за маской не скроешь пылающих глаз, ответишь взаимностью ты только раз. но слов о любви позабыть не могу, от меня не беги — нам с тобой помогу. не волшебник, не маг, если любишь — скажи, я молчания враг, рай на волю пусти.
Физическое сближение оказалось и моральным. Так долго они были в разлуке, и теперь встреча казалась сном. Настолько реалистичным, настолько чувственным, настолько сказочным, что Адриан готов навечно запечатлеться на мятых страницах маленькой детской книги — лишь бы быть с Маринетт. Музыка сменилась. Лирическая мелодия, пронизанная меланхолией и долей неподдельной грусти, от которой не становилось плохо. Наоборот, хотелось улыбнуться и тихо-тихо произнести на ухо: — Я ждал тебя. Он не касался её кожи, но горячее дыхание заставило вздрогнуть. Его голос не был каким-то запоминающимся: не высокий и не низкий, не бархатистый, не звонкий. Самый обычный, но только для Маринетт ставший по-настоящему особенным. В бреду, на грани смерти, в плену пиратов — она вспомнит эту интонацию, эту манеру речи, этот голос. Будет готова отдать душу дьяволу, чтобы услышать его ещё раз. И ещё… Утонула в мыслях, а потому расширенные глаза из-за скользнувшим к талии и запястью пальцев откликнулись в Адриане усмехающейся улыбкой. Он вёл. В такт музыки и её быстро бьющемуся сердцу от непростительно близкого расстояния между ними, от чувства, заставляющего приятное волнение владеть телом. Она двигалась неловко, неуклюже, готовая упасть от его внимательного взгляда. — Расслабься, я не кусаюсь, — снова шёпот, сводящий с ума. В этот раз Маринетт смогла устоять, но взгляда от его груди не оторвала. Так и смотрела на чуть выпирающих из-под рубашки ключиц, припоминая момент, когда однажды случайно увидела их без посредников в виде одежды. Румянец выступил на щеках. — Посмотри на меня. Маринетт не решалась. Находиться рядом с ним — запрет, но быть вдалеке — невыносимая боль. Ни одна угроза не смогла помешать ей прийти сюда, так почему же она боится? Самое ужасное сделано — она прижата к нему всем телом, кружила в ним в танце, значит… Значит один взгляд ничего не испортит. Но явно изменит, ведь стоило попасть под влияние изумрудно-зелёных глаз, Маринетт забыла, как дышать. Лишь тело уже более свободно продолжало следовать за музыкой. Воспламеняющийся пожар внутри сжигал и лёгкие, и грудную клетку острыми языками пламени, выворачивая душу наизнанку. Перед ним как чистый лист — открытая, обезоруженная. Пытайся скрывать чувства, не пытайся — он знал все, что происходит в её сердце, чувствовал каждую эмоцию. — Завтра… — она не ожидала, что скажет это. Адриан заметно помрачнел. — Пообещай мне, что завтра ты сам не откажешься от титула. Зелёные глаза прищурились, чуть приблизились. — Сам не откажусь. Но если отец выгонит — придется уйти, — он сожалел, что все сложилось именно так. Габриэль искал для сына более выгодную партию, но не смог уговорить жениться, когда упрямый Адриан на всех семейных собраниях твердил одно: Маринетт, Маринетт, Маринетт. Её имя чаще других слов звучало в поместье Агрестов, раздражало хозяина дома и расстраивало хозяйку, у которой всё никак не получалось повлиять на мужа. Скандалы, крики, ссоры — всему этому завтра придет конец. Плохой или хороший — чёрт его знает, но зато несущий с собой то, что так хотел Адриан — свободу. — Если выгонит, я уйду с тобой, отказавшись от титула. Агрест не поверил ушам. Оступился, чудом не сбившись с ритма. Огромные глаза, застывший приоткрытый рот и противоречивый взгляд. Он рад быть с ней при любом раскладе, но не готов мириться с её жертвой ради него. — Нет! Не нужно, — и без того понятно, что напрасны уговоры. Решимостью Маринетт была полна — в той же мере, что и он сам. Что бы он ни сказал, итог один: она пойдет за ним по тонкому люду, по острию ножа ради влюбленного взгляда его зелёных глаз. — Я приняла решение, — она улыбнулась так непосредственно и просто, будто бы от её слов не менялась жизнь в корне. — Я и так слишком долго сидела взаперти. Мой отец не разрешал отправлять тебе письма, выкидывал твои подарки… — она говорила сбивчиво и быстро, словно боялась, что Адриан мог в любой момент исчезнуть. — Я хочу сама решать, с кем проведу жизнь. Улыбка расцвела на его лице сама собой, похожая на распустившийся прекрасный бутон. — Со мной? — неловкое сомнение с открытой надеждой. Маринетт это позабавило. — Конечно. Глухой удар сердца, пробивающий рёбра. Глаза в глаза. Сбитое дыхание. Мелодия вот-вот близилась к самому напряженному моменту, все танцующие в зале увлечены правильностью движений, а взгляд Адриана сосредоточен на её губах — до ужаса манящих и желанных, что нормы приличия кажутся вымыслом. Он уже входит в роль простолюдина, ведь готов целовать её при всех, чтобы каждый знал, в кого он влюблен и в кого влюблена она. Остатки воспитания заставили скользнуть по лицу вверх — к её глазам. От аристократки общество ждёт скромности, смущенного взгляда, попытки увернуться. Не в этот раз. Маринетт повторила эмоции Агреста, набралась невиданной смелости и смотрела на его губы, не в силах оторваться. Она знала, что все увидят, знала, что неприлично, но ничего не могла поделать с чувством, убившем стыд. И это стало последней каплей для него. — Я люблю тебя, моя Леди. Это было предупреждение. Для Маринетт, для всех гостей, явно не слышавших этого, для норм приличия, содрогнувшихся от случившегося, для всего мира, которому они прямо сейчас бросили вызов одурманивающим поцелуем. Адриан не стеснялся ничего. Прикусывал её чужую губу, оставляя едва заметный след, проводил языком, стирал дозволенную между ними грань, когда притягивал ближе за талию, второй рукой поглаживая кожу на щеке. Возражений не было. Они оба слишком долго томились от ожидания, и упустить заветный шанс стало бы ещё бóльшим преступлением, чем открытые ласки у всех на виду, вскружившие голову. Маринетт ни за что бы не подумала, что Адриан настолько искусен — аккуратно, но уверенно касался её губ своими, расширял спектр эмоции, а потом и физический облик чувств. В унисон бились сердца, открытые не только перед друг другом — пусть все видят, что значит сгорать от любви и отдавать всего себя неподдельному счастью быть с тем, кого правда любишь, и показывать это в каждом наполненном нежностью движении. Дыхание сбито и не поддавалась восстановлению, какие бы глубокие вдохи Маринетт не делала. Грудная клетка заметно поднималась, зажигая в Адриане нежелание останавливаться. Ещё один поцелуй — его хватило, чтобы Дюпен-Чен окончательно потеряла равновесие и, если бы не сильные мужские руки, давно бы упала на мраморный пол. В голове бесстыдно крутилось лишь одно: продолжать. Бесконечно долго, пока не закончатся силы и не померкнет рассудок в водовороте искренности, взращивающий в душе великолепный сад из огромного разнообразия цветов — розы, ромашки, пионы, георгины и васильки. Ярко-голубые как цвет её ангельских глаз, превращающих его в сущего демона, готового уничтожить мир ради сияющей улыбки и окрыляющих счастьем слов: — И я тебя, Адриан.***
24 сентября 2023 г. в 00:50
Примечания:
невнимательна, потому пб включена. буду благодарна указанным ошибкам!
Бал в самом разгаре. Шампанское, вино, разговоры, смех, комплименты и изюминка мероприятия — маски. Маски, скрывающие больше половины лица причудливыми узорами и прочным материалом, напоминающим дерево. Некоторые гости меняли и голоса, чтобы их не узнали. Некоторые надевали парики.
Адриан ни от кого не бежал, более того — он хотел, чтобы его узнали. Точнее, узнала. Он уверен, что она придет. Уверен, несмотря на их последнюю встречу и запрет отца. Тогда её опечаленный взгляд болью отдавался в груди Адриана, разрывал на части ноющее сердце, выбрасывая осколки на сырую землю. Но как он мог сдаться?
Письма, подарки, цветы — он присылал всё, что только мог, получал очередной выговор от отца, сидел неделями в неволе, а потом продолжал. Опять и опять.
Ответа не пришло. Возможно, отец выкидывал её письма. Возможно, она не писала. Но на этот бал — грандиозный бал стесняющихся и испуганных душ — она обязана прийти. Хотя бы, потому что знает, что Адриан непременно будет тут.
— Месье Агрест, не хотите выпить?
На таких мероприятиях девушки весьма смелы. Конечно, ведь никто не узнает, кто за маской. Но только, если по глупости забудет очки, ведь Адриан сразу узнал в подошедшей мадемуазель Хлою Буржуа, что уже пару месяцев активно пытается с ним сблизиться. Как жаль, что нельзя на лбу написать имя возлюбленной, ведь каждый раз вежливо говорить: «Благодарю, но откажусь» слишком муторно. Сложно быть красивым джентльменом из знатной семьи.
Время тянулось ужасно долго, пока Адриан всматривался в толпу. Она должна прийти. Должна.
Сердце не на месте. Уже не от любви, а от беспокойства. Сегодня последний шанс увидеться. Завтра отец вынесет приговор, решит, достоин ли его сын быть Агрестом, и если ответ будет отрицательным, ни за что Адриану не быть рядом с любимой. Станет простолюдином — закрыты пути.
Отгоняя гнусные мысли, он кинул взгляд на близстоящие цветы — ярко-голубые с крапинками синего, растекающегося по лепестку как акварель по мокрой бумаге. Причудливые узоры манили совершенством — точно так же, как и её глаза. Тот же оттенок, напоминающий спокойное море, ясное небо, превосходный бутон.
Движимый невидимой силой, веселием незримого помощника Адриан нехотя оторвал взгляд от растения, смотрел вперёд — зачем, почему?..
В этот раз ответ пришёл. Маринетт пришла.
Красное платье с чёрными вставками идеально сидело по талии — подчеркивало красоту фигуры; маска со старательно выведенными узорами скрывала черты лица, но не скрывала глаза — ярко-голубые, пронзительные, светлые; собранные в два низких хвоста волнистые волосы струились по плечам. Она прекрасна словно фея.
Девушка, из-за которой Адриан не мог уснуть ночами. Девушка, вдохнувшая в него совершенно новую жизнь. Девушка, открывавшая для него невиданные горизонты. И эта девушка сейчас стоит в десяти метрах совершенно растерянная, всматривается в толпу, ища глазами знакомый силуэт. И Адриан уверен, что она искала его.
Но Агрест не двигался. Представления их встречи, красочные картинки в голове и сладкое предвкушение не шли в сравнении с переполняющей радостью и трепетным замиранием сердца, одурманивавшим разум волнами эйфории. Пылающая любовь. Забытая реальность.
Секунды стали вечностью, пока Маринетт вертела головой в разные стороны, пытаясь разгадать сложную схему этого бала. Но все оказалось куда проще — Адриан прямо перед ней в настолько открытой маске, что каждый гость уже давно понял, кто под ней.
Кажется, её мир тоже замер. Музыка оркестра стихла, разговоры испарились вместе с людьми, оставляя в огромном зале, полной гостей, всего двух людей.
Маринетт и Адриана.
Девушке не под стать делать первый шаг, но так уже сильно хотелось быть ближе, что она осторожно ступила вперёд, замерев от собственной смелости, ставшей неожиданностью. Все это Адриан прочитал в её глазах. Каждый жест, каждый взгляд — он знал её наизусть, будто самый любимый стих, самую любую мелодию, играющую на струнах его души, согревающим теплом достигая и тела.