Звезды в сердце

      У Феликса очаровательная россыпь веснушек на лице, трудно не залюбоваться. Хван это испытание всегда моментально проваливает. А если дитя с поцелуями солнца еще и улыбнется, тогда уж лучше сразу пульс проверять, мало ли.       Хенджин вспоминает, как Феликс однажды признался, что в юности ненавидел эти маленькие звезды на щеках и любыми способами пытался от них избавиться. Сама мысль о такой глупости кажется безмерно глупой. Иногда Феликс сам по себе кажется солнечным дарованием, такой он яркий и невообразимый. С этими искорками в глазах и теплой улыбкой, его и с самим солнцем спутать не стыдно. Хван рядом с ним ощущает себя одинокой Луной, что не могла бы блистать так ярко без света своей звезды. Да, именно так ощущался сверкающий, такой далекий и, кажется, недосягаемый Феликс. Как звезда, что поселилась в голове у Хенджина, пока на его собственных руках рождается целая галактика, нарисованная черной ручкой. Почти такие же звезды отражаются в его собственных глазах. Разве что на коже они слегка видоизмененные по желанию художника.       Взгляд у Феликса сосредоточенный, не иначе как вселенную создает. Не отвлекаясь, языком быстро проходится по подсохшим губам, зализывая мелкие ранки, и продолжает творить. У Феликса еще не стершийся привкус шоколада под языком, а Хван и не ужинал бы, если бы мемберы не посчитали, что он сегодня слишком мало ел. Теперь уж, стараниями своих любимых мальчиков ему, вероятно, вновь на несколько дней придется сесть на диету, но что уж тут поделаешь.       Завтра с самого утра, наверно, ещё до того, как они успеют глаза открыть, начнутся съемки. Но это ничего, это будет завтра. А еще сегодня они сидят на деревянных ступеньках, слушают стрекот пробудившихся сверчков и шелест листьев. От вечернего холода по спинам мурашки бегают, а парни сидят в одних футболках да штанах, слегка краснея от подступающей прохлады.       Феликс аккуратно выводит свои рисунки на светлой коже, а Хван, уложив голову ему на плечо, вдыхает приятный запах летнего вечера вперемешку со сладковатым ароматом ванили на светлых прядях Ли. Они сидят молча, провожая уходящий день приятной умиротворенностью, которую обретают, оставаясь наедине. И только шелест ветра и ночные букашки наполняют воздух живыми звуками природы. В такой атмосфере даже подрагивание ресниц и мелодичный стук сердца кажутся непривычно громкими, если быть достаточно близко.       У Хвана в голове дурманящая пустота. Такой редкий и от того приятный момент тишины в силу отсутствия шума снаружи и внутри. Нескончаемые мысли тревожного завтра наконец утихают, не в силах противостоять накрывающей усталости и неожиданно обретенному чувству безопасности. И от этого так же приятно, как от недавно услышанного предложения посидеть вместе на крыльце дома: тихий шепот и яркие звезды в глазах действуют на Хвана гипнотически, и вариант не взяться за протянутую руку, казался просто несуществующим. Пальцы сплетаются и теперь две искренние, слегка сонные улыбки расцветают в темном помещении. И вот уже Феликс выводит ровные линии, особо не задумываясь над рисунком. Расположение звезд его мало волнует, и на сияющее небо он даже не смотрит. Только на тонкое запястье в его руке, доверенное Феликсу лично его хозяином.       У Ли мурашки пробегают по коже от чужого дыхания на шее, ярко контрастирующего с вечерней прохладой. А в голове не обрамленное в четкую форму, но от того не менее яркое желание. Желание прикоснуться к чужому телу. Услышать биение его сердца и неспешное от легкой дремы дыхание. Ощутить под пальцами слабую дрожь или легкие мурашки. Прижаться ближе, скрываясь от холода, и раствориться в этом человеке целиком и безвозвратно. Желание говорить всю ночь напролет о звездах, волнах, о лесе после дождя, о чувствах, таящихся где-то рядом с сердцем и неугомонно живущих в мыслях. Желание чувствовать, растворяться, не думать и знать.       Феликс не пытается оправдывать свои действия, но для самого себя подсознательно решает, что приятный вечер разморил его. Парень отлепляет взгляд от нарисованного им космоса. На плече Феликса мирно покоится его собственная вселенная и при взгляде на него, губы Ли непроизвольно растягиваются в нежную улыбку. Он откладывает черную ручку в сторону и впервые за вечер поднимает взгляд к звездам. Здесь, вдали от ярких фонарей и негаснущих огней ночного города, звезды кажутся особенно сияющими и невероятными.       У Феликса сердце выстукивает сбитый ритм, и он тянется рукой к парню рядом с ним. Аккуратно коснувшись кончиками пальцев чужой щеки, Ли дожидается, когда Хенджин сонно приподнимет веки. Разглядывает его лицо, подмечая уже давно выученные детали, на которые и не обратишь внимания, не засматриваясь в тысячный раз. Открывшиеся темные глаза напоминают ночное небо. У Феликса сердце стучит все громче, и он тянется ближе, оставляя поцелуй на щеке, отстраняется немного, что бы еще раз заглянуть в темные очи и дарит еще один нежный, почти невесомый поцелуй чужим губам.       Щеки опаляет жаром, и вот уже все тело горит от смущения. Не зная, куда себя деть, Феликс сворачивается калачиком и кладет голову на хвановы ноги, пряча порозовевшие щеки в складках тонкой ткани. Сердце его бьется в сумасшедшем ритме, отдаваясь легкой болью в груди. И даже не глядя на небо, перед глазами у Ли мерцают звездочки. Кажется, жуки залезли в голову и шумят в ушах. В сумасшедшем ритме они бегают по черепной коробке, не успевая разбирать все мысли и эмоции, внезапно вывалившиеся в центр управления системы. Чувство собственной глупости и несдержанности накрывает с головой. Хочется убежать, спрятаться, улететь с этой планеты и провести остаток жизни где-нибудь на Луне, с возможностью лицезреть, когда-то свою планету, оттуда. С расстояния тысячи миль. Кипящий стыд лавой разливается по организму, сжигая все на своем пути. И только кончики пальцев холодеют, их неприятно покалывает от подступающей тревоги.              А затем рука Хвана ложиться на голову Феликса и мягко перебирает все еще влажные после душа пряди волос. И в этот момент поток тревожных мыслей резко обрывается, оставляя в голове непонятную пустоту. И тогда наступает покой. Сердце прекращает больно отбиваться о стены грудной клетки и возвращается к своему почти привычному, хоть и слегка сбивчивому ритму. И прохлада вновь окутывает хрупкое тело. Рука, что обрисована Луной и звездами, проводит от плеча Феликса к его запястью, оставляя за собой след из мурашек, и осторожно переплетает их холодные пальцы. Феликс жмется ближе, согреваясь теплом чужого тела, и ощущает, как слегка подрагивает Хенджин. Феликсу тепло на душе и в сердце. Он бы хотел остаться в этом моменте навечно, сгорая изнутри от собственных чувств и мелко дрожа от леденящего ветра снаружи. Совсем недавнюю неопределенность, заменила твердая осознанность и трепетная надежда, а большего ему, в общем-то, и не нужно.       У Хвана звезды в сердце и солнце под боком, а это, честно говоря, все, о чем он мог мечтать.