Обещание

Типичный, не очень маленький городок, в котором не найти ничего захватывающего, исключая: роскошь архитектуры в центре, парки, несколько десятков площадок, клубов, в которые ему пока что был воспрещён вход, магазинов, забегаловок и кафешек. Раньше он обожал заходить в них за мороженым или молочным коктейлем после насыщенного учебного дня, так как пытливый мозг требовал много глюкозы, ставя ультиматум и угрожая в случае неподчинения отключиться. Он учился в самой обычной, типичной школе, коих можно сотнями встретить на одинаковых улицах, различающимися лишь ничего не значащими названиями. Вот скажите, какой в них подлинный смысл, если дома то чуть ли не одни и те же, вместе с людьми и их фальшивыми, дежурными улыбками и напускной доброжелательностью? Совершенно никаких различий. И всё же Пико старался не потерять оптимизм и задорство, придавая любой мелочи особенное значение и необъяснимый символизм, создавая в голове удивительный мир из серой и скучной действительности. Он жил в небогатом районе, где реальности катастрофически не хватало красок. Мальчик услужливо раскрашивал мрачные фасады в яркие тона, придавая им живость. Стены, довольные невидимым обновлением, радостно перешёптывались между собой, прося Пико украсить заодно и территорию рядом, чтобы весь квартал дышал и говорил в унисон. Но он не мог заставить себя пошевелиться: уставшее от вечной иммобилизации тело умоляло упасть на любую ближайшую скамейку и растечься по ней, словно лужа. Но заполучить такую роскошь не представлялось возможным: напряжённые мышцы гудели турбинами самолётов, пульс держал на прицеле, угрожая разбить кости в щебень, мерзкий ком в горле стоял, точно штык, выворачивая наизнанку болезненно-бледную кожу. Пико прошёл дальше, хлопнув по недавно приобретённой кобуре. Когда рядом находился УЗИ, он чувствовал себя в относительной, как логарифмическое уравнение, безопасности. Все эти бессмысленные переменные заставляли его волноваться, в то время как надёжный пистолет-пулемёт вливал в кровь хладнокровие и наблюдательность, делая его гораздо спокойнее, храбрее, опаснее. Так было проще. Он брёл в дом, в который не хотел возвращаться, и тонул в мыслях: о новой школе, об одноклассниках, которые плавно перекочевали за ним в заново сформировавшийся класс, о Кейте, которого больше не хотелось тревожить нескончаемыми разговорами, и о полувоздушных существах, что ползли чёрными пятнами следом, протягивая когтистые, скрюченные пальцы к огненным вихрям волос. Мальчик вздрогнул, поведя плечами, сбрасывая с себя цепкий ужас, вонзившийся в нежную кожу у самых лопаток, пробирая до покалывающего холодка между позвонков и липкого пота, водопадом струящегося по вискам и пояснице. Всё однажды наладится. Когда-нибудь смердящий запах смерти и разложения оставит его в покое, а кисло-металлический смоется с перепачканных кровью рук вместе с отдушком пороха. С неистовой настойчивостью стучало в ушах, заглушая собственный внутренний голос, что мгновенно растворился в уличном гуле. Рыжик поднял рассеянный взгляд, удивляясь, почему раньше не замечал клокотание и кипящую жизнь города, не понимая, почему птицы внезапно залились зацикленной трелью, а листья зашуршали так громко, будто морской прибой перед штормом. Протянув руку к Солнцу, он почти ухватился за сверкающую звезду, практически слился с ожившими улицами, но перед самым носом выросла дверь, в которую он, к счастью, не успел со всего размаху впечататься. Дом встретил звенящей, приятной тишиной и будто бы навек застывшим временем: проходили месяцы, но ничто не было в силах тронуть стены, даже частички пыли висели в воздухе ровно на том же месте, как и час, день, месяц, год назад. Раздался щелчок, пространство хлопнулось — закрылась входная дверь на все обороты, укрывая за слоем железа от бесчисленного количества людей. Подросток, не наклоняясь, стянул пыльные кроссовки, ногой небрежно смахнув их в угол, и по привычке прошёл на кухню прямиком к чайнику, на автопилоте опустив рычажок, лишь после позаботившись о том, чтобы стянуть с плеч рюкзак да сбросить тёплую кофту, которую затем неаккуратно свернул и оставил в своей комнате ждать очередное раннее утро, когда она вновь понадобится. Он упал ничком на кровать, распластавшись по ней в ожидании закипания воды. Мягкий шум бурления растёкся мëдом вдоль козелка и вскоре окутал все тело, ненавязчиво проникая сквозь кожу, успокаивая натянутые, как струны, нервы. Парень позволил себе расслабиться, ненадолго прикрыв отяжелевшие веки. Он никак не ожидал, что спустя мгновение провалится в бездну беспокойного сна, который с готовностью оживил всë ещё болезненные, травмирующие воспоминания, погружающие пёстрый мир в бедные оттенки алого и багряного с примесью гари. Кошмар, терзая жертву и наслаждаясь парализованным отчаянием, злорадствовал, торжествуя от скопившегося в душе, глубоко затаённого ужаса и тихой безысходности. Расстроенный, заражённый безумием разум подкидывал зловещие, призрачные образы, делая обманчивый сон необъяснимо правдоподобным. Пико чувствовал, как пот пропитал под ним простыни, как взмокшая футболка прилипла к телу, как клокочущее, готовое в любую секунду разорваться сердце выписывает бешеные кульбиты, но не мог избавиться от морока и разлепить глаза, склеенные корочками от высохших слëз. Соль больно жгла роговицу, глумясь, собиралась в воспалённых уголках, стекала и заливалась в уши, щекоткой напоминая тень невесомого касания к коже. Казалось, в комнате кто-то есть, нечто, что притаилось в клубящемся мраке и выжидающе наблюдает, готовое вот-вот сорваться с цепи. Барабанную перепонку разрывало от оглушающих взрывов, и всё же Пико готов поклясться, что отчётливо слышит звон падающих гильз, слышит, как механизм в его пистолете приходит в движение, слышит, как пуля, прежде чем поразить цель, разрывает неподвижный воздух, прорываясь вперёд, оставив позади гравитационные силы. Сквозь темноту он видит, как дрожащие руки окропляют мелкие брызги, видит, как, несмотря на колотун, пальцы без промедления спускают курок, видит монстра, который в ближайшее время вытеснит прочие мысли, оставив после себя только воспоминания о нескончаемом ужасе. Он вновь ощущает металлический запах, преследующий его, кажется, по пятам. Ему мерещится, будто бы алый кипяток промочил всю одежду, каждый уголок в опустевшей квартире, пробрался в каждую щель половиц, забился в каждую пору бледно-серой кожи, затëк под каждый заусенец в ногтях и иссох, став частью тела, духом этого дома. Куда бы не старался убежать Пико, как бы не прятался в родных четырёх стенах — они без зазрения совести выдавали его с потрохами, бросая во власть дурных снов, с садистским удовольствием наблюдая за беспощадным растерзанием. Рыжий, понимая, что в очередной раз не справился и заснул, упорно сопротивлялся тяготившей к кровати силе, с треском проигрывая, но не бросая бессмысленных попыток. За несколько часов кошмар выжмет и заберёт себе всё, что полагалось за две спокойно прошедшие ночи. Он проснулся от того, что, кажется, забыл, как дышать. Сумеречная, густая темнота, колыхая шторы, мягко обвилась вдоль шеи, непринуждённо нажимая на пульсирующую артерию. За окном тлел закат, оставив на память огненную полосу посреди угольной черноты. Пико постарался отвлечься, взять себя в руки, но в голове по-прежнему стоял гул, лихорадочно бил тремор и он находился на грани обморока. Подросток попытался вспомнить несколько дыхательных упражнений, что обычно показывал Кейт, но плотная, чугунная вата наглухо забила просторы памяти, обрубая последнюю соломинку тлеющей надежды. На него будто бы всем своим многотонным весом обрушилось небо, намертво прибив к сырой постели. Холод ткани пробирался под кожу, угрожая сковать льдом каждый орган, каждый форменный элемент крови. Окоченевшие пальцы вцепились в хлипкую, мокрую простыню, словно она последнее во всëм мире, за что можно ухватиться. Его качало из стороны в сторону, мутило от неизвестно откуда взявшегося страха и тошноты. Бледно-серые глаза распахнулись: расширившиеся зрачки, чëрные дыры, метались по заволочённым темнотой стенам. Отсутствие прямой угрозы ничуть не унимало паники, поднявшей всё тонкие волоски дыбом. Хотелось вопить, но горло как будто сжимала чья-то рука, душа крики в зародыше. Высохшие губы предательски дрожали, раскрывшись и судорожно глотая воздух, которого всë равно не хватало, как ни старайся заполнить грудную клетку. Парень с трудом перевёл взгляд на будильник, стоящий на тумбочке возле кровати. Время близилось к позднему вечеру. Его охватил ужас — как долго он спал! Завтра очередной бессмысленный день, нужно сделать кучу домашки, наконец разгрести беспорядок и избавиться от многомесячной пыли, он не то что встать, пошевелиться от сковывающего ужаса не может. Да и не хочет: какой смысл во всей этой бесконечной рутине? Кровавые видения не испарятся, даже если он внезапно вернёт себе самообладание. Багряные пятна, заклеймившие всю оставшуюся жизнь, зловонный отдушек пороха, собственная беспомощность — разве от этого найдётся какое-либо спасение? Пико почувствовал, как накопившиеся слëзы, более ничем не удерживаемые, хлынули по щекам по недавним высохшим дорожкам и разбились об слежавшиеся, растрёпанные волосы, как сразу же заложило нос и стало ещё труднее дышать, как паника медленно обступила со всех сторон, ложась грузом на грудь, угрожая проломить рëбра, а заодно голову, вливая в неё распирающий свинец. Он поднëс к лицу трясущиеся, словно от ударов искрами тока, ватные руки, со страхом взглянул на одеревеневшие пальцы и закрыл предплечьем глаза, утопая в ненависти к своей жалкой стороне личности, не способной с должным хладнокровием перенести подобные пустяки. В самом деле, он же не умирает, чего бояться? Просто расстроенный рассудок решил, что ему что-то грозит, но на самом деле никто не в силах причинить ему вред. Чудовище погибло от точного выстрела, а Пико остался жив. Значит, ему нечего так волновать?.. Всё ведь закончилось хорошо. А закончилось ли?.. Может, это только начало, и прямо сейчас за ним кто-то исподтишка наблюдает, притаившись во мгле, а он абсолютно уверен, что это просто галлюцинации? Точно ли это бред сумасшедшего или всё-таки здоровые опасения и предосторожность? Парень не знал ответов. Взвинченные до предела нервы могли в любую минуту порваться. В дрожь бросало от гудения проводов, от завывания ветра, от ударов безобидных веточек деревьев по оконному стеклу, от любого шороха старого дома. Казалось, он ожил и пытался что-то сказать, может, предупредить. Адреналин обжигал щëки, драл адским огнём гортань. Раскалённая кровь пульсировала в висках. Он сжался в комок, подтянув колени к груди, уже не пытаясь обуздать страх или унять щипающую глаза соль. Хотелось только одного — умереть. Тëмные, жестокие, откровенные мысли пугали. Пико не хотел сдаваться, это было не в его характере. Однако интуиция подсказывала, что в таком состоянии он способен совершить глупость, о которой в последствие пожалеет. Голос шизофрении, вклинившись в монолог, диктовал, просил, приказывал, не унимаясь ни на мгновение, только усиливая агонию. Рыжие вихри жалобно ныли, угрожая быть вырванными вместе с частью скальпа. Тело ломило, как при точечном попадании молний. Дышать стало практически невозможно. Последнее, на что хватило здравомыслия, — набрать Кейту. Он обещал не беспокоить его, но, как обычно, солгал. Снова. Отказался от своего обещания, как самый настоящий трус, отмахнулся от него, точно от раздражающей мухи. Пико хотел бы защитить Кейта, отгородя от заразительного безумия, вступившего в странный симбиоз с головным мозгом, поразившего орган чумой. От одной мысли о том, что этот маленький лучик света померкнет, сердце болезненно сжималось и нестерпимо жгло, кололо и резало. Би и без него нелегко: школьная трагедия отбросила тень не только на рыжего убийцу. Ещё свежо в памяти то, как сильно и долго он заикался, прежде чем смог принять пережитое. Пико с содроганием вспоминает, как обнимал захлёбывающегося в слезах мальчишку, который судорожно сжимал обрызганную кровью кофту, цепляясь за неё, точно за последнюю надежду, и прятал лицо в грязно-зелëной шерсти, а он безмолвно стоял, погрязнув в оцепенении, слишком уставший, чтобы успокоить, слишком испуганный, чтобы отнять руки от вздрагивающих плеч. И всё же он снова лгал. Вновь решил впутать Кейта в сугубо свои мелочные проблемы. Вопрос на засыпку: а разве ему самому не страшно? Разве это не эгоистично — чуть что, сразу сваливать проблемы на других? Рыжий уничижающе корил себя за постыдную слабость, взывал к справедливости совесть, кусал губы до сукровицы и скрëб ногтями по коже, впиваясь и оставляя розовато-алые полумесяцы, но ничего не мог поделать с желанием увидеть солнечного мальчика. Одно лишь его присутствие слегка унимало боль, невидимым светом отгоняя обозлённые тени. Телефон, к несчастью, оказался рядом. Кейт ответил мгновенно, разрывая тишину на тысячу клочьев. Давление в области сердца унялось: парень глубоко вдохнул, пытаясь приручить страх, заглушив его шёпот в срывающемся голосе. Би пообещал скоро прийти, но как быстро настанет это неопределённое "скоро"? Пико обречённо всхлипнул, уткнувшись в подушку. Страх сковал тело ледяной коркой, окончательно обездвижив. Он постарался спокойно выдохнуть, на сколько возможно опустошив лëгкие, затем снова неторопливо вдохнуть. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Ему вслепую пришлось нащупать край телефона, не глядя включив что-то из любимого плейлиста. С музыкой, заглушающей безрадостные, топкие мысли, всегда становилось проще. Знакомый ритм слов врачевал мечущуюся в клетке душу, приводя в чувства. Музыка действительно помогла. Пико ощутил, как цепкие пальцы ослабили хватку на шее, как кости перестало ломить изнутри, грозясь оставить дыру не только в черепе, но теле. Подросток прикрыл глаза, прислушиваясь к звукам снаружи: сквозняк завывал тоскливый, но вполне безобидный мотив, ветвистые сучья жалобно скреблись в окно. Вся квартира погрязла в неожиданном затишье перед бурей. Спокойная безнадёжность смешалась с алмазной прозрачностью воздуха и старым, привычным одиночеством. Пыль, попадая в лунные лучи, переливалась серебряной крошкой. Рассеянно разглядывая невесомую игру, он умиротворённо опустил отяжелевшие, опухшие веки, подумав о том, что только зря побеспокоил своего друга, вынудив не только сбежать из дома кромешной ночью, но и ужасно перепугаться. Мысли ходили по краю, затеяв взрывоопасную игру. А если с Кейтом что-то стряслось? Вдруг он задержался, попав в переделку? Вдруг его бездыханное тело лежит за переулком, пока он тут занят самобичеванием и воображаемыми страданиями?.. Пико увяз во мраке рассудка, словно в болоте, пока виски разрывало от непокорного желания вырваться на выручку к милому парнишке. Он почувствовал себя запертым, одичавшим, запуганным животным, только вместо кандалов и цепей — парализующая беспомощность, а вместо тюрьмы — угрюмая, ветхая, пустоватая квартира, которой ни к чему внешние замки. Его собственный сдерживал изнутри, пресекая любые попытки бунтующих чувств, обрезая их на корню, превращая в безликие обрубки и уродливые культи. Он сам виноват, сам позволил себе затеряться посреди этих зыбучих песков, где активные движения лишь сильнее затягивали в песчаную могилу. Сдавив разрывающиеся виски, примяв к ним рыжее золото, парень огромным усилием воли заставил задубевшие ноги свеситься вниз, найти опору. Слëз больше не было — они давно кончились. Подросток нерешительно приподнялся, как вдруг раздался оглушающий звонок, разом вынув из онемевших конечностей вату. Радостное предвкушение обволокло грудную клетку, забилось где-то совсем рядом с измученным сердцем, влив в ослабевшее тело невиданной силы. Он молниеносно подорвался и бросился на таран злосчастной двери, благо, вовремя остановившись перед тем, как с размаху встретиться с ней лицом. Запыхавшийся Кейт выглядел до боли забавно: всклокоченное голубое торнадо вместо мягкого, послушного шелка, взмокшая, поблёскивающая лунным перламутром, разгорячённая, порозовевшая кожа, сбитое, шумное дыхание... Он был бесподобен в любом виде. Органы средостения, казалось, разом совершили кульбит или схлопнулись. Пико нервно замялся, в неуверенности сжимая и разжимая вспревшие пальцы, с наслаждением втягивая дух улиц и запах ветра, запутавшийся в растрёпанных волосах. Сразу же броситься спасителю на шею мешали остатки гордости. Как нелепо. Разве он имеет на неё право после всего совершенного?.. Вошедший на порог лихорадочно метался по рыжему взглядом, прежде чем натянуть улыбку. Её оказалось достаточно: что-то с треском надорвалось в душе парня и он рухнул в объятия бойфренда, всего на краткий момент, но всë же позабыв о тягостных переживаниях и тревогах. У них на двоих была всего ночь, одна краткая, быстротечная ночь. — Спасибо, — едва слышно прошептал Пико, теснее прижимаясь к живительному теплу. Пунцовые щëки кололо зимним морозцем, но в родных объятиях становилось непростительно хорошо. Он прекрасно понимал, что значит для Кейта сбежать — дать отпор запретам родителей, понеся строгое наказание, если они, конечно, вообще заметят его пропажу. И всё же определённый риск сохранялся. Не хотелось, чтобы любимый человек пострадал из-за его эгоистичной прихоти. Не хотелось, чтобы разрывающие надвое призрачные голоса добрались и до него. Удивительно, но они, словно прочитав мысли, тут же замолкли, заворожённые мерным сиянием внутри Би, как будто вместо сердца у него маленький фонарик, освещающий правильный путь для таких же потерянных и отчаявшихся, как Пико. Не исключено, что эта мерцающая аура — простая галлюцинация, но она была такой правдоподобной, такой безобидной, будто и сама не прочь отогнать от них двоих въедливых теневых чудовищ, раздробив каждого в мельчайшую пыль. — Без проблем, — отмахнулся он, отстранившись, затворив дверь и пройдя вглубь мрака, без предупреждения включив свет, ослепив перешёптывающиеся тени. Послышался щелчок чайника, навеяв воспоминания о том, как рыжий так и не дождался горячего чая. Огорчённо вздохнув, он выдвинул табуретку и сел за стол, уронив голову на руки. Кейт же продолжал хозяйничать, как у себя дома. И он ничуть не наглел. Парень бы ни капли не возразил, заикнись Би переехать к нему. — Вижу, ты немного успокоился? — Скорее устал. Когда вернулся из школы — замертво уснул и до вечера, потом... — прежнее состояние огорошило новым приливом бессилия. Он обмяк, рястёкшись по скатерти жижей. Говорить патологически не хотелось, но в тоже время Пико отчаянно в этом нуждался, благо с Кейтом никогда не возникает напряжения в тишине. Рыжий может хоть сколько подбирать, обдумывать каждое слово, хвататься за каждую мысль, отсеивая ненужные, и его никто не осудит, не постарается подогнать или перебить. Мягкая тактичность в редких местах, напористость в остальных — в это соотношение он влюбился с первого взгляда. — Сложный день? — Би откуда-то вытащил свечи, расставил их по всей комнате, чиркнув спичкой, зажёг потрескивающее пламя, вдохнув жизнь в пыльный фитиль, прежде чем выключил искусственный свет и широко распахнул окно. Аккуратно поставил кружку с дымящимся, ароматным чаем, опустился на краешек стула и положил прохладную руку на спину, бережно поглаживая, вырисовывая созвездия меж лопаток, заглядываясь на мир за стеклом, скрытый от любопытных глаз за пышной вуалью густого ночного мрака, отчётливо пахнущего озоном и звëздами. Сквозняк зарылся в спутанные волосы, прошëлся про позвонкам, вызвав будоражащие мурашки. Деревья величественно и безмятежно шумели остатками поредевших листьев. — Что-то вроде того, — с едва приметной улыбкой ответил рыжик, придвинувшись теснее к манящему боку. Чувство, греющее лучше Солнца, распространилось по всей груди, пробравшись в желудок, потревожив и оживив давно замерших и, казалось, сгинувших во льдах бабочек. Это было так правильно: сидеть в полуобнимку, наслаждаясь каждым мгновением. — Почему сразу не позвонил? Ты ведь знаешь, я не сахарный мальчик, всегда готов помочь, чем смогу. — Не стоит тревожить тебя по любой мелочи, — отрезал путь к дискуссии Пико, поднявшись на локтях, всмотревшись и затерявшись среди Арктического узора бескрайнего океана, излучающего такую преданность и любовью, что дух перехватило, выбив кислород, и сжало от нежности сердце. — Ты ведь знаешь, мне нужно как-то с этим бороться. Я не могу всю жизнь полагаться лишь на тебя. Боюсь, что однажды ты пошлёшь меня к чëрту. — Что ты такое говоришь? — возмущение вскипятило кровь, плеснув на щëки алый огонь. Кейт готов был задохнуться от мятежной волны протеста и негодования. Он неодобрительно шлёпнул парня по макушке, выражая несогласие в лëгком, отрывистом, точном движении. И всë же, несмотря на суровое выражение, Пико хрипло засмеялся, даже не пытаясь прикрыться от последующей серии "грозных" ударов. — Правду. Кейт, ты не спасательный круг или жилетка поплакаться. У тебя тоже бывают паршивые дни. Ты не обязан всегда быть милым и понимающим. Ты имеешь право на усталость и злость. Местами ты можешь даже ненавидеть меня. Это нормально. Но я не могу только брать и ничего не давать взамен. Поэтому мне нужно быть более самостоятельным... Потому что мне иногда страшно от того, насколько сильно ты мне нужен, — он надеялся, что в этот раз говорит правду, надеялся, что отплатит за всю доброту искренностью напополам с достоинством, но опасался, что не сумеет, что расстроенный разум воспротивится и заставит однажды покинуть милого сердцу друга. Какая бы боль не разбила его вдребезги, на какое бы ужасное, нестерпимое, адское страдание он не согласился — парень с готовностью перетерпит всё, взамен на спокойную жизнь Кейта. — Обещаешь? — Би прожигал насквозь, расплавляя остатки от обороны. Хлипкая стойкость и колеблющаяся сила воли по сравнению с этими упрямыми глазами-прицелами — ничто. Всё равно, что попытаться соврать, будучи подключенным к сотне, а то и тысяче детекторов лжи. — Обещаю. И всё же у него получилось.