Чайка

Шум волн отзывается в ушах равномерным и приятным звуком. Утреннее солнце, лучи которого сегодня не обрывает ни малейший клочок облака, по-ребячески играет с морской водой, оставляя на её поверхности тысячи бликов. Безмятежно синее небо разрывали разве что белоснежные чайки, что носились вокруг мачт кораблей, то опускаясь на воду, то присаживаясь куда-нибудь на буи. — А ну-ка стой! — разносится звонкий девичий голосок, нарушивший безмятежность утреннего побережья. Крик оказался бесполезен — чайка, присевшая на поверхность металлического ведра, успела схватить оттуда небольшую рыбку и, взмахнув крыльями, умчаться подальше, в сторону горизонта. — Поймаешь ещё какую-нибудь, да побольше! — улыбнулся пожилой рыбак, подошедший сзади и потрепавший девочку по волосам, — но в следующий раз, Юка, рыбу без присмотра не оставляй. Эти крикуньи растащат её только так. — Но я её кое-как вытянула, Томура-сан! Пусть эти пернатые сами себе еду ловят! — с этими словами девочка для вида выкатила нижнюю губу и опустила свой притворно-обиженный взгляд с пирса на воду. В прочем, слишком долго это молчание ей удержать не получилось. Поймав боковым зрением добродушно-озорные глаза Томуры, Юка улыбнулась сама и, схватив в руки увесистое ведро, побежала по пирсу в сторону берега. — Ах ты проказница! — закричал рыбак, для комического эффекта понизивший свой голос и медленно побежавший в сторону Сусуи. — На чаек жалуешься, а сама хуже и проворнее любой из них будешь! Мы договорились поделить улов напополам! Прыгнув с пирса на песок, Юка пробежала по берегу ещё несколько метров и, развернувшись, остановилась. Всё-таки ведро, заполненное свежей рыбой и гребешками почти до отказа, было слишком непосильной ношей для девочки лет семи вроде неё. Почти что швырнув груз на землю, девочка утомлённо присела. По своей наружности она не слишком отличалась от сотен других детей, проживающих в Тоёхаре. Однако, из этой массы её выделяла одна крайне занятная деталь, не свойственная ни японцам, ни айнам*, проживающим здесь — глаза. До невозможного голубые, они были похожи на морскую воду и ясное небо в разгар дня. Наивные, безмятежные и добродушные — казалось, что все эти черты настолько сильно пропитали её характер, что нашли своё отражение и в этой голубизне её зрачков. Когда Юка закончила запыхаться, её губы снова разбил смех. Звонкий и переливчатый, словно сотни колокольчиков — так обычно смеются чайки. Томуре иной раз казалось, что Сусуя вполне себе могла быть воплощением этой морской птицы — красивая и утончённая, но при этом невероятно резвая и свободолюбивая. Льняное, по типу европейского белое платье усиливало это впечатление — каждый раз, когда Юка носилась вдоль морской волны, как бы играя с нею в догонялки и стараясь не намочить свои ножки водой, что здесь ледяная даже летом, его складки развивались на ветру, как крылья чайки. Отскакивала от догнавшей её волны она, кстати, с тем же криком возмущённой птицы. — Поделим так поделим, — улыбнулась Юка. — Но гребешков можно мне в этот раз побольше дать? Они такие вкусные, а вы их не слишком охотно едите! Каждый раз замечаю это. — Ишь какая, и правда чайка! — рассмеялся рыбак. — Вот всё заметишь, лишь бы улов побольше утащить. — Тогда я вам часть своей рыбы отдам! И мне до дома будет нести проще, и вы побольше товара продать сможете! — прощебетала Юка. — А ты для своих лет девочка сообразительная. Чую, мужа будешь уговаривать умело и метко! У меня Кацуко такая же была, так что таких как вы издалека вижу. — Тепло проговорил Томура, подцепив груз с рыбой к велосипеду. — Кстати, тебя до рынка не подвезти? Ты, кажись, живёшь недалеко оттуда, так что там тебе твою часть улова и отдам. Не пешком же со всем этим идти. — Ой, большое спасибо! — с этими словами девочка села сзади старика, вцепившись в него. От плотной, слегка истёршейся серой рубашки веяло запахами рыбы, соли и, кажется, уксуса, с которым он, как и его жена некогда, стирал свои вещи. Ни детей, ни внуков у Томуры не было. Единственный его с Кацуко ребёнок умер ещё в младенчестве, а сама жена слегла от чахотки в достаточно молодом возрасте. Несмотря на всяческие уговоры и предложения знакомых, жениться второй раз Томура так и не решился. Лет десять назад он переехал сюда из небольшой деревушки на севере Хоккайдо, остаток своей жизни день за днём проводя то на своей лодке утром, то продавая морепродукты на рынке. О жизни Юки, несмотря на своё плотное общение с ней, он практически ничего не знал, да и не слишком стремился выдавливать из неё подробности её жизни — рыбаку вполне хватало факта, что Сусуя была сиротой. Минуя ряды одноэтажных деревянных домиков, вывесок и фонарных столбов, Томура продвигался в сторону рынка, минуя то редкие автомобили, то повозки. То были первые часы после рассвета — город только просыпался, а его жители двигались по улицам весьма неспешно. Когда оба доехали до рынка, Юка проворно соскочила с велосипеда, достав свой мешок. Туда улетела часть пойманной рыбы и гребешки — самые красивые из них достались, само собой, Юке. Тепло, практически по-родственному обняв пожилого рыбака, Сусуя попрощалась с ним. Не удержавшись от соблазна пройтись по рынку, Юка побежала в сторону рядов со сладостями. Несколько иен звенели в поясном мешочке, поддразнивая девчонку что-нибудь купить Горка моти различных оттенков приманила к себе взгляд девочки. Опустошив свой мешок, Сусуя получила в руки бумажный свёрток, наполненный любимым лакомством девочки. Поясная сумка стала ещё чуть-чуть тяжелее. Обогнув свой дом, девочка юркнула сквозь небольшую дыру в заборе, известную только ей. Она спрятала мешок с морепродуктами глубоко в кладовке, а сама пробралась в свою комнату через предварительно оставленное открытым окно. Спальня Юки — уголок японского образцового ребёнка. Практически армейский порядок царил здесь во всём — от идеально заправленного футона без единой складки до листов бумаги, кистей для письма и баночек с тушью на столе, расставленных по строго определённым местам. Прямо над столиком висела очень старая, ещё времён Токугава** акварельная гравюра, иллюстрировавшая привычки образованной и благочестивой женщины. За этим столом, как правило, у Юки проходили занятия со специально выписанным для неё профессором из Токийского Университета. Никаких дурацких шкатулочек с замками, цветастых блокнотиков и уж тем более импровизированных шалашей. Всё-таки девушке с чистой совестью и должным воспитанием не положено иметь каких бы то ни было секретов от общества. Принцип гласности перед всеми преследовался в каждом уголке её комнаты. Даже свет падал сюда как-то по-особому, ровно и ярко, как с хирургической лампы, не оставляя и шанса на причудливую игру света и тени, способной что-то скрыть. Юка приподняла одну из дощечек, которыми был уложен пол её комнаты. Остаётся только догадываться, как при строительстве её дома рабочие упустили эту деталь, но факт остаётся фактом — у Сусуи был превосходный тайник, о котором ни прислуга, ни её воспитатели догадываться даже и не могли. От пола доска в высоте не отставала ни на миллиметр, а потому служила великолепным ключом от всех её тайн. Когда Юка вслед подняла фанерную пластинку, взгляду открылся целый мир: в пространстве размером с небольшую коробку лежали несколько бусин, спичечный коробок, небольшая кучка иен, засушенные цветы, металлическая коробочка с запрещёнными в этом доме леденцами, несколько особо красивых ракушек и — главное сокровище — настоящий американский женский журнал 1934 года, в котором Юка не понимала ни слова, но внимательно разглядела все фотографии. В коллекцию попала ещё одна ракушка, которую девочка сегодня нашла на пляже. Точно так же она аккуратно положила внутрь свёрток с моти, не устояв прежде перед соблазном взять пару штучек оттуда. Со стороны второго этажа послышались шаги. На автоматизме уложив доску обратно и прижав её, Сусуя повернулась к столу и на случайной странице открыла сборник кусадзоси.*** Раздвинув сёдзи, в комнате оказалась О-Хисэ, её воспитательница. Женщина лет сорока, с туго затянутым пучком волос и скрывавшим морщинки на лице слоем пудры, бросила на девочку острый взгляд. — Такой ранний час, а Вы уже за литературой. Весьма похвально, госпожа, но сейчас Вам бы следовало заняться делами важнее. После этих слов перед ногами Юки оказался свёрток. О-Хисэ осторожно раскрыла его, открыв взгляду алое, совсем новое детское кимоно. — Буквально вчера вечером прибыло. Сегодня из столицы к нам приезжают представители военного министерства, и наши чиновники устраивают им торжественный приём. Ваш долг — присутствовать там. Чуть позже мы поможем вам собраться, а пока извольте пойти на завтрак. О-Хисэ вышла из комнаты. Не думая даже и бросить взгляд на очередной свой наряд, она достала припрятанные в складках своего платья моти. Вкус свежего, сладкого рисового теста заполнил рот, заставив Юку довольно улыбнуться. И зачем куда-то идти, если лучший в мире завтрак она уже ест. Примечания: *Айны — коренной народ земель, окружающих Охотское море, в том числе и о. Сахалин. **Токугава — также эпоха Эдо; промежуток в истории Японии с 1603 по 1868 гг. Получил своё название благодаря династии Токугава, управляющей военной верхушкой страны в этот период. ***Кусадзоси — японский жанр нравоучительной прозы 18-19 вв.