***
Флюзеляж самолёта разорван на несколько частей и объят пламенем. Оболочка флюзеляжа валяется мёртвыми листами, кресла, словно выбитые зубы, усеивают всё вокруг. К рухнувшему самолёту бегут спасатели, Марина следит за ними, пока её оттаскивают в сторону; она размазывает по лицу слёзы и копоть. Её тут же хватают под руки, и она, поддерживаемая спасателями, ковыляет со взлётно-посадочной полосы. Как можно дальше – насколько хватит сил. Быстрее, быстрее, пока не взорвался второй двигатель. Не думать о тех, кто остался там, им вряд ли уже можно помочь. Марина задыхается, хотя в ней кипит адреналин: в голове холодно и ясно, как в весенний день. Это не их ошибка, двери были закрыты. Это не разгерметизация. Заход на посадку был исправный. Это не их ошибка.***
– Что происходит?! Саша понимает, что он не войдёт в кабину пилотов – самолёт заходит на посадку, – но всё равно собирается пойти к ним. Самолёт начинает трясти после череды скрипов и лязга – никто из бортпроводников не понимает, откуда они взялись. – Марин, ты где? – Оля, предупредите по свя… Саша разворачивается, чтобы пойти в переднюю часть салона, и натыкается на взгляд Марины. Она стоит там, у кокпита, и по её глазам он понимает – всё. Мгновение разбивается на тысячу лет. Внезапно самолёт наклоняется и взмахивает крылом. Сашу бросает в сторону, он хватается за ручку двери и чувствует, как они набирают вертикальную скорость, как нарастает крен. – Вот блять, – выдыхает Саша перед тем, как его бросает затылком на что-то твёрдое, а из лёгких вышибает весь воздух. Они не успевают предупредить пассажиров вообще ни о чём. После череды странных звуков всё происходит слишком быстро: самолёт падает на взлётно-посадочную полосу, пропахивает её левой плоскостью крыла, подскакивает, опрокидывается. Разваливается и загорается.***
Саша постукивает пальцами по рулю. В лобовое стекло бьёт солнце, от козырька отходит косая тень. Небо затянуто облаками, со стороны дороги, у горизонта, виднеется серая туча. Саша нетерпеливо оглядывается, пытаясь посмотреть, что происходит на улице. Они с Лизой заехали на заправку. Семейный отдых – это дело сложное. Особенно, когда кататься по городу надоедает, хочется чего-то спокойного, умиротворённого и одинокого – на двоих, не на одного. Саша делает радио погромче и ищет, чем себя занять. Утром солнце напекает землю, она прогревается, и после обеда выйти на улицу невозможно. Жара съедает изнутри – это Саша знает, он вдоволь накатался в жару по городу, развозя пассажиров. Лиза не хочет ехать куда-то до пяти вечера, её меренговые волосы-пружинки возмущённо прыгают, когда Саша предлагает выехать куда-то на совместные выходные. Лиза любит прохладу, а Саше всё равно. Через четыре минуты появляется Лиза. Она хлопает дверью машины и виновато извиняется: «В туалет была длинная очередь». Ничего, это не страшно. Можно и подождать. Они, в конце концов, никуда не спешат. Машина мчит по шоссе, у обочины несутся сплошной полосой зелёные высадки. Солнце уже успокоилось, Саша опускает окна. В салон залетает позднее лето, бьётся на пластике и коже. Лиза рассказывает о своих подружках: конкретно о том, что все они обзавидовались её кольцу. Саша хмыкает. Он знает, что Лиза врёт. Кольцо – не с бриллиантом на пол руки, а самое обычное, завидовать тут нечему. Лиза дуется на эти слова, говорит, что ничего Саша не понимает, девочки на такие новости смотрят в принципе по-другому. – Долго нам ещё ехать? – Лиза меняет тему, поворачивая карту в навигаторе. – Минут пятнадцать? Это же ближайший пригород, тут везде близко. – Ты говорил, что максимум сорок минут. – Так мы от силы двадцать едем. – Саша поворачивается к ней и ухмыляется. – Тем более, сколько мы проторчали на заправке? – Ой, да ну тебя, – отмахивается Лиза и высовывается в окно. С улицы бьёт спёртым душным воздухом и мягким белёсым светом. Саша сворачивает на просёлочную дорогу, которая уходит в пролесок. Приходится сбрасывать скорость и ехать медленно – дорога ухабистая, качает, как на волнах. Лиза высовывает руку из окна – трогает кончиками пальцев кусты, ветки, свисающие зелёным пологом. Берёзы вытягиваются изломанными столбами, проплывают мимо, сливаясь в единую полосу, похожие на клавиши пианино. Саша чувствует терпко-знакомый запах, но не может вспомнить, где он его слышал. – Мы когда к реке будем подъезжать, я остановлюсь у поля. Или равнинка это, не знаю. Неважно. Там недалеко, буквально метров десять от дороги, цветы растут. Красивые. Полевые. – Я их не помню. Мы же там раньше ездили, ты не показывал. – Не помню, может, и не показывал, – пожимает плечами Саша. Он правда не помнит, говорил ли ей про это. – Поле большое было, там раньше подсолнухи выращивали, а потом что-то кусочек один забросили. Наверное, плохо там росло. Сейчас дикость всякая травяная растёт. – Дикая дикость? – улыбается Лиза. – О-о-о, невероятно дикая. Саша смотрит серьёзно и прячет улыбку, будто говорит об очень важных вещах – как это ему не верить? Но Лизу уже не провести. Она смотрит на него мягко-мягко, качает головой и откидывается на спинку кресла. – Сходишь со мной? Саша смеётся, но кивает. Из пролеска они и правда выезжают к полю. Лиза оживляется, выглядывает из окна, с беспокойством осматривая небо – туча подобралась ближе, затянула правую половину. – Пойдём. Звучит то ли как вопрос, то ли как просьба. Лиза обходит машину и пробирается по комковатой земле. Саша вылезает из машины вслед за ней и, придерживаясь за дверь, выпрямляется. Может, стоило взять хотя бы один зонт? Туча наползает быстро, вокруг неуловимо темнеет, ветер приносит первые запахи грозы. Саша опирается о капот, прикладывает ладонь к глазам и смотрит, как тонкий дрожащий силуэт Лизы блуждает в поле. Трава и дикие мелкие цветы ей по колено, она слоняется туда-сюда, и у Саши в душе шевелится что-то нехорошее. Что-то, похожее на воспоминание. Саша задирает голову, смотрит на бесформенную серую тучу, пересчитывает кривоватые шпили деревьев и кишечные витки-завороты облаков. Что-то не так – чувство дежавю появляется у Саши в сердце. Восторженный голос Лизы разрывает плёночную тишину как вой сирены. Саша дёргается. Кажется, он вспоминает.