Когда я вырасту

Снился лимонад. Здоровенный почему-то граненый стакан лимонада. Распахнувший глаза Илья потряс головой, выгоняя из нее странный сон, покосился на светящиеся в темноте часы и потер лоб. Четвертый час, еще спать и спать. Тем более, после концерта. И перед ранним поездом. Тур шел своим чередом, и эта самая череда клубов, выступлений, среднего пошиба гостиниц уже порядком утомила. Сон, однако, обиделся и ушел, а Ларс осознал, с чего вдруг ему мерещились стаканы с лимонадом. Ужасно хотелось пить. Как будто это не Женька, а он сам накануне весь вечер драл горло. Вставать страшно не хотелось, но пришлось. В потемках Илья нашарил шлепки, накинул найденную на ощупь кофту и тихонько, чтобы не разбудить мирно похрапывающего Кривенкова, выскользнул за дверь. На имевшейся в этой гостишке кухоньке наверняка должны быть кружка и кран. Хотя, пожалуй, потреблять внутрь сложное химическое соединение, текущее из этого самого крана, и не совсем полезно. На кухне обнаружились: искомые кран и кружка, тускло светящаяся лампа и Женька. Ларс подвис, не до конца проснувшимся мозгом анализируя увиденное. Женя устроился с ногами на табуретке. Перед ним на столе обреталась здоровенная кружка с щербатым краем и тарелка. На тарелке лежали криво, явно второпях, нарезанные хлеб и сыр. Не заметивший застывшего в дверях Ларса Женя с невыразимо кислой физиономией взял кусок хлеба, положил на него два куска сыра, перевернул это дело вверх тормашками, откусил и принялся жевать, глядя перед собой пустыми глазами и механически запивая из кружки. Ларс почесал в затылке и все-таки подал голос: −Женьк, ты чего? Егоров вздрогнул, чуть не подавившись бутербродом. Торопливо сделал несколько глотков, смешно округлив щеки, вытер рот и встряхнул волосами. Длинные пушистые кудри, ничем не прихваченные, придавали ему вид грустной нахохлившейся птички. −Ничего. – все-таки буркнул Женя. – Напугал. Ларс озадаченно покосился на картину маслом под названием «Ночной дожор» и выразительно поднял бровь. Женя ощетинился окончательно. −Есть хочу. −Так ужинали ведь. – все еще удивленно напомнил Ларс. Да, уж что-что, а покормили их тут знатно. И худющий, в чем только душа держится, Женька лопал никак не меньше остальных. Егоров тяжело вздохнул, с отвращением отодвинул от себя тарелку и обхватил руками притянутое к груди колено, устроив на нем подбородок. Птичку он больше не напоминал. Зато стал безумно похож на несправедливо обиженного ребенка. Волосы в свете лампы отливали золотом. Глаза влажно сверкнули. −Мне мало. – шепотом проговорил он. – На концерте мало. А раз так, то человеческой еды требуется много. −Так… − Ларс задумчиво взъерошил волосы, все-таки плеснул себе воды из-под крана, хотя теперь уже неистово хотелось коньяку, утолил жажду и присел на соседнюю табуретку. Женя так и обнимал собственное колено, чуть покачиваясь из стороны в сторону и гипнотизируя тарелку с хлебом и сыром. На взгляд Ларса нормальной едой это не было ни разу. Да еще и в кружке у Женьки обнаружился не чай даже, а вода. −Ты чего водой-то давился? – спросил Ларс, пытаясь запинать подальше желание погладить вокалиста по голове, как ребенка. −Чайник кипит громко. – пробормотал Егоров. – Весь этаж бы разбудил. −Дела… − тяжело вздохнул Илья. До чего же везло их группе на инкубов. Хотя, скорее всего, повезло в свое время на Макса, который после и привел себе на замену сородича. Ларс не знал, каким был Самосват, когда только пришел в группу в свои 19 лет, но на памяти Мамонтова от голода он не страдал никогда. И вообще умудрялся как-то так ловко прятать истинную сущность, что с ходу и не догадаешься. С Женькой все было иначе. Совсем иначе. −Сколько же тебе надо, чтобы наесться? – задумчиво спросил Ларс, смахивая со стола крошки. Женя пожал плечами. На кухне было не то чтобы очень тепло, а он сидел в одной майке, укрывшийся собственными волосами, мелкий и несчастный. Ларс вздохнул, стянул с себя кофту и накинул на Егорова. Не ровен чай простынет. Если инкубы вообще умеют простужаться. Женя кивнул, укутался поплотнее и шумно вздохнул. −Я не могу это контролировать. – глухо пожаловался он. – И перетерпеть не могу, как взрослые. Мне все время есть хочется. То, что Женька по меркам своего вида был почти ребенком, Ларс знал. Правда, никогда особенно не пытался разобраться, как устроено общество у инкубов. Макс обычно выглядел и вел себя как человек. −А Юрон?.. – медленно начал Ларс, в принципе, готовый в случае чего получить по морде. Никто в группе свечку, конечно, не держал. Но глаза-то у всех были. И уши тоже. Женька, однако, не обиделся и только рукой махнул. −Юра сегодня сам упахался. – Женя потер переносицу и спросил у почти пустой кружки. – Почему всё так? Не все ведь такие. Это мне почему-то надо больше. И, обреченно скривившись, придвинул к себе тарелку. Ларс сокрушенно покачал головой и все-таки опустил ладонь на Женино плечо. Потрепал, путаясь пальцами в волосах. Женька вскинул на него голову. Показавшиеся огромными серо-голубые глаза блестели от так и не пролившихся слез. Где-то на самом дне вспыхнули золотистые искорки. Голодный отчаянный взгляд скользнул по лицу Ларса, остановившись на губах. Женька качнулся вперед так понятно и однозначно, что сомнений в его намерениях и не возникло. Но в то же время двигался он медленно, как во сне, так же явно давая возможность отстраниться. Ларс не двинулся с места. Позволил поцеловать себя. Приоткрыл рот, отвечая. Устроил ладонь у Жени на затылке, перебирая пушистые волосы. Женька оперся ладонью о его колено и отчего-то вздрогнул, не разрывая поцелуя. Отстранился он быстро, облизал губы и прижался лохматой головой к плечу Ларса. Руку с его затылка Илья так и не убрал. Сейчас, в тишине и спокойствии, он чувствовал, что его едят. Ощущение было странное, напоминающее легкую щекотку где-то внутри головы. Тем, что ему было нужно, Женька разжиться сейчас не мог, но жадно, всем собой, впитывал сочувствие и непонятную, самого Ларса удивившую, нежность. −Когда я вырасту, − глухо пообещал Ларсу в плечо Женька. – я никогда не буду голодать. −Конечно, не будешь. – шепотом ответил Ларс, касаясь щекой Жениных волос. – Ты всех съешь. Егоров поднял голову и улыбнулся, сверкнув золотыми глазами. В сиянии софитов никто в жизни бы не заметил, какого цвета у Жени глаза. Ларс, даже не видя, прекрасно знал, что они у него золотые. Точь-в-точь, как мерцание огромного экрана на двухэтажной сцене. Как раскаленные вспышки софитов. Как блестящий ворох конфетти. Как сложная вязь заклепок на костюме золотого дракона. Или как большое волнующееся море огоньков телефонов в забитом до отказа Стадиуме. Женька стоял на краю сцены, весь как-то немыслимо вытянувшись, выгнувшись, почти слившись с микрофоном. Потом отмер, тряхнул тщательно уложенными кудрями, взмахнул драконьими крыльями и обернулся, сверкнув улыбкой на разрумянившемся лице. Ларсу почему-то отчетливо вспомнилась та ночь на кухне в провинциальной гостинице. С трудом сдерживающий слезы молоденький инкуб. Так похожий и одновременно больше не похожий на Женьку сейчас. Все-таки свое слово Женя Егоров держать умел. И он определенно вырос с тех пор. Во всех смыслах. Кроме, собственно, прямого.