***
И Саша, к своему стыду, перестаёт об этом думать только во время вечеринки, а затем возвращается к неловким мыслям с новой силой: крутит фамилии в голове так и эдак, меняет местами слоги, но каждый раз всё равно выходит какая-то ерунда — да и огромное количество выпитого алкоголя не особо способствует активной умственной деятельности. Ещё спустя пару минут Филина приходит к выводу, что они с Машей вообще никак не сочетаются — и свешивается со своего второго яруса, вглядываясь в темноту. — Вроде мелкая, — смеётся, — а лишь бы нарваться. Романова лежит в своей одежде прямо поверх покрывала и, судя по расслабленному выражению лица, ни капли не волнуется о произошедшем. — Сама виновата, — шепчет в ответ. — Я просто хотела в комнату зайти. — Своей мало? — Может и мало, — Маша приподнимается на локтях. — Чё ты доебалась? Саша, на самом деле, понятия не имеет, зачем постоянно пытается завести очередной бессмысленный диалог, зачем вечно крутится где-то рядом и зачем оттаскивает Романову в очередной драке; ну, то есть знает, конечно, но старается об этом не думать. — Не спится, — бурчит. — И курить охота. Маша понимающе кивает и снова откидывается на подушку, а козырёк кепки, что в этот раз надета по-человечески, практически полностью закрывает её лицо — к Сашиному разочарованию. — Почему неправильно? — Неправильная, — поправляет Романова. — Чтоб ты спросила. — Ну так спрашиваю. Маша что-то недовольно рычит и резко садится на кровати: бросает исподлобья разъярённый взгляд и с силой сжимает зубы. — Потому что я неправильная, ясно? — шипит. — Мне даже не написал никто. Очередное доказательство. Саша неловко закусывает внутреннюю сторону щеки, тут же жалея о заданном вопросе: слишком уж много они выпили для того, чтобы сейчас поднимать такие серьёзные темы. — Извини. Романова пожимает плечами, откидывается обратно на подушку и скрещивает руки на груди — а после еле слышно всхлипывает и по-детски закрывает козырьком кепки лицо в нежелании в очередной раз показывать свою слабость. Саша сразу же тянет руку — словно это уже привычка; слышится звон многочисленных браслетов и чужая усмешка. — Отстань. Филина коротко кивает, укладывается обратно на кровать и закрывает глаза — а после сразу же открывает, потому что тошнота моментально подкатывает к горлу. В тишине ночи слышится чьё-то громкое сопение, на затылок давит узел банданы, снимать которую почему-то совсем не хочется, а выданная пижама оказывается чересчур неудобной — Саша поворачивается на бок, неловко закутывается в одеяло и прислушивается к звукам снизу. Всхлипы затихают почти сразу — затем слышится отборный мат, недовольное ворчание и скрип кровати; а еще спустя несколько секунд Саша чувствует несильный тычок в спину. Поворачивается: Романова будто бы виновато складывает руки на кровать, кладёт поверх них голову и доверчиво закрывает глаза — Саша стягивает с чужой головы кепку и, усевшись, ладонью зарывается в светлые волосы. — Когда выйдешь отсюда, — шепчет ласково, — перебей «вронг» на «стронг». Маша непонимающе поднимает голову и хмурится, будто бы пытаясь заставить свой пьяный мозг работать, а после, осознав смысл сказанной фразы, несмело улыбается. И бормочет вдруг неожиданное: — Ты чё, даже спишь в бандане, что ли? Филина хмурится, потому что с трудом поспевает за чужими мыслями, и тянет руки наверх — но Маша цепляет её за запястье, заставляя опустить ладони и пьяно мотает головой. — Погоди. Саше требуется несколько секунд для того, чтобы понять, что именно Романова хочет сделать — а после она придвигается и послушно опускает голову, позволяя развязать бандану. Маша стягивает резинку, приглаживает торчащие волосы и смешно щурится. — Другое дело, — бормочет довольно. И цепляется рукой за край кровати, пытаясь устоять на месте. Саша интуитивно хватает одноклассницу за плечо и в ту же секунду понимает, что Романова всё это время стояла на цыпочках — а после усмехается, потому что это слишком тупо и слишком мило одновременно. Затем перемещает руку на заднюю сторону шеи и замирает на пару секунд, будто бы спрашивая разрешения — но Маша вдруг сама кивает и подаётся вперёд. Поцелуй выходит невинным и смазанным: Саше приходится слишком сильно наклонить голову, чтобы дотянуться, а Маше — опереться ладонями о кровать, лишь бы только не упасть. Филина отстраняется почти сразу, потому что в шее чувствуется тупая боль; Маша еле слышно смеётся и, уцепившись рукой за чужую пижаму, показательно тянет её на себя. — Спустишься? И Саше не то чтобы нужно два раза предлагать: она быстро кивает, моментально слезает с кровати и усаживается на нижнюю — а там скрещивает ноги, прижимается к деревянной спинке и снова протягивает руку, прямо как на недавнем испытании. Романова мнётся лишь пару секунд, осторожно вглядываясь в темноту комнаты, а затем всё-таки пожимает плечами и цепляется за чужую ладонь. Саша тут же тянет девушку на себя и, когда Маша наконец усаживается на кровать, опёршись на колени, снова её целует — но в этот раз уже по-нормальному. Одна ладонь как-то интуитивно ложится на заднюю сторону шеи, вторая — опускается на талию; а спустя несколько секунд Саша аккуратно ведёт языком по нижней губе — и Романова как-то слишком быстро позволяет, прижимается ближе, а пальцами неловко касается выбритого затылка. Саша резко втягивает носом воздух, улавливая одновременно запах и алкоголя — причём непонятно, какого именно, ведь пили они всё, что горит, — и крепких сигарет; а после легко углубляет поцелуй, опускает обе ладони на талию и тянет одноклассницу на себя. И снова от напускной самоуверенности не остаётся и следа: Маша послушно перебирается на чужие колени, резко выдыхает и неловко цепляется ладонями за дурацкого цвета пижаму; и где-то в эту секунду Филина думает, что наутро им будет очень неловко. Но это ведь будет утром — поэтому сейчас Саша легонько кусает Романову за нижнюю губу, проверяя, насколько далеко они могут зайти, и, не встретив ни малейшего сопротивления, забирается рукой под толстовку. Маша на секунду отстраняется, выдыхает и снова подаётся вперёд; и Саша с силой сжимает свободной ладонью простынь, потому что это всё будто бы слишком — слишком странно, слишком приятно и слишком несочетаемо. Сердце грохочет так громко, что не слышно даже раздражающего сопения остальных одноклассниц — Саша ладонью невесомо ведёт по чужому позвоночнику, ловит громкий выдох и перемещает руку на живот; и в этот момент Романова всё-таки отстраняется, пьяно мотает головой и утыкается лбом в чужое плечо. — Тормози, — бормочет. Дыхание по-глупому сбитое — у обеих; Саша моментально убирает ладонь из-под одежды, зарывается руками в светлые волосы и одним движением заставляет Машу поднять голову. — Я и не собиралась, — улыбается. — Как ты себе это представляешь вообще? Романова растерянно пожимает плечами; Саша в ответ оставляет пару поцелуев вдоль линии челюсти и снова позволяет однокласснице доверчиво уткнуться лбом в своё плечо. — Кто-нибудь слышал, как думаешь? — смущённо шепчет Маша в чужую шею. Филина чуть поворачивает в голову и тут же слышит сначала громкий смех, а после низкий бас, от которого в секунду становится страшно. — Конечно, блять, слышали! Заебёте. И следом от Лизы неразборчиво-насмешливое: — Бабы, имейте совесть. Завидно так-то.***
О своём выгоне Саша узнаёт заранее — на этом проекте ведь по-другому и не бывает, — а потому перед съёмками собирает вещи, коротко со всеми прощается и упрямо не смотрит Романовой в глаза — почему-то стыдно. На бутафорской церемонии выгона сидит просто чтобы было, незаинтересованно отвечает на вопросы и коротко кивает, когда её отправляют домой — даже почти не обидно. По-настоящему обидно становится лишь тогда, когда Маша выходит её провожать; останавливается рядом с чёрной машиной, прячет руки в карманы толстовки и глупо топчется на месте. — Да нормально, — Филина отшучивается. — За себя переживай. — И так переживаю. Маша отводит взгляд в сторону — о произошедшем вчерашней ночью они так толком и не поговорили. Саша вместо ответа лезет в карман куртки и достаёт оттуда три сигареты, выданные Грац «на дорожку» — а после, потянув Романову за запястье, вкладывает их в чужую ладонь. — Пригодятся. — А тебе? Саша улыбается: — Разберусь. Маша не спорит: быстро прячет сигареты в карман и кивает. — Ладно, — бормочет. А следом банальное: — Удачи. И разворачивается, чтобы уйти, но Саша в последний момент цепляет одноклассницу за плечи и притягивает к себе в объятия. — Сука, это нечестно, — бурчит Маша по-детски обиженно, когда легко позволяет себя обнять. И шёпотом: — Ты сама захотела уйти? Саша отстраняется и коротко мотает головой — и по одному этому движению Романова, кажется, всё понимает. — Уроды, — меткое. Филина смеётся и пожимает плечами: уходить так рано, безусловно, обидно, но, в целом, не критично — она знает, что справится и сама. А потому всё-таки озвучивает то, что уже пару дней вертится на языке: — Ничего. Мы ведь всё равно не сочетаемся. — Чё? — Ну, помнишь, ты говорила про фамилии… Романова смеётся заливисто-громко — так, словно бы Саша сказала самую большую в жизни глупость; а после сама подаётся в объятия, сцепляет руки за чужой спиной и показательно пробегается взглядом по лицу сверху-вниз. — Да ладно тебе. И похожая на вчерашнюю ухмылка заставляет Сашу подумать, что, видимо, не всё ещё потеряно. — Сочтёмся.