***
За окном проносится вечно шумящий лес. Внутри машины прохладно из-за кондиционера, который пашет как проклятый уже битый час. Вдалеке от трассы, по которой словно муравьи несутся машины, видны горные хребты. Сплошь покрытые растительностью. Связи нет и быть не может, в такой далёкой глуши. На заднем сиденье лежит мужчина, связанный по рукам и ногам. С обрывком какой-то тряпки во рту. Он уже не сопротивляется, понимая что это бесполезно. Хмурые тучи, неравномерно обволакивают небо, оставляя за собой, неясные пятна света. Водитель казалось не замечает что его пассажир притих, игнорировать он его начал ещё в начале пути. Руки уже онемели и затекли, ровно как и ноги. Пошевелиться нет возможности. Кажется пассажира укачало. Он уже который раз проглотил то что пыталось выйти наружу. Всё это сопровождалось возней и сдавленными хрипами, вперемешку с рвотными позывами. Внутри, где-то в голове, раздался тихий писк, словно его бросили глубоко под воду. Уши заложило, нужно сглотнуть. Они подъехали к перевалу, давление изменилось из-за подъёма поэтому появилось это странное чувство. Наклон стал больше и мужчину вжало в спинки задних сидений. Тряпка залегла глубоко в глотку, не позволяя хоть немного продохнуть. Любое движение отдаётся пульсацией и шумом в конечностях и затëкших суставах. Несмотря на свою силу, на то кем он был раньше, его позорно укачивает. В голове всё ещё стоит мерзкий шум, по лбу течёт холодный пот, размягчая клей черной пластины изоленты, глотать невозможно из-за тряпки, слюна тоже течёт из небольшого отверстия вниз по подбородку, чтобы мужчина не захлебнулся. Хотя вероятнее всего он захлебнëтся быстрее в собственной блевоте. Редкий луч солнца бьёт прямо по сетчатке, попадая на лицо, его будто пытают. Водитель всё ещё не обращает внимания на пассажира, барабаня по рулю и мыча под нос какую-то Советскую популярную когда-то мелодию. Смотря голубыми яркими как и у отца глазами на серую дорогу. Союз сворачивается клубком на заднем сиденье, поджимает ноги в домашних штанах и носках, пытаясь сдержать очередной рвотный позыв, несмотря на отсутствие какой-либо еды в желудке, всё равно сворачивается комок, подступает совсем близко к пищеводу, норовя подняться. Почему его захотели перевезти прямо сейчас? Он не успел не подготовиться морально, ни хотя бы поесть, чтобы было чем рвать, а так лишь горький привкус желчи, ещё немного и вырвет через нос. Так уже происходило, когда решили что Урал это не самое лучшее место и нужно везти в Сибирь. Теперь же его везут вообще неизвестно куда, ёлки и лиственные деревья мало что говорят об их маршруте. Серая Лада-Веста с тонированными лобовыми стеклами, плавно скользит по шоссе, летя в неизвестном направлении, Россия слишком велика чтобы можно было определённо сказать где они едут. Снова тряхнуло и путь стал покатым, кажется теперь с горки вниз. Снова накатила тошнота и Союз отчаянно захрипел, в попытке привлечь внимание России, но кажется бесполезно, он игнорируя отца просто гнал дальше. Мужчина сипло вздохнул, пытаясь набрать воздуха через тряпку и прикрыл глаза, видимо ещё очень долго, лучше просто попытаться вырубиться, всё лучше чем тошнота. Их снова резко встряхивает, хотя и не так сильно. Амортизация всё же совсем новая. Мужчина вздрагивает и открывает глаза, нет, всё же уснуть не выйдет. Можно даже не пытаться. В багажнике что-то гремит, Совет даже не хочет думать что именно и мирится со своим положением, осторожно разминая отекшие в край конечности. Плечо громко хрустит, будто сухая лучина, внутри по суставу растекается тепло и мягкая покалывающая боль. Кажется он всё же привлёк внимание, мужчина тут же затихает, уже самостоятельно вжимаясь корпусом в сиденье, молясь чтобы его так же проигнорировали. Голубые глаза смотрят прямо на него, в зеркало заднего вида, едва заметный бледный флаг страны ярко контрастирует с этими голубыми льдинками, будто эти самые льдинки хотят вспороть ему живот, что однако уже происходило. Мужчина начинает мелко трястись под этим взглядом, уже больше рефлекторно чем осознанно, растрёпанные короткие волосы лезут в глаза, чёлка закрывает обзор и мешает видеть новое воплощение. В горле моментально пересыхает от паники. О, русского действительно стоит бояться, без причины он никогда ничего не сделает, но вот когда дело касается отца, Федерация превращается в неконтролируемую бомбу замедленного действия. Сам же Совет непроизвольно сжимается и зажмуривает глаза, зачем он только хотел его позвать? Кажется чтобы попросить сделать остановку, накатывает новый приступ тошноты и в этот раз желчь вырывается наружу, через нос, заливая всё место перед ним, зрачки сужаются до точек и Советский Союз пытается сдержать ещё одну нападку тошноты, если это всё окажется на сиденье... Можно не сомневаться что Совета потом заставят это вылизать, сначала языком и потому уже отстирать. Стало мерзко и мужчина перевернулся на спину, уже не обращая внимания на Россию, борясь с желанием вырвать, запрокинул голову назад. Сдавленно мрачно рассмеялся на выдохе, эмоции перетекли одна в другую, из насмешки над самим собой, в беспомощное отчаяние, что иногда приходило вместе с ночными кошмарами, с участием сына. Ноги согнутые в колене, начали чуть дрожать, было неприятно, во рту горчило, а в носу пекло от жёлчи. Заметив как мучается его родитель, Россия сбавил обороты и включив аварийку съехал с трассы на обочину. В любом случае ментов нет. Выбрался из машины, разминая уставшие руки и ноги. Потянулся, с удовольствием хрустя позвонками. Вспомнив о живом грузе, открыл дверь со стороны леса и выволок за шкирку отца. Стоять было сложно из-за связанных конечностей, но ничего, справится если захочет. Липкая чёрная изолента покинула своё место во рту, падая на землю, прилипая к крупному гравию. Россия наклоняет пассажира и ударяет в живот, чуть ниже диафрагмы, заставляя повторно вырвать, Совет чувствует боль и слабость, ноги подкашиваются, появляется какое-то облегчение. Он поднимает глаза на сына и бледными, онемевшими из-за молчания и липкой ленты губами хрипит. — Я бы не стал сопротивляться, можно было не связывать, — мужчина уже предполагает что России такой ответ на помощь не понравится, но продолжать лежать мешком всю дорогу тоже не выход. На удивление его даже не ударяют, хотя он уже зажмурился, группируясь и готовясь к тяжёлому удару, способному сломать или как минимум сильно травмировать челюсть. Его оставляют стоять опираясь на нагретый солнцем бок авто, оказывается уже наступило лето... Если так подумать, когда он последний раз был вне пыльной многоэтажки, на цепи, около кровати? Кажется когда всё было не так плохо и он жил на Урале, запертый в небольшом дачном товариществе, без возможности его покинуть. Теперь после попытки побега, а затем и самоубийства, его берегли как зеницу ока, не выпуская даже просто во двор. Россия открыл багажник и порылся в аптечке, выуживая из тёмного пышащего невыносимым пеклом чрева машины бутылку воды, что уже успела едва ли не закипеть и пачку таблеток от тошноты. Кажется он был не особо настроен говорить. В мыслях мужчина мрачно прошептал на задворках сознания: «Лишь бы не как в тот раз». А "тот раз" был весьма неприятным, горло разрывало от адской боли, нельзя было сглотнуть и слюна градом катилась с губ, по щекам вниз до подбородка и по шее, вздувшимся венкам и бледным шрамам от верёвки. Колени резало мелкое крошево гравия, да и вдобавок это было при младшем брате русского — Беларуси. Не то чтобы юноша тогда не понимал в каких они отношениях, но в этих зелёных глазах с крупицой охры на кайме, виднелось что-то вроде... Мерзкой жалости и сочувствия к отцу. Хотя в то же время он не стремился помочь, это была их последняя встреча, не самая приятная. Тогда он был морально раздавлен и разбит, хотелось закрыться от всех изнутри и не выходить больше никогда, липкое и горячее чувство стыда, которое кипучими волнами заливало его глубоко, до самых недр. Это ли не кровная ненависть? Разве так он пытался воспитать всех своих отпрысков? В груди что-то заклокотало из-за болезненных воспоминаний и мужчина уставился в сторону леса нечитаемым взглядом. Россия с подозрением посмотрел на отца, распаковывая пачку и выдавливая белый кругляш из блистера. — Не сбежишь, сил не хватит, — пробормотал Россия, ощущая как человек рядом с ним вздрагивает, озадаченно смотря на сына, тихо сглатывая горькие остатки во рту. — мы оба это прекрасно знаем, тебе не спрятаться нигде. У тебя нет места куда бы ты мог уйти. Откручивает тонкими длинными пальцами крышку бутылки и подносит ко рту Совета ладонь с таблеткой. Делать нечего, сопротивляться глупо и абсолютно бессмысленно, в данном случае он хочет лишь добра. Мужчина сипло усмехается и одними губами берёт с ладони таблетку, он знает, что ему некуда бежать. Руки уже сводит от тугих верёвок, но видимо освобождать его не намерены. Ноги в одних носках ощущают всё: и жар земли, и мелкие камни, и осколки битого стекла. Россия подносит ко губам Союза бутылку с водой, давая запить. Бегло осматривается и оглядывает внешний вид отца, впервые за много часов пути. Кажется он замечает, что запястья уже покраснели из-за верёвки и были натëрты до кровавых мозолей. Сам Совет вытирает пот со лба плечом, вся футболка и так мокрая. Ноги всё ещё немного дрожат после недавней рвоты о которой свидетельствует лужа жёлчи на пыльной обочине. Федерация берет отца, который панически дёргается, но не сопротивляется и поворачивает к себе спиной. Достаёт с щелчком нож и разрезает верёвку, задевая запястье, на котором появляется бледно розовая полоска, наливаясь алым, стекая парой капель крови по пальцам. Старший мужчина облегченно вздохнул, потирая руки и собираясь освободить ноги. Мимо проносится одинокий автомобиль с лодкой на кофре. Россия наблюдает как то неуклюже опускается на корточки, собираясь развязать ноги. Руки сами тянутся к волосам и сжимают, тянут вверх, заставляя смотреть. Совет немного вздрагивает и смотрит на сына, чуть щурясь, солнце что немного опустилось на небосводе, золотым нимбом окутывает голову, создавая ощущение божества. Даже глаза больше не кажутся враждебными, скорее чуть ревнивыми и ласковыми, лёд тает, оставляет за собой лишь талую воду с отголосками, истинно русской зимы. Россия улыбается, словно ребёнок, излучает счастье и юношеский максимализм, осторожно переводит руку на щеку Союза и проводит кончиком большого пальца по губам. За такой нежностью стоит только одна мысль:«Моё»
Губы мужчины чуть дрожат под тёплыми пальцами России, хочется всхлипнуть, упасть и молить не трогать его. Это замечает сам Федерация и удивлённо прекращает поглаживать губы отца, что это только что было? Какая-то минутная слабость, что затмила собой всё что было. Всё же сын опускается и помогает с верёвкой, проводя ножом и смотря на Союз, который нервно сглатывает, сжимая зубы и опуская взгляд, для него это никогда не заканчивалось ничем хорошим. Автомобиль гудит, греется на солнце, тучи не задерживаются и быстро улетают куда-то дальше, растворяются на небосводе и остаются лишь намёки на их присутствие. Надо ехать дальше, Совета хватают за запястье и тащат к машине словно мешок с картошкой, в груди саднит и неприятно шевелится собственная гордость, что уже много лет пытается выбраться из капкана который устроил сам Совет, чтобы не испортить. Достаточно одной неверной фразы, одного неправильного действия чтобы его искалечили до состояния кровавого фарша. Россия толкает его к открытой двери, разит холодом от кондиционера, но почему же это больше напоминает клетку? Клетку из которой нет и никогда не будет выхода. Впрочем, так кажется на любое место, куда тянет его Федерация, он тащит его на самое дно, в глубокий бездонный омут: холода, страданий, боли, унижений и пыток. Всё это зарыто под толстым и плотным слоем, приторно сладкой заботы, по крайней мере, сын так говорит. Мужчина всё же вздыхает и садится куда следует, надеясь что Россия ненароком не заметит едва заметное пятно, пара капель, что упали в попытке остановить текущую рвоту из носа. Юноша действительно кажется не заметил или проигнорировал и просто сунул в руки отца тёплую, почти горячую бутылку. Нужно задать вопрос, нужно понимать где он и куда его везут. Главное не ошибиться, задать вопрос очень аккуратно. Россия садится в машину и захлопывает дверцу, слышится щелчок с двух сторон, двери заблокировали. Кажется юноша всё же раздражён поведением родителя. — Куда... Куда мы едем? — осторожно, будто бы прощупывая почву для опоры спрашивает Совет, больше машинально, по старой памяти, пристëгиваясь ремнём безопасности. Он весьма предусмотрительно сел около окна наискось от России. В голубых льдинках сверкает холодная сталь, тепло исчезает и на его место приходит мрачный холод. Рука сжимает руль и они плавно двигаются с места, Федерация выключает аварийку и выезжает на трассу. Свободной рукой дотягивается до полосы ремня и щёлкает механизмом, взгляд устремляется на дорогу, больше не выжигая в обмершем от накатившей волны страха Союзе дыры. Жмёт на педаль и они несутся как и прежде, только теперь старший мужчина может видеть их путь. Долгий, мучительный и многочасовой путь. — Мы едем на море, — неожиданно разрывает тишину Россия, мельком глядя на вздрагивающего отца. — хочу развеяться, да и там тоже есть дела. Бормочет молодая держава и достаёт пачку ирисок из бардачка. Он порой ведёт себя словно ребёнок, это в русских и пугает, их немного странное отношение к жизни. Союз вздыхает — море, как давно он его не видел? Видел ли вообще за свою семидесятилетнюю жизнь море хоть раз? Кажется всего один, когда проверял кого-то из детей, а так в основном был в Кремле. Развеяться, обычно способом отдохнуть, было истязание тела и души страны Советов, но что изменилось сейчас? Его взяли с собой, они едут уже очень и очень долго, хотя Совет точно сказать не может, он засыпал несколько раз, но просыпался в разное время суток. Получается Россия решил ехать на юг с самого Железногорска? С ума сойти, он совсем чокнулся. Хотя, это было не удивительно, в голове сверхдержавы всегда возникали странные затеи, да и происходило это на регулярной основе, из-за чего удивляться было само по себе странно. Воплощения могут не спать сутками, будет достаточно часа или двух, что собственно мог выделить Россия, чтобы ехать уже очень долго без сна и побочных эффектов его депривации. Союз тихонько хмыкает, как бы обозначая, что услышал его и понял, и устремляет глаза в окно, по хорошему этого делать не стоило, но он уже вырвал и фантомное облегчение будет действовать ещё какое-то время. Мужчина вытирает ладонью губы, наблюдая за проносящимся мимо лесом, где-то в глубине, будто мелькает какой-то зверь, сразу скрываясь в чаще, за ветвями и многовековыми стволами деревьев, в сердце поселяется какая-то новая тоска, то-ли по свободе, то-ли по его прошлому, в любом случае, тогда всё было хорошо, тогда ему просто следовало вовремя смириться и подчиниться России, пообещав что тот не будет уезжать за пределы СНГ пока новообразованные государства не уладят свои дела. Россия дал обещание! Для молодого русского обещания по какой-то причине действительно были важнее клятв и обетов, он проворачивал порой просто безумные схемы, умудряясь честно выполнить невыполнимое, то чего по хорошему было либо не достигнуть, либо делалось это с большим трудом за долгое время. И Россия, не смотря на принципы и договорённости с братьями застрелить отца, просто сказал не уезжать, но какой-то человеческий животный инстинкт словно отключил мозг и Совет сбежал, он предал доверие России, заставил того искать не совсем законным путём Союза на территории по меньшей мере восьми зарубежных государств. В число которых входили Китай, КНДР, Куба и Мексика. Его само собой нашли, привели на ковёр к разозлённому проблемами развала и побегом отца России. Ту можно сказать первую встречу с таким Россией, было забыть невозможно. Сначала приехала машина, каким-то образом Совет моментально догадался что это за ним, он остановился и сделав пару шагов назад, бросился бежать, в голову ударил адреналин, своих людей он узнает из триллиона жителей планеты, только они могли смеяться, удивлённо смотреть на новое и при этом на столько серьёзно и беззаботно одновременно исполнять свою работу. Так могли только они. Заметив убегающее воплощение, которое стремительно скрывалось от погони, они просто направили небольшой отряд с той стороны, куда бежал Союз. Уже тогда мужчина догадался что чем дальше он продолжит бегать от последствий своих решений, тем фатальнее для него будет итог. Дальше была только темнота, боль в простреленной лопатке, будь он человеком, скончался бы от потери крови, как жаль что Воплощения такой чудной способностью как смерть не наделены, они будут страдать, очень долго, пока не регенерируют до состояния в котором способны нормально функционировать, как ему повезло, что он отключился. После его доставили в Кремль где уже сидел с кипой бумаг его сын, злобно выпиливая в этой стопке взглядом что-то одному ему понятное, всё таки это было очень сложно, приводить страну в порядок, хотя найдя президента, всё стало чуть проще чем невероятно отвратительно. Тогда они и встретились, избитый Союз с простреленной лопаткой и утомлённый новой работой Россия, они очень долго молча глядели друг на друга, один испытующе, другой с подозрениями. Подозрения впрочем оправдались, та пытка ни с чем не была сравнима, хотя нет, была. Так уже происходило когда сам Совет уничтожал своего отца, который не сопротивляясь просто надеялся что всё закончится быстро, что его наконец прекратят пытать. Это было не так больно физически как морально, мучить того, кто подарил тебе всё. Только Россия не убивал Совета, он просто говорил, очень и очень долго, в основном на какие-то отвлечённые темы и не всегда обращался именно к отцу, мог говорить с кем-то из политиков, которые предпочитали игнорировать второе воплощение в комнате, которое насильно прицепили наручниками к батарее так, чтобы невозможно было встать с корточек, что было действительно адски болезненной пыткой. Только спустя пару дней таких и подобных им извращений над физической и психической оболочкой, его оставили в покое, ну, так думал Союз, без сил лежа на больничной койке. Ему ещё только предстояло пережить двадцать девять лет ада, чтобы сейчас думать о произошедшем в машине, будто очнувшись от многолетнего транса и купания в глубоком чёрном омуте где не было ничего, только он и его мысли. Они резко затормозили, Совет моргнул и обнаружил что они уже едут в каком-то городке и остановились у светофора. Кругом были красивые горные хребты, сверкали на солнце корпуса автомобилей по соседству и цвели деревья и цветы. Можно предположить, что это где-то в районе Чёрного моря, но точно утверждать нельзя, по крайней мере, пока они не подъедут ещё ближе. Россия открыл окно и закурил облокотившись рукой об опущенное почти полностью стекло, в лицо дунуло свежим ветром с лёгким запахом мятной отдушки. Они всё же поехали дальше когда загорелся зелёный и Совет словно маленький ребёнок, вылупился на происходящее, нет в целом довольно мало поменялось, хотя сплюнь, было невероятно много нового, что глаза разбегались и невозможно было зацепиться за что-то определённое. Он прилип лбом к тёплому стеклу и словно губка начал впитывать информацию вокруг. Они ехали довольно быстро и голова начинала кружиться от скорости, за считанные минуты они доехали до поворота, где был хребет, блоки из камней в сетке, огораживали трассу от случайных камней и обвалов, деревья свежо качались, будто кланяясь двум воплощениям. И тогда, когда они выехали за пределы хребта, перед ними простиралась огромная, пёстрая долина внутри углубления, низкие домишки косо смотрели в сторону леса который был ровно на границе этого кратера, луг был огромен, Совет уже так долго не был в подобных местах, захотелось открыть окно, вдохнуть запах свободы и жаркого лета, расправить плечи, будто у него появились крылья и бежать далеко, туда где нет никакой ответственности, где не нужно бояться за любые свои слова и действия. Что-бы просто можно было вздохнуть полной грудью и ощущать ветер в волосах и тёплые порывы лёгкого ветра. Россия слегка повернулся и посмотрел на отца, который смотрел с лёгкой тоской и надеждой то на пейзаж за горячим от солнца окном, то на кнопку открывания окон, будто зная что нельзя, что лучше просто молча наслаждаться тем что уже есть. Слегка усмехнулся и включил радио, суя в рот ириску и открывая окошко авто прямо около отца. В лицо подуло свежим ветром, в нос ворвался запах травы, цветов, и морской свежести. Ещё обогнув подлесок, им открылось море... Оно так ярко пестрило бликами, в ушах стоял его фантомный шум, лёгкий бриз и стрекот цикад заставлял невольную счастливую улыбку появиться на лице мужчины, который уже давно посерел и осунулся, переняв облик старых многоэтажек Железногорска, не высоких не низких... Таких будто пыльных что забивались лёгкие. Союз помотал слегка головой, снова устремляя оживающие, с каждой секундой, глаза на море, захотелось ощутить прохладную воду и мелкую гальку под ногами. Чёрное море, в безоблачную погоду, оно казалось сизым с белоснежными барашками волн и яркими пятнами катамаранов, яхт и других судов. Россия забавлялся реакции отца который не мог оторвать взгляда, чтобы посмотреть на эмоции сына, кажется он перестал оценивать свои действия и шаги на десять ходов вперёд и просто наслаждался тем что ему дал конец поездки. Захотелось сделать больше, он не злился, он ещё с начала десятых годов нового столетия не злился, но он боялся что отец не правильно поймёт это, из-за чего продолжал эту странную, то-ли игру, то-ли спектакль. Сейчас можно было смело отбросить маску, он просто хотел быть с Советом, возможно даже пойти на пляж как в далёком детстве и плыть на перегонки до буйков и назад. Искать подводную косу и показывать что он сам держится на воде, ловить рыбу и ловить стрекоз, потом принося целую банку, в кабинет пропахший книгами, временное пристанище отца когда тот был тут чтобы отдохнуть, но отдыхали лишь дети. Он любил всем сердцем всё в отце и братьях, порой, осознавая что возможно любовь к Совету слишком странная, не детская, а вполне взрослая. Зная это, он старался быть таким, каким его хочет видеть семья и при этом оставаться самим собой, это противостояние было сначала болезненным, но позже он уже привык к пачкам санкций, угроз от Европы и попыткам мирно улаживать конфликты. Мысли молодой державы снова пытались вернуться к политическим делам, он так же как и отец тряхнул светло русыми волосами, выкидывая проблемы и говоря себе, что он не будет как отец тогда, он действительно отдохнёт чтобы быстро найти решение.А море простиралось до горизонта.