Завтрак со шрамами

Пока Саша умчался в ванную смывать вчерашний грим, а потом намазывать свою прекрасную мордашку всеми возможными кремами, что есть у них обоих в наличии, Ярик убрал постель, собрал диван — «и что сложного-то, не понятно», и принялся готовить завтрак. На глаза снова попались четыре упаковки острой лапши, что в первый день они просто бросили на подоконник, и улыбка сама вернулась на лицо. Вот же Сашка странный со своей гиперзаботой. И ведь сам-то особо острое не ест, аллергичная душа, а купил какую-то ядреную. Ну ладно, лапша не пропадет, особенно с приближающимся плотным графиком репетиций, а на завтрак лучше сделать вновь яйца: сыто и сердито. В этот раз, Казьмин, никаких тебе изысков. Все равно сожрешь все мигом. Довольствуйся простой яичницей с хлебом. Сашка вернулся из душа вполне себе счастливый и порозовевший, и сразу принялся с энтузиазмом за еду. Ярик, молча, сел напротив и взглянул на него. Невозможно не смотреть на Казьмина, когда он так близко: притягивает и взгляд, и внимание. Или это просто кухня слишком маленькая — энергии и ауры пересекаются, как ни крути. А сопротивляться, как показал жизненный опыт, бесполезно. Аппетит как-то не успел его еще настигнуть, потому Баярунас просто задумчиво жевал сыр и запивал ароматным чаем, игнорируя горячую яичницу, что, на удивление, вышла сегодня ровной и какой-то даже красивой. Для Саши тоже: два ровных ярких «глазка» и белоснежный белок с тонкой зажаристой ажурной каемочкой. И Ярослав, как всегда, посыпал яйца сыром и паприкой. И последняя алой царапиной протянулась вдоль одного «глазка». Было красиво и символично, черт возьми, но уже не оценить — на тарелке остался маленький кусочек. Надо будет все-таки зайти в супермаркет после квартирника, сыр закончился, да и Казьмину явно захочется вечером чего-нибудь перекусить. Опять же, пресловутые овощи купить, которые теперь надо почаще добавлять в свой рацион. Но Сашка, конечно же, прав. Абсолютно. И надо продолжать слушать Казьмина. Во всем. Саша закончил с яичницей, дожевал хлеб, допил чай и отвлекся на телефон, пиликнувший сообщением. И как-то так повернулся к Ярику, что свет от окна особенно сильно выделил его лицо, а точнее, висок и бровь, ту самую. И Ярик засмотрелся, поправляя очки. Теперь-то он видел все четко и ярко. Да, Саша уже третий день с ним, но как-то до этого он особо не обращал внимания именно на шрамы. Наверно, потому что Казьмин вечно челкой прикрывал их, а сейчас волосы у него гораздо короче, да еще он их как-то взъерошил сильно после умывания. В общем, шрамы предстали перед Яриком во всей красе. И он вспомнил, когда впервые их увидел. Точнее, тогда там были еще жутковатые швы, заклеенные пластырем. И Сашка продемонстрировал их всем на совместном стриме. Такой он был трогательный, жалостливый, постоянно говорил про операцию и вспоминал детали. Ярику от этих деталей плакать и скулить хотелось, бежать в другую комнату, чтобы без посторонних отдаться накрывавшим с головой чувствам тревоги, страха и сочувствия, но он держался, как мог. Шутил за троих и бодрился, умело скрывал эмоции. А после выключения камер почти, что называется, сорвался: погладил их осторожно, поцеловал, подул — «чтоб быстрее зажило и не чесалось», и вновь залепил пластырем. Казьмин, конечно, сказал, что поцелуи заживлению никак не помогут, но благодарно позволил себя трогать и мягко поцеловал в дрожащие губы в ответ. Потом шрам ярко вспыхнул в воспоминании о концерте с оркестром. Всего через полгода, почти, после операции. Или чуть больше. Очень тяжелое было время тогда: у Ярослава голова была полностью забита организацией сложнейшего концерта, поэтому вспоминалось с трудом. Он тогда буквально ни о чем не мог думать, кроме него и худел буквально на глазах. Сашка, конечно. старался помогать и участвовать, как мог, предлагал отказаться от некоторых безумных идей и особенно дорогих аранжировок, но Ярослав успокаивал и говорил, что все они вытянут и смогут. И глаза привычно вспыхивали тем самым волшебным светом на сильно похудевшем и осунувшемся лице. Но цель была обозначена: или сделай, или не стоило и начинать. И они смогли. Вытянули. И целовал Ярослав потом Сашу не менее трепетно и нежно, хотя тот сказал, что больше почти не думает о шрамах — эйфория после случившегося грандиозного концерта перекрывала абсолютно все эмоции. Но шрамы чувствовались под губами. Они напоминали о случившемся в начале года. Интересно, а как сейчас? Они еще ощущаются? — Саш, ты доел? Закончил? — А? Да, спасибо, Ярик. Очень вкусная яичница. Что ты добавляешь? — Да ничего особенного. Немного паприки, немного пармезана сверху тертого. Базилик сухой… — Вау! Да ты прокачался. Только в готовке, Ярослав? Ох, Сашка, ну зачем же ты сейчас так соблазнительно улыбаешься, а? Нехороший ты. Точнее, самый лучший и красивый. Но я хочу сейчас немного другого, иначе на квартирник мы с тобой опоздаем. И не будет у нас ведь никакого оправдания. Хулиган. — Ты же прекрасно знаешь, что не только. Ярослав по-кошачьи мягко и осторожно обошел стол и приземлился к Саше на колени. Тот успел только полторы свои бровки поднять вверх и снова ухмыльнулся. — Ты давно не мелкий. И твоя пятая точка… — Тсссс, Саша. Закрой глаза. — А это не опасно? — поинтересовался Казьмин, но при этом уверенно опустил ладонь на бедро и погладил. — Это приятно, — улыбнулся Баярунас, и надвинул очки на нос посильнее. — А как же квартирник? Люди там за билеты сражались… — Успеем. Закрывай, Саш, — и Ярик ласково коснулся самым кончиками пальцев дрожащих ресниц на опускающихся веках. В очках он теперь видел все действительно четче и ярче. Саша знал об этом прекрасно, ворчал немного, когда Ярик это подчеркивал. Шутки про морщины и прыщики, про царапинки от бритвы и мешки под глазами не умолкали ни на минуту все эти дни. Но Ярик только закатывал глаза и шел целовать эти морщинки, царапинки и прыщики. И Саша быстро сдавался. Сейчас Ярослав тоже очень хорошо видел все то, чего так боялся Казьмин. Вон, на виске даже немного крема осталось, надо растереть. Судя по запаху, он взял все-таки не свой. А вот шампунь у него свой. Приятно пахнет. Ярик сразу коснулся верхнего шрама и повел до брови, к переносице и обратно. А потом, стал нежно и осторожно целовать. Легко, невесомо, словно лепестки роз падали Саше на лицо. Да, шрамы все еще чувствовались под губами, но Ярик целовал и целовал, положив одну руку Саше сзади на шею, а другой легко придерживал за подбородок. А когда на секунду отвлекся и посмотрел на любимого, замершего красивой античной статуей, то заметил скопившуюся влагу в уголках глаз и успел поймать губами первую скатившуюся слезу. Саша глубоко выдохнул, но глаз не открыл. И крепче вцепился в бедро на коленях. Но задрожавшие губы выдали его тут же. Еле сдерживается, растрогался, расчувствовался, но не намерен отказываться от теплой трепетной ласки. — Саша, Сашечка. Мой Сашечка. Мой красивый и талантливый. Ярослав продолжал целовать, шепча имя и комплименты, поглаживая по шее, по коротким волосам на затылке, по вискам, вызывая ощутимые мурашки А потом губами и носом осторожно и мягко прижался к шрамам, пока не почувствовал, что Саша пытается повернуться к нему. Пришлось отстраниться, поправить очки и внимательно заглянуть в глаза. Саша не стал прятать взгляд и скрывать и без того видимые слезы. — Ярик? — М? — А если бы я умер? — О господи. Казьмин, ты не умер. — Ну, а если бы? Ты бы, что тогда? Кто бы стал твоим Иудой? — Ох, Саша. Никто. Ну может, со временем. Я бы сам пел за Иуду, если бы пришлось. Но, скорее всего, ничего от Баярунасконцерта не делал бы. Я не знаю, Саш. Я не отвечу тебе. И больше не думай об этом. Ты — жив. И ты со мной, — и в подтверждение своих слов Ярик мягко чмокнул сомкнутые губы со вкусом паприки и немножечко — слез. — Ты бы… — Саша, если бы ты умер, у меня просто была бы другая жизнь. Совсем другая. Как бы я пережил твою смерть? Не знаю. Три месяца в слезах на полу тебя устроят? — Ну почему ты такой? Вот как же ты…какой же ты стал, Ярослав. — Какой? — Будто бы познавший все истины мира уже заранее. — Вот как? Ну спасибо, Саш. Я тронут. — На квартирник пора. Ты опять не следишь за временем, а оно, как там было? — Тянется, Саш. Нам еще очень рано выезжать. Я успею кое-что доделать к концерту. — Успеешь, ага. Но сначала я тоже хочу поцеловать твой почти невидимый шрам. — Саш, ну он же внизу живота. Боюсь, что так ты не сможешь изогнуться. — Ха. На диван, Баярунас, — вкрадчиво и с напускной хрипотцой –хотя, с утра и после концерта голос и без того ниже обычного, — сказал Саша, нагло скользнув ладонью на живот под футболку. — И потише, а то я слышал за стенкой твоих соседей. И тебе еще петь сегодня, мой дорогой. Я уж и про завтра молчу. — Так тебе тоже петь, — ответил Ярик, слезая с колен и перемещаясь на диван в лежачее положение. — Не волнуйся, я справлюсь, — ответил Саша, ловко стягивая по бедрам домашние шорты с Ярослава и задирая футболку. — А я ведь просто захотел поцеловать твой шрам, Казьмин. — А я просто разревелся и понял, что не хочу рядом с тобой не упускать ни минуты. Потому что в любой момент… Ярик, от нас же ничего не зависит… — Тссс, хватит, Саш. Прошу. Проехали эту тему, — Ярик улыбнулся и вновь коснулся нежно половинки брови и шрама. — Не упускай, Саш. И пока целовал любимые горячие губы, думал, что да, конечно, Саша опять во всем прав. Абсолютно. Ничего от них не зависит. Но как проводить каждую свободную минуту рядом друг с другом, решать все-таки им самим. И поэтому он будет обнимать, ласкать и целовать Сашу на этом диване до самого выхода из дома на квартирник. А еще, обязательно, — и после. Чтобы не оставалось времени думать про шрамы.