я так не могу, нам нужно поговорить, — выпаливает скороговоркой, прислоняя девушку к стене. — Слушай… Прости меня. Я не должен был так напирать и вообще, ты ведь сразу сказала, что не планируешь никакого замужества, и я вроде как знал и согласился на это. Не принял полностью, но… — он обхватывает ладонями ее лицо и лбом упирается в ее лоб, понижая голос до хриплого шепота. — Я просто люблю тебя. И если позволишь, я хотел бы провести остаток жизни, делая тебя такой же счастливой, каким сделала меня ты. И не важно, будем ли мы при этом женаты. Так что… Я не жду ответа на тот свой вопрос, но кольцо оставь, пожалуйста, у себя. — Я бы ответила на твой вопрос, но ты мне его не задал, — ее голос тоже звучит тихо. Она слегка сбита с толку, измучена собственными мыслями и растрогана его словами. Какой бы сильной и упрямой она ни была, Уэнсдей всего лишь девушка, которая только что услышала самые прекрасные слова в мире. — Что? — Ксавье теряется, отстраняясь от нее. Он вроде и пытался спланировать, что ей скажет, но все слова напрочь выскочили из головы, едва Уэнсдей оказалась рядом. — Ты меня ни о чем не спросил, — дергает обнаженным плечом, чуть склонив голову набок. — Я сама нашла кольцо в кармане и, похоже, вынудила тебя сказать то, что ты не планировал. Признайся, это все было спонтанно. Спонтанно – не совсем то слово, что описывало в моменте его внутреннее состояние. И у него в принципе не было выхода, кроме как заговорить о свадьбе, иначе бы Аддамс и правда решила, что кольцо не для нее. И сейчас у него появился выбор – задать тот самый вопрос или же сделать вид, что они просто не поняли друг друга. Первое – это то, чего он хочет, второе – малодушное, но практическое решение их спора. Но кое-кто научил его хоть иногда делать то, что ему хочется. — Уэнсдей, ты – единственный человек, с которым я могу быть самим собой. Я знаю, что прошло ещё не так много времени с нашего знакомства, но иногда мне кажется, что мы знакомы уже целую вечность… — он смотрит в испуганные темные глаза, все еще не зная, правильно ли он поступает. Его голос звучит не так уверенно, как ему хотелось бы, и антураж вокруг них вообще не романтичный, и в целом, думать о том, как сделать предложение и делать это самое предложение – две разные вещи по набору эмоций. — Но я как никогда уверен в тебе и в своих чувствах. Поэтому… Уэнсдей Аддамс, выйдешь ли ты когда-нибудь за меня замуж? В теории его слова не должны были так ее взволновать. Она не собиралась выходить замуж вообще никогда. Но, с другой стороны, она и влюбляться не собиралась. — Возможно, тебе придется ждать целую вечность, — шепчет севшим от волнения голосом Уэнс. — Да хоть две, лишь бы все это время ты была со мной, — он склоняется и порывисто ее целует, без нажима и требования, как он часто привык это делать, а нежно, трепетно, словно она самое ценное, что есть у него в жизни. Аддамс отвечает, роняя букет, крепко пальцами цепляясь в лацканы его пиджака. Она испытывает так много эмоций сейчас, что, кажется, мозг не успевает их обрабатывать. — Я забрал у отца кольцо, чтоб всегда быть готовым в нужный момент сделать тебе предложение, — отрываясь от ее губ, улыбается парень. — Но вот оно, то самое мгновение, а кольца, как назло, нет. С тобой невозможно ни к чему подготовиться, Уэнсдей. — Что бы ты без меня делал, — красноречиво изгибает бровь, сдерживая улыбку. Она тянется к маленькой сумочке, все так же болтающейся у нее на плече, и достает оттуда то самое кольцо, что едва ли не стало яблоком раздора. — Хотела показательно бросить мне его в лицо? — шутит, забирая из ее рук ювелирное украшение. — Просто не знала, куда его деть, — честно признается девушка. — К тому же, ты пренебрег вопросом, поставив меня в неловкое положение. Верни я тебе кольцо – ты бы обиделся, а надень я его – это выглядело бы странно. — Теперь вопросом пренебрегла ты, так и не дав мне прямой ответ. — Ксавье делается серьезным, крепко удерживая в руках ее ладонь. — Чисто гипотетически через пару вечностей ты выйдешь за меня? — Чисто гипотетически, думаю да, — ее накрывает горячей волной смущения. Ей нравится, что нет какой-то даты, четкого определения, что все вроде бы решено, но не ограничено временными рамками. Это не дает уйти почве у нее из-под ног, когда едва заметно дрогнувшего пальца касается холодный ободок металла помолвочного кольца. Ксавье оставляет у нее на костяшках легкий поцелуй, не сводя с девушки пристального внимательного взгляда. — Что ж, Энид сказала бы, что это не самое романтическое предложение руки и сердца, — язвит в своей манере, рассматривая украшение. — Мы сейчас пойдем в зал, я громко прерву празднование, отберу микрофон у ведущего, стану под той огромной люстрой в самом центре танцпола, картинно опущусь на одно колено и повторю свои слова. Хочешь? — притягивает ее к себе ближе, не скрывая ехидной ухмылки. Торп знает – учуди он что-то подобное, Аддамс не просто бросила бы в него это злополучное кольцо, а засунула в одно место. Прямо на глазах у изумленной публики. — Торп, я, конечно, люблю тебя, но не настолько, чтоб участвовать в твоем цирковом выступлении, — морщит конопатый нос, а затем, крутнувшись в его руках, она обхватывает ладошками его лицо, внимательно глядя в глаза, и выдыхает торопливую просьбу: — давай уйдем отсюда. Сердце Ксавье пропускает пару ударов, слыша ее признание, брошенное вскользь, так, как умеет только она, не давая важному стать чем-то пафосно-глобальным. А затем в груди разливается горячая сладкая патока, и, кажется, за спиной вырастают крылья. Парень коротко целует ее в ответ, берет за руку и тянет в противоположную сторону от банкетного зала, где молодожены принимают поздравления. Уэнсдей чувствует, как нагревается кольцо у нее на пальце, не жмет, не давит, не спадает, сидит, как влитое. И точно так же в ее сердце обосновался тот, кто ей его подарил, кого она, не кривя душой, может действительно назвать близким ей человеком. Ведь близость – не определяется родством, дружбой или сексом. Это что-то большее, что-то, что способно даже в самом темном уголке души, плотно облепленном болью потери и злости, найти яркий луч света, прогоняющей тьму одиночества.