Без причины.

Вжух Звук расстегивающейся ширинки пронзительно разнесся по стенам комнаты. Привычная тишина была разрушена, и Эйлер был готов поклясться, что точно не так он планировал провести остатки тяжелого дня. Перчатка левой руки, уже давно стянутая, бездыханно свисала с края стола. Что бы что, а даже в этакой ситуации владелец не собирался выдавать всю неопрятность — вещица свисала, бездыханная, не нужная, но точно аккуратно уложенная. Пальцы, столь холодными, аж до мурашек, подушечками, скользнули под остатки неспущенной одежды и остановились на нужном месте. Вздох. С превеликим смущением от собственных действий, взгляд пал уже на куда интересующую картину — монитор напротив. До сегодняшнего дня, Чарльз был уверен в том, что видео порнографического характера абсолютно не интриговали его все еще подростковый ум. И был совершенно прав. «Здраствуй, мистер Эйлер. Не спишь?» Уведомление гулком раздалось, кажется, уже по всей квартире. На счету велось уже второе нарушение благовенной тишины. Быстрые, немного нервозные шелчки мышки — и показатель звуковой тропинки опустился в ноль. Красная карточка, вылет с поля. Системный блок взвыл. Клац-клац «Пока нет. Хочешь поболтать?» Конечно хочешь. Зачем же ещё писать своему товарищу в пол второго. Именно так подумали бы все, кто знают Винсента Феннела. Не важно, за какой временной отрезок или условные отношения: будь то лишь в пределах школы или редактором в сети. А забавнее всего, только так его и знали. Чарльз чувствовал себя исключением. Но знать светловолосого, исходя из бесед на школьной крыше за обедом, и таких же шаблонных переписок перед сном — значило не знать о нем ровно ничего. Зажатая между телом, рука, сладостно переминала кожу, но никак не приступала. «А ты?» Да он вероятно, в открытую издевается, да? Клацанье по клавиатуре продолжалось. Затекшая от достаточно неудобной позиции, правая кисть, чуть ли не в раздраженной манере набирала ответ. Внизу непристойно ныло. «Ц…раз я спросил, то естественно хо-» Мысль была оборвана. Палочка, вся из себя такая вертикальная и прилежная, продолжала мигать в конце предложения в строчке ввода. Действительно ли желтоглазому хотелось именно сейчас вести диалог? И вот прям ничегошеньки не выходило у него за рамки обычного? Он сглотнул. Повторно оглядел свою темную комнату. «…чу разделить с тобой этот вечер.» И как по щелчку пальцев, образ темноволосой подруженьки сразу встал в голове. Вся из себя важная, гордая и обидчивая, а на деле — загнанная травмированная девочка. Впрочем, как и все тут. Эйлер беспокоился о ней, а возможно и нет, но больше его беспокоила вероятность того, как быстро он переймёт от Анри грубую манеру общения. Неприятная буковка "ц" в начале сообщения так и выдавала все его волнения, являясь при этом и зачатками этого же страха. Какая глупость. Парень не решился поменять построение предложения. Но и не терялся. Чарльз старался куда меньше сравнивать переподругу-недодевушку с Феннелом, но выходило так себе. Выходило скомканными пучками нервов и скрученными теплыми чувствами на уровне живота. «Ах, ты так мил со мной. Как бы отблагодарить…» На кровать. Твои брюки будут лишними. Не нарочно, но картина последних мыслей тут же была спроецирована в голове: нарисованная улыбка спала с лица Феннела, а мягкие черты лица изображали слишком реалистичную миловидность. И эта миловидность, прямо сейчас, где-то в стенках перевозбужденной головы медленными и уверенными движениями сближалась с Чарльзом. Пугающе-интригующе разглядывала своим опустевшим взором налитое краской, лицо напротив. Обходила боком, поправляла собственную кофту, с особенным принуждением тянула за чужой воротник, сладко склонялась ближе, шептала что-то неимоверно постыдное, вспоминать что темноволосый мог бы во все оставшиеся за его жизнь, моменты экстаза. До очередного, к слову, было не так далеко — Эйлер хаотично водил рукой, то сжимая, то вновь ослабевая хватку. Провокационная манера? О нет-нет-нет, все мы знаем, какую иллюзию хочет воссоздать этот все ещё маленький мальчик. Мозг не обмануть — проталкивание члена по самую чужую глотку отзывалось бы другими ощущениями, теплыми, склизкими, и до жути порочными звуками. Онанизм никогда не карался среди людей, но и тайные пороки столь смехотворного занятия не раскрыл бы никто. Мальчик Чарли ждал, когда засмеется, наконец покончит с этим, отдастся бесплатному цирку и забудет об этом вечере как о страшном приятном сне. Но, ох, какое недоразумерие — извилины затуманенного разума давно отключились для таких сложных махинаций, как смех, а из лёгких рванно выходили только вздохи и прозрачное чувство угрезение совести и стыда. Хотелось только двигать, двигать, двигать. Машинально, без особого смысла, без сбивающих с толку переживаний. Только двигать. И пытаться молчать. Речь зашла о политике. Перескочила на учебную успеваемость. Переливалась в планы на будущее, и чуть ли не доходили до абсурдных тем — кто чем завтракал прошлым утром. «Скажи, милый Чарльз, есть ли у тебя фаворит?» Маленький Эйлер завтракал яичницей вчера. «В каком плане?» «Не глупи. Кто тебе симпатичен?» Это уже другой вопрос. Он ненавидел Винсента, безусловно ненавидел. Раздражала эта, несвойственная окружающим, прямолинейность. Раздражали все эти слова, такие тёплые на первый взгляд, а на деле — ничего, кромежное и холодное. Светловолосый не вдавал в свои речи даже особых, правильных эмоций. Но именно такие речи имели на Чарльза самый большой вес. Только от Феннела. И, возможно, от матери. Ненавидел так же, как и Уорхол самого темноволосого. Та, смахивая лёгкой пощечиной такую же незначительную обиду на щеке парня, бросала его где-нибудь посреди оживленной улице с "отрадной" привычкой не объясняться. Послать нахуй, развернуться и ускорить шаг в противоположном направлении, давая только одну возможность бедному товарищу — догонять в мольбах прощения. Но Генриетта не умела держать слово. Она крыла трехэтажным матом, бранностью своей совсем не походя на женский этикет — но тут же приглашала Эйлера в кинотеатр. Выбирала места "для поцелуев", скидывалась на попкорн и уже с забытыми недовольствами уживалась рядом с парнем. Винсент же, посылая человека, превратил бы это в настоящую прощальную встречу — заказал бы столик в небезызвестном городском кафе, сказал бы пару слов о расставании, оплатил бы счёт за двоих и на всегда смылся бы с жизни этого человека. Ушёл красиво, незлопамятно, чисто — ещё чуть-чуть, и Чарльз расплавится от этих мыслей. Ах, как бы хотелось хоть раз, даже на лад расставаний, сходить с Винсентом куда-нибудь. Вместе. Так, чтобы все внимание этих зеленых глаз было приковано только к нему. Откровенность, откровенность, искренность — маленькому Чарли не терпится разгадать загадки в этом божественном лике. Хотелось бы оплатить за такое отношение, хотелось отомстить за такие слова. Воодушевленно потянуть за кончик перчатки зубами, демонстративно сбрасывая вещицу на пол, далеко не так опрятно, как сейчас. Сделать смелый ход — руки на талию, не акцентируя внимание на чужую мешающую водолазку, на сорванный с тонких губ блондина удивленный, взбудораженный вдох, и ближе-ближе-ближе, словно удочкой зацепленную рыбку. Забыть хоть на один раз о прилюдных личных границах, кодовых словах, действиях — черт, просто забыться. С объяснениями или осуждающим взглядом, с отвержением, и наконец той самой «прощальной встречей». Пойдет ли, всвязи с таким вызванным отвращением к темноволосому, поперёк собственным правилам сам Эфирный Принц? Эйлер воздыхал на мягком стуле. Всё больше налегая на рабочий стол, не оставалось выбора, кроме как полностью притиснуться к покрытию всем телом. Тёплая щека тут же столкнулась с холодным предметом вплотную. Размытый силуэт компьютера, совсем близко, возвышался своим монитором и усмехался сам себе над уязвимостью парня. Эйлер переодически жмурился, и не понять, от яркого света экрана напротив или же подавляя чувствительный момент ниже. Поток мыслей, грязных как и все вокруг, неумолимо вытекал мелкими слезинками из глаз, сжимался в хаотичных движениях кольцом пальцев на члене, стекал размазанным вдоль предэякулятом и отзывался в смешанных звуках по комнате. Конечно, вина всему мыслям. Конечно виноват не Чарльз. «Никтл. Мнн далекэто чувст» Пальцы ослушивались, бессильно вздымались над клавиатурой, и так же глупо оставались в воздухе, промахивались по клавишам. Неловкие движение рук рассекали слои воздуха, подрагивание кистей, не поддающиеся контролю, то и дело сбивали с толку, вынуждали отвлечься от содеянных грехов. Самое страшное, что Чарльз и не предполагал, что когда нибудь опуститься на такой уровень равзрата. Жизнь — как большая пытка, и больше всего его напрягало испытание с отношениями. Потому что их не было. Быть маленьким хикки, отданному самому себе и никогда не смочь преодолеть собственные принципы — в этом была его правда. Эйлер наблюдал, Эйлер анализировал, но никогда не делал решительные, необдуманные ходы. За словами всегда нужно следить, а лучше всего снять с себя ответственность и отречься от статуса говорливого товарища. Анри видела в нем силуэт зануды, Винсент видел в нем близкого по духу собеседника. Но было уже просто до лампочки. Хотелось лишь быть ближе. Ближе, чем тихие нашёптывания на ухо, приятней, чем палящие лучи солнца после холодного дождя, горячее, чем раскаленный золотой песок под ногами знойным июлем. Смысл расплывался между содрогающимися коленками, мысли наконец встали в тупик, и твердили только одно, болезненно смыкающиеся на устах, имя. Ах, Винсент. Винсент… Винсент!..

***

Винсент печатает… Холодные капли воды продолжали торопливо стекать по руке, перебегая на запястья и впитываясь в темную ткань рукавов. Мелкие ранки защипали и жгли так, что складывалась мимолетная, пугающая идея, что они внезапно закровоточат. Мерзко. Противно, насуще противно чувствовать эти остатки устранненых следов на ладонях, и я, в несвойственной самому себе спешке встряхнул ими в стороны — лучше так, чем никак. Поверх сырых рук натягивать перчатки проблема, впрочем, я не успел — всплывающее уведомления (вероятно, вовремя) заставило вновь поежиться и обратить внимание на нетерпеливые возгласы самого терпеливо человека на планете. «Чарльз? Ты задремал прям за столом?» Вполне возможно. Ох, если бы… «Мне было необходимо проведать мою любезную подругу. Раковину.» Не было причины лгать. Мой дорогой товарищ не настолько глуп, но и не настолько догадлив. Не мог же он видеть все, подобно всевышнему… Я надеялся. «Вот оно как. Просто, без причины?» От натиска неудобного стула, я ещё раз поерзал, словно непоседливым ребёнком в свои…минус ноль годиков. Славные времена были тогда, когда меня не существовало. От моих мечтаний скрутило живот, и я так и не расшифровал, значило ли это впихнуть в горло еще немного пищи, или заставить сомкнуть глаза и отключиться, цитирую, прям за столом. Перечитав сообщение, я больше с недоверием взглянул на вычищенную мылом, правую ладонь. «Без причины.»