***
Рокэ Алва выскочил из кадки для купания и устремился к полотенцу и стопке белья, перемежая ругательства облачками пара изо рта. Тонкого льняного отреза с вышивкой по краю хватило разве что вокруг бёдер обернуть. Он снова выругался. С носа и волос капала вода, остывая на лету. Почему так холодно? Комнату протопили до его прихода, разделся он не далее, чем полчаса назад. Наскоро промокнув с тела влагу, он обмотал полотенцем голову, чтобы не текло, и начал поспешно натягивать одежду. Пока он мылся, дверь не открывали, да и в коридоре дежурили Адан и Серхио. В купальне было всего одно окно — крохотное и плотно заколоченное… Не похоже, что его пытались застудить. Но ведь явно пытались! Рокэ громко шмыгнул носом. Этого только не хватало. Он торчал в Надоре уже третью неделю, но вдовствующая герцогиня была слишком убита горем, чтобы принимать визитёров. Знай он наперёд, что недомогание лицедейки настолько затянется, швырнул бы оружие Эгмонта первому встречному и уехал заниматься своими делами. Однако герцогиня Надорская бросила ему вызов: отказалась открывать ворота и продержала на мосту до сумерек. Уехать восвояси, так и не добившись аудиенции, показалось Рокэ ниже его достоинства, хотя, чего греха таить, он не прочь был бы гордо удалиться, отсыпав сапфиров на ремонт лестницы, рытьё нового колодца или на новые одеяла взамен прохудившихся. И вот уже третью неделю он спал урывками, тщательно проверял одежду по утрам и вечерам на предмет стекла и яда, передвигался по замку как по контролируемой вражескими отрядами территории, а питался и вовсе как святой во время поста: водой из колодца, которым пользовалась челядь, сухарями, солониной и заплесневелым сыром — нормальная безопасная еда закончилась еще неделю назад. Признать, что надорскую твердыню не удалось взять с наскока, и опуститься до тактического отступления казалось равносильным поражению. И от кого — снова от женщины! Неужели это отец и имел в виду, когда заявлял, что жизнь его ничему не учит? Глупости. Рокэ был уверен: при необходимости он сможет обвести вокруг пальца любого. Или любую. Он почти дошёл до двери, когда нога угодила в лужу, успевшую подмерзнуть на ледяном полу. Рокэ взмахнул руками, пытаясь удержаться, — и пришел в себя спустя неопределенное время. В комнате слышались взволнованные голоса, а когда Рокэ открыл глаза, то увидел над собой необычайно бледные лица Адана и Серхио, а ещё смутно знакомую хмурую физиономию в обрамлении серого капюшона. — Каких кошек! Вы же вступали в олларианскую семинарию?! — пробормотал Рокэ, едва смог разлепить губы. — Тише, вы сильно ударились головой, герцог. Что вы помните? — Супре? — недоверчиво уточнил Рокэ. — Отец Герман из ордена Знания, сын мой, — поправил тот. — Я здесь, чтобы нести слово Создателево всем заблудшим душам. Желаете исповедоваться? — Мне рано! — рявкнул Рокэ и попытался выкопаться из-под тяжёлого вороха одеял и шкур. Слово, значит, Создателево? В интерпретации его преосвященства, не иначе. — Почему на вас эсператистская ряса? — Потому что я духовник герцогини Окделл. В чём ещё, по-вашему, мне ходить? Отец Герман вздохнул. Вышитая у него на груди сова по всем канонам держала свечу, но смотрелась при этом настолько взъерошенной, что впору было заподозрить фальшивку. Священник выглядел чуть краше совы, но не намного. Он склонился к самому уху Рокэ и шепнул: — Вам просили передать, что пора вернуться в Олларию. — Закончу дела и вернусь, — буркнул Рокэ, а вслух заявил: — Пожалуй, я согласен на исповедь. Господа, оставьте нас. — Какие дела? — священник не повышал голоса, наверняка, из опасений быть подслушанным, но вид у него был крайне раздосадованный. — Герцог, ваше присутствие в доме одинокой вдовы становится неприличным. — Чтобы отстоять свою честь, — возразил Рокэ, — ей всего-то стоит дать короткую аудиенцию. — Какую аудиенцию, Алва? — возмутился отец Герман — хотя какой он отец, чуть младше Рокэ. — Женщина в одночасье лишилась практически всех родных и близких. Сейчас любая аудиенция неуместна, тем более с вами. Уже поползли слухи, что вы убили Эгмонта и первым делом явились сюда отнюдь не по велению долга. — Вот такое я чудовище, — Рокэ откинулся на подушки и зевнул. — Так ей и передайте.***
Не иначе после удара головой идея подкараулить женщину в её спальне могла показаться удачной. Сперва все шло строго в соответствии с планом: Рокэ дождался, пока стемнеет, исключительно чтобы своя же охрана не заметила и не помешала взбираться на башню по отвесной стене. Однако предполагалось, что дама будет посговорчивее, а не схватит кочергу, которой, к слову, неплохо фехтует, и не станет гонять его безоружного по герцогским покоям. — Да как вы посмели! — приглушенно рычали ему в лицо. — Я смею в... квальдето цера! — он огрызался шепотом, уворачиваясь от кочерги, мебели и летящих в голову мелочей, попавшихся под тяжёлую руку разъярённой фурии. — Вы убили мою семью! — Он спрятался за столбик балдахина, но тот не проявил твёрдости и треснул, а проклятая кошка уже замахивалась для нового удара, и пришлось перекатом через постель увеличивать дистанцию. — Я убил вашего мужа! А ваши дядя и кузены могли в любой момент сложить оружие, а не строить из себя воителей за справедливость, — он запнулся о низкий столик, с которого на пол посыпался поздний перекус и серебряная посуда. Поднос он тут же отправил в полёт и попал — Магдала выронила кочергу и схватилась за пострадавшую руку, а в дверь заколотили. Рокэ чудом успел заскочить за деревянную ширму для переодеваний и омовений. Утирая взмокший лоб, он сквозь щель между створками бдительно следил за противником. — Ваша светлость, с вами всё в порядке? — восклицала служанка, обозревая учинённый погром и возвышающуюся посреди него женщину в ночной сорочке. — Всё в порядке, Дейзи. Я была расстроена и раздосадована. Оставь, я сама приберу, а ты иди спать. — Может, вам отца Германа позвать для молитвы и утешения? — Никого не надо, — отказалась Магдала, — ступай. Герцогиня настойчиво выпроводила прислугу, захлопнула дверь, а сама оказалась в тисках: — Попалась, кошка… ых… Как же он мог забыть, что у неё ещё недавно было аж четыре кузена, и это ровно на четыре больше, чем требовалось, чтобы научить женщину подлым приёмам и непотребным бранным словам. Его осыпали ругательствами сперва на талиг, а потом в сердцах перешли на кэналлийский, и слышать последний было больно вдвойне. Хуже прекрасный язык коверкал только Ротгер по молодости и в подпитии. — Мерзавец и подлец! — она попыталась завершить прочувствованную речь пинком, но, конечно, промазала. Рокэ ухватил ее за холодную босую пятку, а дальше лишь ловкость рук и опыт позволили не уронить эрэа на кровать слишком резко. Проклятье, да скажи ему кто, что он будет всерьёз бороться с женщиной!.. И когда она успела дотянуться до подно…? Серебряная утварь впечаталась ему в лицо с отчетливым влажным хрустом. Только бы это сломался поднос… Хлынувшая мгновение спустя кровь заставила их расцепиться. Магдала с тихим взвизгом столкнула его на пол и вскоре вернулась из-за ширмы с мокрым полотенцем. — Проклятье, да не стойте вы столбом, вы мне всю комнату зальёте! — шипела она, пока Рокэ запрокидывал голову и тщетно пытался унять кровотечение. Всучив полотенце, Магдала потянула его за рукав, усаживая в кресло. — И выходить не смейте, пока кровь не остановится! Не хватало наследить. Кровь не останавливалась. Магдала смерила его злым взглядом, потом ещё раз оценила разгром в покоях и брызги крови на полу и поспешила за новыми тряпками — смывать следы преступления. Рокэ отчаянно пытался вспомнить что-нибудь, что могло бы помочь — его ведь учили, точно учили! Кто же мог подумать, что соберано Кэналлоа сломают нос в банальной драке. А нос, увы, похоже, и правда был сломан. Он наклонился вперёд, прикладывая полотенце к переносице. Ползающая по полу на коленях герцогиня Надорская вытерла накапавшие капли крови, потом подумала, отшвырнула грязную тряпку и скрылась за ширмой. И вскоре вернулась с чистым полотенцем и тазом с водой. — Давай сюда руки. Дальше оба молчали. Рокэ одной рукой придерживал компресс у носа, пока вторую мыли, потом поменял их. Когда руки закончились, закатная тварь потребовала показать лицо, а когда он, выругавшись, отказался, Магдала сунула ему мокрое полотенце и велела отмываться самостоятельно. После чего снова исчезла за ширмой. Вернулась она уже в более приличном виде — халате из плотной шерстяной ткани с меховой отделкой и домашних туфлях. Герцогиня молча собрала окровавленные тряпки и отправила их в камин, закашлялась от густого дыма, дала Рокэ новый платок, открыла окно и выплеснула во двор грязную воду. Рокэ страдальчески откинулся на спинку кресла, а сам исподтишка разглядывал комнату. Не самые роскошные покои, в которых ему доводилось бывать. Явно не супружеские — убранство чересчур изысканное и очевидно предназначенное для женщины. Рокэ сложно было представить тут Эгмонта. Поговаривали, что с женитьбой Окделла было что-то неладно: то ли предыдущая невеста его бросила, то ли брак с Магдалой Эпине был не по уговору. Рокэ вознес молчаливую благодарность Создателю за то, что отец не успел заключить никаких брачных договоров от его имени, а ведь мог бы выбрать сыну в жены эту бешенную кошку. Или ту девицу Карлион, с которой недавно сочетался Штанцлер — Рокэ еще не решил, над кем из них двоих злорадствовует больше. — Не спите и постарайтесь не терять сознание, сама я вас обратно не донесу, — строго велела Магдала. — Эгмонт был святой и сбежал в Ренкваху от вас, — объявил Рокэ. Глаза Магдалы полыхнули, а ее рука снова потянулась к кочерге. От неминуемой смерти его спас стук в дверь. Впрочем, спрятаться за ширму он уже не успел, потому что в комнату, не дождавшись позволения войти, ворвался пыльный, засыпающий на ходу священник: — Ваша светлость, Дейзи утверждает, что от горя вы помутились рассудком или вас вселился злой дух, и умоляла меня… что это вы тут делаете? — Мальчишка Супре, то есть отец Герман уставился на развалившегося в кресле Рокэ. — Мы ведь только что говорили, насколько неуместно… Что у вас с лицом? — Упал, — заявил Рокэ, поднимаясь на ноги. — О кочергу споткнулся. Герцогиня Магдала презрительно фыркнула. Рокэ склонился перед ней в почтительном полупоклоне и прогнусавил: — Благодарю кузину за милосердие, достойное эсператистской святой, и с нетерпением жду аудиенции. Утром третьего дня, я ничего не путаю? Магдала одарила его яростным взглядом, но промолчала. — Какая ещё кузина? — удивился священник. — Очень дальняя, — отрезала герцогиня, не спуская глаз с Рокэ. — Мой сын — последний в роду. Я не отдам никому ни его, ни Надор! — Тогда увидимся через три дня, — сказал Рокэ, мечтая о теплой постели и напиться. — Соблюдем все обычаи. Уладим формальности.***
Шпагу Эгмонта, как и положено, вдове передал Диего Салина, который был секундантом. Он же коротко изложил подробности дуэли на линии. Рокэ извинения приносить не стал, дожидаться извинений за испорченый профиль — тоже. В присутствии офицеров, которые старательно отводили глаза от украшенного кровоподтеками лица, заявил, что не считает герцогиню Магдалу и ее домочадцев причастными к мятежу и что приложит все усилия, чтобы гнев его величества не пал на дом Окделлов. Гнева его величества Рокэ не опасался. Его преосвященство, с другой стороны, следовало нейтрализовать. Магдала требовала гарантий посущественней слова чести, а опытного юриста из Олларии пришлось бы ждать несколько недель. Столь долгое пребывание герцога Алвы в доме вдовы Эгмонта Окделла могло повлечь за собой нежелательные толки. К счастью, не было уже в живых никого, кто мог бы его заставить жениться на опороченной эрэа. Мысли Рокэ неизменно возвращались к Магдале: эта не стала бы изображать влюбленную деву, чтобы дать убийцам шанс его прирезать. Она, пожалуй, прирезала бы его сама. Или пристукнула. Подносом. Решение пришло само, и оно было идеально: Магдала, ее сын и Надор окажутся вне досягаемости его преосвященства; Рокэ больше не придется отбиваться от претенденток на руку, сердце и состояние; призрак покойного Эгмонта не станет бряцать доспехами, преследуя душегубца; Люди Чести и Лучшие Люди сломают головы, пытаясь разгадать его коварные замыслы. Магдала план приняла так, как он и ожидал: с огромной долей недоверия, практическим интересом и, как подозревал Рокэ, ядом отсроченного действия в рукаве на случай, если что-то пойдет не так. Все пункты соглашения, особенно секретные, требовали предельно точного оформления. К концу недели взвыл даже Супре, выступавший духовником, арбитром, секретарём, свидетелем, советником, нотариусом, архивариусом и юристом. Магдала лично извела немало бумаги, придираясь к каждой запятой и невинной закорючке на полях, а потому приходилось спорить до хрипоты, отстаивая, объясняя и уговаривая — не самое простое занятие с распухшим на поллица носом. Договор плавно перевалил за двести пятьдесят пунктов, и Рокэ уже почти смирился, что проведет в Надоре всю зиму, когда Магдала признала: — Кажется, всё, — судя по взгляду, она тоже пребывала в лёгком испуге от их совместного творчества. Рокэ не успел обрадоваться, как она добавила: — Теперь нам всем следует отдохнуть и пересмотреть, не забыли ли чего, скажем, через неделю…***
В напряжённой тишине Диего Салина и отец Герман оставивили свои свидетельские подписи под брачным договором и отошли от стола, уступая место Рокэ и Магдале. Подпись герцогиня поставила недрогнувшей рукой, передала перо Рокэ. Супре подхватил бумаги, не дожидаясь, пока окончательно высохнут чернила и застынет сургуч: — Если не возражаете, я немедленно сошью всё воедино, а к завтрашнему утру подготовлю ещё, — он задумался, — три копии. Магдала вяло отмахнулась, а Рокэ без сил опёрся бедром о стол — он только сейчас понял, насколько вымотался за последний месяц. Небольшую церемонию проведут завтра с утра в домашней часовне, и остаётся надеяться, что Супре не проспит, засидевшись за переписыванием договора. Да и упавший замертво посреди проповеди священник — не лучшая примета. А после он оставит здесь Диего и большую часть людей, а сам вернётся в столицу, чтобы лично отчитаться о подавлении мятежа и прочих, он хмыкнул, мелочах. — Своему покойному мужу, — очень тихо заметила герцогиня, — в первую брачную ночь я сломала челюсть. — И у вас хватает наглости угрожать мне участью человека, которого я же и убил, — Рокэ заломил бровь, но на всякий случай предупредил: — Повторяться — пошло и стыдно. Квальдето цера, как же больно она щипается!