***
Поздний вечер. Людовик, зарывшись в бумагах, искоса поглядывает на выглядывающие из-под платья обнаженные щиколотки Марии, что кружась в танце безудержно хохочет и пытается привлечь внимание короля. Наконец, когда он чувствует её приближение, то откладывает письмо в сторону. — Право, мы ели с вами один ужин, но у меня нет столько сил ещё и на акробатические представления. — А вы попробуйте! Королю будет полезно хоть раз улыбнуться за день! Мария такая смешливая и простая, что её детская непосредственность, с которой она встречает каждый свой день, сейчас по настоящему умиляет Людовика. Он позволяет себе слегка расслабиться. — Полагаю, народ не отблагодарит меня, если я потрачу свои силы на веселье. — Народ будет счастлив узнать, какая у короля яркая улыбка! Это ваше сокровище, и раз народ вам так важен, — она делает очередной разворот, путаясь в тканях ночного платья, — Ой, вот видите, ваша улыбка сбивает дам с ног! Ни один граф не смеет даже мечтать о подобном. Когда он мягко усаживает её на колени и даже обнимает за плечи, Мария впервые чувствует себя его женой.***
— Почему вы не пришли ко мне вчера? — Прошу прощения, моя королева, я был занят государственными делами. Мы с Блейсделлом…***
— Мари, дорогая, ну что же вас так расстроило? Хотите, я вам что нибудь испеку, ну? Мне правда тяжело видеть вас в таком состоянии. — Как же мне не плакать, Габриэль? Я даже не могу пожелать ему спокойной ночи, как он ложится раньше меня. Но я знаю, что он не спит! Я поняла это, когда он чихнул! Спящие не чихают! Габриэль обнимает Марию за плечи, чувствуя, как её грудь сходится в рыданиях. — Я знаю, что он не должен любить меня, но мне невыносима мысль, что наш брак это действительно из серии «ничего личного». Как я могу себе позволить плакать от одиночества, когда мой муж сам король Франции? Именно он должен был стать здесь моим самым близким человеком, — Мария поднимает заплаканное лицо, — Но почему же тогда я даже не могу сказать ему о причине своих несчастий? Почему это приходится выслушивать тебе?***
— Я… Не сочтите за дерзость, мой Король, но я не могу больше позволить себе молчать, иначе гордость поглотит мой разум. — Мария? Всё в порядке? Я вас чем-то расстроил? Она сжимает руки так, что ногти впиваются в мягкую кожу. В комнате прохладно, но она не сможет точно сказать, от чего пробежали мурашки по всему телу. В конце концов, обвинить Короля в неверности могло означать верную смерть. Мария молила о ней в первые годы замужества, но затем поняла, что даже так не сможет решить все проблемы. Выдохнув остатки неуверенности, она решительно заговорила, глядя ему в глаза. — Мой Король, мой муж, Людовик. Я буду честна: с самого нашего замужества жизнь здесь никогда не была простой для меня. Вы, как и я, знаете, что я не пользуюсь любовью у народа, и стоит мне посмотреть не в ту сторону, как это тут же становится достоянием общественности. Но даже своей нелюбимой, — с нажимом продолжала она, — И ужасной королеве у них нашлось, что сказать. От чего уберечь. Я правда не буду устраивать скандал, если это окажется правдой, — голос её дрогнул, — Но если вы мне позволите, как вашей покорной слуге, знать положение дел, не оставаться в неведении, я буду этому рада… Какое-то время в коридоре было тихо. Мария смотрела в его взволнованное лицо, словно пытаясь найти в нём ответы на все вопросы, и прятала руки в складках платья. Людовик ничего не отвечал. Мария боялась услышать ответ, боялась того, что он высмеет её, даже если он никогда этого не делал, боялась, что накажет. Но он не сказал ни слова, а у неё не было смелости просить о большем. Он обошёл её сзади, от чего спина Марии напряглась, ожидая худшего. Но он кружил над ней, словно коршун, наблюдающий за добычей. Как вдруг теплые ладони накрыли её плечи, и Людовик торопливо отвёл её в первую попавшуюся комнату. Когда дверь за ними закрылась, он прижал Марию к стене. Все знали, что подобное поведение не свойственно этому робкому человеку, но сейчас он действовал отчаянно, резко. — Мария, вы хотите покинуть меня? — она ощутила прикосновение рук на своем лице, — Вы для этого завели этот странный разговор? Никогда до этого он не был так близко к ней. Настолько, что она ощущала его теплое дыхание. Мария с неожиданностью для себя ощутила аромат мятного масла, которое подарила ему по случаю. Неужели он всё это время пользовался им? Людовик выглядел таким озадаченным, но не терял бдительности, сосредоточив всё свое внимание на Марии. Она не могла вымолвить и слова, пока нежилась в его редких дерганных ласках. — Нет… — Так что же вы хотите сказать? Здесь только мы вдвоём, можете быть откровенны. В тишине Версальского дворца даже её дыхание казалось шумным. Проскользнувшая у шеи ладонь ощущалась так правильно, что когда он убрал её, Мария почувствовала, как вздрогнула. Кожа кажется обнаженной. Откуда в нём взяла эта смелость, да ещё когда она наконец решилась завести этот диалог? Когда он успел стать таким дамским угодником? Дело рук тайной любовницы? Вмиг вернув себе самообладание, Мария мягко увеличила расстояние между ними слегка толкнув Людовика в грудь. — Тогда с вашего позволения, мой Король, я спрошу вас об одном: кто такая Солнцеликая Златовласка? — Я…Не знаю? Полагаю, эта дама и есть причина вашего загадочного поведения, но позвольте уточнить, почему вы думаете, что она как-то связана со мной? Людовик отходит на приличное для дамы расстояние и задумчиво хмурит брови. — Потому что мне доподлинно известно, где, когда и во сколько она принимает вас у себя. Я даже видела, как вы… — она не договаривает, отвернувшись, — Вы Король, а это значит, вы свободный человек, но мне казалось, вы не из тех, кто берет под венец со словами клятвы верности, а затем разменивает их на… Красавиц. Я надеялась, у вас хватит совести и чести хотя бы посвящать меня в известность касательно своих любовных похождений. В конце концов, если у вас появится бастард… Людовик тряхнул головой, от чего-то улыбнулся и аккуратно, как мог, в пылу взял её худую руку в свою и положил на грудь. Не успев опешить, она даже сквозь перчатку почувствовала мягкость его одежд. — Мария, вы слышите? , — тихо шепчет он, другой рукой поправляя ей прядь волос из выбившейся прически, — Моё сердце с момента нашей свадьбы бьётся только ради вас. Вас и народа, ради которого мы стараемся изо дня в день, но самое главное, что я хочу вам сказать: ничье другое золото волос мне не нужно, когда каждое утро я просыпаюсь в объятиях аромата ваших жемчужных. Ничей солнечный лик мне не нужен, поскольку я знаю, что моя избранница бела и изящна, как луна, что освещает мои одинокие ночи. Даже если бы я никогда не знал вас, я бы никогда не захотел никого другого… Чем больше он говорил, тем сильнее она сжимала ладонь в его руке. Мария не могла остановить этот поток чувства признания и благодарности, что прямо сейчас выходил наружу в уродливых всхлипах. Какое счастье, что её видит лишь Людовик, иначе бы кто-нибудь точно сочинил ещё один отвратительный памфлет. — Поверьте, Мари, я знаю, что я непутёвый муж. И быть может, Небеса даровали мне сейчас это мужество, но я скажу вам, — он накрыл второй ладонью её замерзшие руки, — Я вижу, как граф Ферзен на вас смотрит, и, наверное, он и в правду лучшая партия для вас. Если вы когда нибудь предпочтёте его, а не меня — я это пойму, но до тех пор позвольте мне любить вас так, как я умею. Тихо. Я неграмотный в любви, но если вы принимаете меня, как своего супруга, я бы хотел научиться говорить на вашем языке любви, чтобы каждый свой день вы проводили с чувством своей значимости. А вы мне важны. Быть может, вы не знаете, но Блейсделл уже подшучивает надо мной из-за этого, — Людовик говорит торопясь, стараясь не сбиться с мысли, и его дыхание щекочет ей ухо, — Он говорит, что слишком вас опекаю. Быть может, это так, но я не уверен, выучился ли я говорить с вами честно… — Поцелуйте меня, — срывается Мария. И Людовик, король Франции склоняется перед своей супругой. От слез её щеки стали в разы холоднее, и он в очередной раз касается их нежным жестом теплых ладоней. Шальной ветер раскрывает окно в сад, и как незваный любовник лезет под полы платьев, но Мария даже не замечает этого, как и не замечает солёного привкуса на губах. Сегодня она будет спать спокойно, зная, в этой дрянной Франции ещё есть место любви.