Упущенный момент

— ...ты блеклый, вялый мандарин! Апостолы, уже потихоньку подтягивавшиеся обратно к столу, озадаченно уставились на Иуду, и даже Иисус, который сидел, уронив голову на руки, приподнялся. Таких оскорблений никто из них еще не слышал — сказать правду, они даже не были уверены в том, что это настоящее оскорбление. А Иуда, все еще стоя в дверях, вдохновенно продолжал: — Нет, даже так: ты выжатый лимон! Жалкий, мелкий, выжатый лимон! Апостолы недоуменно переглядывались. — Может, он голодный? — предположил кто-то. Тогда Петр, который был все еще зол на то, что его объявили предателем, и искал случая на ком-нибудь сорвать свое раздражение, схватил со стола лимон (на столе двенадцати, живших подаянием, попадались самые разные удивительные вещи) и, пока Иуда набирал в грудь воздуху для очередного витка, воткнул ему лимон в зубы: — На, охолонись. Иуда побагровел, из глаз у него брызнули слезы. С большим трудом он вытащил изо рта половину лимона, выплюнул другую и, часто дыша ртом, как только что выброшенная на берег рыба, заозирался вокруг. Симон Зилот, как всегда, подвизавшийся в передних рядах, соображал быстро: он схватил со стола кувшин с вином и протянул его Иуде: — Пей, браток. Иуда присосался к кувшину. Апостолы разочарованно зашевелились. Шоу явно было окончено, и теперь их волновало только то, как бы Иуда не уничтожил все их запасы вина. Они поспешно собрались вокруг стола, вино полилось в чаши, и прерванная было странной и нежданной выходкой их лидера вечеря возобновилась вновь. Иуда, утирая рот рукавом, с ненавистью глядел на сгрудившихся вокруг стола пирующих. Никому уже не было до него дела; всем было плевать, останется он или уйдет. Толпа полностью скрыла от него Иисуса. Иуда швырнул кувшин на пол (но как раз в это время кто-то захохотал, и отчаянная попытка привлечь к себе внимание осталась незамеченной), уселся в углу, накрылся с головой плащом и принялся ждать. Когда наклюкавшиеся апостолы наконец уснули — кто сидя, кто лежа, кто наполовину высунувшись из-под стола — Иуда потихоньку вылез из своего угла и подошел к Иисусу, который сидел все на том же месте все в той же позе. Иуда некоторое время молча сверлил его взглядом, потом как-то нерешительно кашлянул и сказал: — Ну... я пошел. — Иди, — вяло отозвался Иисус. Иуда переступил с ноги на ногу. — А... ты как же? — так и не придумав ничего лучше, наконец спросил он. — Умру, — так же безразлично отозвался Иисус. Ему уже действительно было все равно. Он хотел только одного: чтобы его оставили наконец в покое и дали (может быть, в последний раз) поговорить с отцом. Но Иуда никак не мог заставить себя двинуться с места. Он смотрел на сгорбленную спину и опущенные плечи Иисуса, и ему никак не хотелось оставлять его одного. — Может, все-таки обойдется? — шепотом спросил он. — А? Иисус резко развернулся к нему. — Слушай... — начал он, но, увидев растерянное выражение лица Иуды, махнул рукой: — Да делай ты что хочешь. Мне уже все равно. Иуда закусил губу и шагнул — но, к собственному удивлению, не назад, к двери, а вперед. Он осторожно отодвинул Иоанна и примостился на скамье рядом с Иисусом. Иисус вздохнул и положил голову ему на плечо. «Перебьются, — с каким-то отстраненным, самого его удивлявшим спокойствием думал Иуда, поглаживая волосы Иисуса (и воровато оглядываясь на безмятежно спящую Магдалину). — Ничего. Завтра...» Что «завтра», он додумать не успел — Иисус вздрогнул и пробормотал: — Холодно. Иуда машинально, не успев даже обдумать как следует собственные действия, стянул с плеча плащ и неловко набросил его на Иисуса; при этом из складок плаща на колени Иисусу что-то выпало. — Это еще что? — удивился Иисус, поднимая небольшой мешочек. Иуда закаменел. Это был тот самый мешочек, который Анна и Каиафа всучили ему в уплату... да, в уплату... Иисус развязал мешочек, и оттуда посыпалась пыль и сухие листья. — Валяется тут всякий мусор, — полусонно заключил Иисус, роняя переставший интересовать его мешочек и поудобнее устраиваясь под Иудиным плащом. Иуда перевел дух и подумал: ну, нет. Теперь уж — точно нет. Понтий Пилат проснулся на рассвете и по привычке начал: — Мне снилось... И несколько растерянно умолк, сообразив, что как раз сегодня ему ничего не снилось. Даже удивительно. Но при этом он чувствовал себя необычайно бодрым и отдохнувшим, и новый день представлялся не таким уж утомительным. Он не спеша вылез из постели, разминая прекрасно повинующиеся мускулы, и хлопнул в ладоши. Тотчас же появились рабы и его секретарь. Раб подал Пилату умываться, а секретарь монотонным голосом принялся зачитывать список сегодняшних дел. — Погоди-ка, — оборвал его Пилат, не вслушиваясь. — А иудейские первосвященники? Анна и Каиафа? Они же чего-то хотели от меня? Секретарь опустил пергамент. — Ночные стражи видели, как Анна и Каиафа возвращались к себе под утро, ругая какого-то Искариота на чем свет стоит, — доложил он своим обычным бесцветным голосом. — Они заперлись у себя в дому и, думаю, еще не скоро тебя побеспокоят. Пилат покачал головой, неприятно удивившись: — До чего дошел этот город! Даже такие важные лица шатаются не пойми где по ночам, как последние пьяницы... Может, и прав был тот бродяга, который поднял такой переполох, выгнав менял из храма? Как же его звали? Секретарь зашуршал пергаментом. — Да-а, — в раздумье произнес Пилат, — стар я становлюсь для таких дел. Найди-ка черновик письма Цезарю, который мы составляли в прошлом месяце. Пора бросать это наместничество, от него только голова пухнет. Подам прошение и удалюсь в деревню, на покой, буду собирать философские трактаты и устраивать вечера в саду... Секретарь сделал пометку в пергаменте. — Кроме того, утром Ирод прислал приглашение. Зовет тебя к себе на шоу сегодня вечером. — Ирод? — Пилат поморщился. — А-а... Ну что ж, можно сходить. Да лей ты на руки, чего задумался? — ворчливо сказал он рабу, но без обычного раздражения. — Да-да. Можно сходить. Последний раз. И улизнуть в антракте. А потом я наконец отдохну от всех этих иудеев... Он велел подать одеваться и, пока рабы суетились вокруг, мечтательно прикрыл глаза и даже засвистал какой-то веселенький мотивчик. Секретарь сложил пергамент и бесшумно вышел. Он еще никогда не видел своего вечно кислого начальника в таком настроении и не рискнул разрушить его, сообщив, что Ирод ждет к себе Пилата не просто как зрителя, а как гостя шоу — конечно, если Пилат, паче чаяния, не найдет кого-нибудь, кто сможет заинтересовать пресыщенного тетрарха.