Только не развали башню

Палантасская Башня высшего волшебства тонула в теплых летних сумерках, и мертвую тишину разбавляли разве что шорох листьев проклятой рощи да неразборчивое бормотание неупокоенных духов. Даламар прошептал несколько заклинаний, убеждаясь, что нелегкая не принесла под ворота нежданных гостей, обошел дозором все бесконечные ступени, заглянул в пустующий кабинет учителя и наведался в кухню. Шагам вторило негромкое эхо, пока он торопливо навещал живцов, проверял результат оставленных под его ответственность экспериментов и обновлял защитный контур. Снова он перепроверил журнал, в котором записывал ход последнего исследования, сделал пару новых пометок. Раскрыл лежавшую тут же книгу в зеленом потрескавшемся переплете. Закрыл ее. Тоскливо попинал ножку массивного стола. Заполненная наполовину клубящимся сизым туманом склянка осуждающе звякнула. Осознание накатило на Даламара приливной волной. Он был один. Ощущение было странным: за все время, что он составлял компанию властелину прошлого и настоящего, еще ни разу тот не покидал Башню дольше, чем на несколько часов. И драгоценные минуты уединенности, которые эльф раньше ценил наравне с получаемыми знаниями, теперь казались ему бессмысленными и пустыми. Время шло тихо и размеренно, и ничто не требовало его постоянного внимания. Даламар в растерянности еще раз оглядел лабораторию, убеждаясь, что как минимум до утра может быть свободен. Снова потянулся к книге, но так и не взял в руки: настроения заниматься не было. Ему, бывшему слуге из Сильванести, ныне вечно занятому ученику величайшего мага Кринна, была непривычна и дика эта рухнувшая на него свобода. — И ты совсем ничего мне не поручишь, шалафи? — в растерянности поинтересовался он, прежде чем Рейстлин исчез среди угрожающе покачивающихся исковерканных деревьев рощи. Он все еще не мог поверить, что останется предоставлен сам себе. Рейстлин раздраженно дернул уголком четко очерченного рта, метнул острый взгляд на быстро угасающее небо и вздохнул, явно обуздав гнев. — Нет, Даламар, — ответил он сдержанно. — Ничего сверх того, что уже поручил. Разве что… Не развали Башню. — Поручение, достойное ребенка, а не… — начал было Даламар, но Рейстлин взмахнул худой кистью. — Сходи в Палантас. Поспи всласть. Попробуй вино, которое привез недавно… Открой все окна, как ты любишь, — с отвращением предложил он. — Перебери запас трав. Ты старше меня, мне ли тебя учить, как убить время? Он был прав, и все же Даламар продолжал смотреть на него почти с отчаянием. На кончике языка, толкаясь и перебивая друг друга, роилось множество слов, вопросов и просьб. Самое унизительное («возьми меня с собой»), к счастью, он так и не произнес. Глядя на него, Рейстлин немного смягчился. — Мужайся, Даламар, — усмехнулся он. — Каждый из нас обязан пройти испытание свободным временем. Я довольно серьезно нагружал тебя в последние месяцы. Плох тот учитель, что совсем не жалеет ученика и не позволяет ему хотя бы изредка развлекаться. Пока Даламар придумывал аргументы против, Рейстлин развернулся и быстро пошел к тропинке между деревьями. Посох сухо постукивал по утрамбованной земле при каждом шаге, навершие мягко светилось в сгущающихся сумерках. Мгновение — и маг Маджере скрылся среди искривленных черных стволов, а Даламар остался стоять на пороге, растерянный и оглушенный навалившейся на него свободой. Ощущения были весьма необычными и противоречивыми. Он запер входную дверь, постоял во мраке, чутко прислушиваясь к непривычной тишине, а потом отправился изучать осиротевшую Башню так, словно видел ее впервые. Решив вести дела, словно ничего не поменялось, он довольно быстро понял: заняться ему нечем. Рейстлин позаботился о том, чтобы в его отсутствие ничто не могло пойти не по плану, следовательно, участие Даламара было номинальным: проверять, делать редкие записи, скучать и вздыхать в унисон с призраками. В итоге на шестой день вынужденного одиночества Даламар обнаружил себя в кабинете Рейстлина, напивающегося тем самым вином. Он разглядывал аккуратные записи, сделанные острым почерком учителя, и их смысл ускользал от него с той же скоростью, с какой настигало опьянение. К этому моменту в Башне была наведена невиданная доселе чистота. Обнаружив, что другие полезные занятия закончились, Даламар засучил рукава и добровольно взялся за то, что когда-то ненавидел всем сердцем: вспомнил, каково быть слугой. Он выметал и вычищал пыль и грязь, выбивал ковры, скоблил стены, мыл, тер и полировал с такой яростью и злым энтузиазмом, что призраки, время от времени возникающие в разных частях Башни, переселились в рощу и вспыхивали оттуда опасливыми огнями горящих глаз. Он оттер почти все ступени, обнаружив, что черный вовсе не был их естественным цветом. Он выстирал все, что было возможно, и в какой-то момент в Башне поселился нежный аромат свежести и чистоты. В итоге он добрался до святая святых — кабинета Рейстлина — и словно притянутый магнитом обрушился за большой рабочий стол. Расчетливо посмотрел на занавешенные окна, оценил давно не чищенный камин, окинул профессиональным взглядом потертую обивку любимого кресла своего шалафи… и, вздохнув, призвал с кухни запечатанную бутылку вина вместе с бокалом. Возможно, увидев эту возмутительную картину, учитель назвал бы его свиньей или еще кем похуже. Но учителя здесь не было, и Даламар вовсе по нему не скучал. Ни капли. И вовсе не ревновал к этому неведомому Лемюэлю, которого учитель с неожиданной теплотой называл другом и к которому отправился, нарушив обычный распорядок, где не было места для других людей. Кроме Даламара. Он опустошил бокал и перевернул над ним бутыль, но та оказалась пуста. В голове приятно шумело, и наконец-то он был свободен от навязчивых беспокойных мыслей, что толклись в его голове всю предыдущую неделю. Желтоватый лист, исписанный знакомым почерком, притягивал внимание. Даламар отставил в сторону и бутылку, и бокал, и уложил голову на прохладную гладкую столешницу. Сейчас он чувствовал себя как никогда одиноким и несчастным. Брошенным в проклятой Башне среди проклятой рощи, и ни одной живой души рядом, чтобы скрасить его незавидную судьбу. На полках вдоль стен подрагивали магией многочисленные книги, но они были не способны его утешить. Прищурившись, Даламар наблюдал за тонкой, словно нить, полоской закатного света, просачивающейся сквозь щель между шторами. Одинокий, несчастный, неприлично пьяный и… И мысли разбегались, как символы слишком сильного для понимания заклинания. Спать не хотелось. Продолжать наводить чистоту не хотелось. Хотелось компании и объятий. Хотелось ироничных сухих улыбок на тонких губах и одобрительных взглядов, серьезных, недоверчивых, понимающих. Хотелось делить упоение магией и знаниями. Хотелось смотреть на худые руки с ловкими пальцами, любоваться отточенными движениями. Хотелось зачесать назад выжженные Испытанием волосы, сгрести их на затылке и… — Даламар, — вдруг раздалось одновременно нигде и всюду. Знакомый тихий голос, вкрадчивый и опасный. Даламар резко выпрямился, пошатнулся и чуть не опрокинулся на пол. Сердце заколотилось так часто и сильно, что он невольно подумал, может ли оно пробить ребра и выскочить из груди. Было тихо. Очевидно, он в какой-то момент погрузился в тот слой реальности, что находился между бодрствованием и сном. Такое бывало и раньше: забывшись над особенно увлекательной книгой, Даламар погружался в дрему, пока неожиданный резкий звук не выдергивал его обратно. Просто он устал, напился и безобразно соскучился. Вздохнув, Даламар снова посмотрел на исписанный знакомым почерком листок. Символы, до сих пор разбегавшиеся под его взглядом словно насекомые, стали складываться в отдельные слова и фразы. Это был рецепт. Ингредиенты были знакомые и простые, но в таком соотношении и сочетании, какого он никогда не видел. Несколько подчеркиваний и вопросительных знаков означали, вероятно, что формула была недоработана, поэтому о ее назначении судить было рано. Увидеть часть Рейстлина, пусть и вложенную в простой исписанный лист, было неожиданно приятно. Даламар погладил бумагу кончиками пальцев и снова погрузился в сумрачные мысли. Период лихорадочной активности сменялся задумчивой хандрой, и это было плохо. — Бездельник, — сам себе попенял вслух Даламар. Голос был хриплый, а тянущиеся словно патока гласные без сомнений выдавали степень его опьянения. — Шалафи сгорел бы со стыда, увидев, как ты слоняешься по Башне, словно еще один призрак. Покачнувшись, он резко поднялся из-за стола, окидывая цепким взглядом непаханое поле работы. Шторы следовало снять и выстирать — возможно, и они преподнесут ему сюрприз, оказавшись вовсе не того грязно-коричневого цвета, какими прикидывались все эти годы. Камин — вычистить. Кресло — оттереть. Ковер — выбить и отмыть. Стены, книжные шкафы, рабочий стол — все, чего так долго не касалась рука крепко знающего свое дело слуги, взывало к деятельной стороне его натуры. Возможно, по возвращении шалафи не узнает собственную Башню и выгонит нерадивого ученика, не позволив даже объясниться напоследок. Он же не некий друг, ради которого можно совершить долгое и наверняка опасное путешествие. Глаза поневоле увлажнились от такой несправедливости, в носу защипало. Что ж, такова его доля. Даламар мрачно огляделся, вздохнул и призвал еще одну закупоренную бутыль с вином. На исходе шестнадцатого дня Даламар уже неплохо обжился в чужом кабинете, пользуясь вседозволенностью и вынужденным одиночеством. Стражи Башни, сбежавшие в рощу сразу, как только началась большая лихорадочная уборка, так и не вернулись, явно предпочитая дождаться истинного хозяина и владыки, который бы навел прежние порядки. Даламар был не в обиде. Без призраков, сверкающих голодными и злыми глазами со стен, стало теплее и уютнее, и ему, созданию света, пусть и присягнувшему тьме, гораздо легче дышалось. Он задумчиво разглядывал дело своих ловких рук: Башня сияла чистотой и уютом, мало напоминая то мрачное, заброшенное, заросшее паутиной место, в котором обитали два темных мага. В кабинете Рейстлина тоже воцарилась невиданная доселе благость: шторы оказались приятного темно-зеленого цвета, как и кресло, в камине уютно потрескивал магический огонь, а Даламар, совсем скиснув, клубился сумрачной тенью за столом, прожигая взглядом новую бутыль с вином — на этот раз изъятую из личных запасов шалафи. — Уверен, ты не в обиде, — проговорил он, обращаясь к портрету Рейстлина, который в момент скуки вполне сносно изобразил на оборотной стороне листка с рецептом. Чернильный учитель смотрел на него без одобрения. Да что там сказать, взгляд у него был такой, словно Даламара ждет суровое наказание или, как минимум, несколько очень колких фраз. — И не надо так на меня коситься, — огрызнулся мрачно темный эльф, хищно осматривая кабинет — чем бы еще себя занять. Как назло, дела шли просто великолепно. Несколько исследований, проводимых ими с Рейстлином, как раз требовали небольшой паузы, высаженные у подножия Башни экспериментальные образцы растений пошли в рост, и им требовался лишь регулярный полив — и не более. В порыве трудовой горячки Даламар собрался, было, снять с ворот истлевшую черную тряпку — останки проклявшего Башню мага, — но, подумав, решил оставить все как есть. Все-таки у них тут логово темных злых волшебников, а черная тряпка добавляет атмосферы. — Я уже был в Палантасе, — начал вслух перечислять Даламар, вспоминая последний разговор с наставником. Навел там шороху своим деловым и мрачным видом: чего уж говорить, обычно к нему относились куда лояльнее, пусть и не без опаски, но, лишившись общества учителя и истратив все попытки развлечься, Даламар приобрел дурную привычку распространять вокруг себя жуть и уныние, отчего его стали избегать все, кто оказывался по несчастью на пути. Владелец магической лавки в последний раз закрылся на переучет, не успел он ступить на порог. Зато травница, у которой он пополнял запасы редких растений, была ему рада: Даламар заговорил ее лачугу от насекомых и грызунов, просто потому что ему не хотелось возвращаться домой слишком рано. Портрет Рейстлина продолжал смотреть на него с неодобрением. — Я выспался на годы вперед, — пожаловался Даламар, который раньше отдал бы все за возможность не подниматься спозаранку. — На годы, шалафи. Он опрокинул в себя бокал с вином и тут же налил еще. Легче отчего-то не становилось. — Я открыл все окна, и знаешь, что? Это не принесло мне ровно никакого удовлетворения, — горько вздохнул он. — Пока я распоряжаюсь Башней в одиночку, это не имеет смысла. Да, дышать стало легче. Но толку? Запасы трав не только перебрал, но и преумножил, раздобыв несколько редких магических ингредиентов, собранных в нужную фазу всех трех лун — ценное приобретение. — Я пью вино, — язык стал немного заплетаться, но Даламар упорно продолжал. — Пью вино из твоих запасов, шалафи. И ты никак не можешь меня остановить. Досадно, не правда ли? — Стоит ненадолго уйти из дома, и что я вижу, Даламар? — с сухой горечью произнес далекий голос, от которого кровь застыла в жилах. — Ты выполнил все мои заветы и… это что, я нарисован? Даламар резко выпрямился, молниеносным жестом прикрыв ладонью листок, с которым вел столь душевную беседу. — Шалафи?.. — прошептал он, подозрительно оглядываясь. В голове шумело, а кровь бурлила от выпитого вина, но не так он много пил в последнее время, чтобы помутиться рассудком. Значит, его драгоценный шалафи все же не до конца оставил своего подопечного, найдя возможность связаться с ним. И никакой Лемюэль не заставил его позабыть темного эльфа. — Око дракона, ученик, — с ехидным смешком отозвался Рейстлин. — Я говорю с тобой через око дракона. Даламар уронил лицо на сложенные на столешнице руки и застонал. До чего же несправедлива жизнь! Почему Рейстлину понадобилось связаться с ним именно сейчас, когда он — пьяный, расстроенный и злой, — жаловался вслух своему невидимому собеседнику, а не, например, в момент, когда он прилежно читал книгу или прибирался в лаборатории?.. — Что ж, — пробурчал Даламар, со вздохом поднимая голову и, поняв, что хуже уже не будет, допил вино, чья сладость мало скрашивала горечь и досаду его положения. — Мой образ прилежного ученика безвозвратно испорчен, маски сброшены, ниже падать некуда. — И то верно, — согласился Рейстлин. — Страшно представить, что я обнаружил бы на месте Башни спустя пару месяцев. — Ты ясно приказал мне ее не развалить, — ревниво напомнил Даламар. Пальцы немного тряслись от волнения, и он как мог попытался придать столу относительно прибранный вид. — Я не развалил. Рейстлин замолчал. Когда Даламар уже начал волноваться, не прервался ли такой неожиданный и смущающий сеанс связи, он неожиданно поинтересовался: — А зачем тебе мой портрет? — Нет никакого портрета, — отрезал Даламар. — Я предпочел бы, чтобы ты этого не видел. — Дожили: мне выговаривает собственный ученик, — вздохнул Рейстлин. Даламару показалось, что он звучит очень устало, почти мягко. Так, как звучал после особенно энергозатратного заклинания, после которого Даламару приходилось подставлять плечо и вести его, ослабевшего и почти покорного, отдыхать. — Прости меня, шалафи, — повинился он, пристыженно склонив голову. — Ты тратишь уйму сил, чтобы поддерживать связь, должно быть, ты хотел передать мне что-то крайне важное? Я должен подготовить что-то к твоему прибытию? — Всего лишь хотел убедиться, что мне есть, куда возвращаться, — отозвался Рейстлин. — И что Башня еще на месте. — Я всегда тебя жду, — сказал Даламар тихо, не уверенный, что его услышат. Но ощущение чужого присутствия уже исчезло, как и ужасная неловкость, смешанная с надеждой и ожиданием. Даламар выдохнул и, пошатнувшись, поднялся из-за стола. Листок со злосчастным рисунком взвился в воздух, а потом спланировал на пол. Портрет мага Рейстлина Маджере смотрел на Даламара с ядовитым превосходством, словно знал, что сегодня все случится именно так, как случилось. Даламар поднял его и, вздохнув, сквозь дурной туман в голове принялся копировать записи учителя на новый свиток: из-за его выходки, возможно, пострадал рецепт какого-то очень сильного и важного зелья. Неделю спустя духи вернулись в Башню, заняв привычные посты: Даламар чуть не закричал, увидев, как в очаге загорелись два недобро сверкающих глаза как раз в тот момент, когда он собрался нагреть воды для завтрака. — Истинный хозяин Башни вернулся, — со злорадной радостью сообщил призрак, и пламя, вспыхнув, мгновенно вскипятило котелок с водой, заодно чуть не опалив ему руки. Даламар разволновался: Рейстлин так и не связался с ним после того злосчастного раза с оком дракона, и было не до конца понятно, задержится он еще в гостях у своего друга или решит поспешить домой, пока этот дом еще не разрушился силами ученика. Он оставил кухню и шагнул коридором магии, сразу же оказавшись возле ворот. Даже висящая на них черная тряпка радостно реяла на ветру, словно почувствовав приближение Рейстлина. Деревья проклятой рощи шумели листвой, истлевшие мертвые руки ловко утаскивали под землю нападавшие за это время ветки и сучья, торопливо наводя порядок. Искореженные стволы расступились, и Даламар с замирающим сердцем наблюдал за закутанной в черное худой фигурой, тяжело опирающейся на деревянный посох. В мягком утреннем свете Рейстлин и сам был здорово похож на призрака, сияя выбеленными волосами и золотистой кожей. Даламар торопливо отряхнул мантию и свел руки в просторных рукавах, принимая благочестивый вид, когда Рейстлин подошел ближе. — С возвращением, шалафи, — чопорно поздоровался он, стараясь сделать вид, что у него вовсе не трясутся поджилки. Рейстлин окинул взглядом прихорошившуюся рощу, аккуратный магический садик у подножия Башни, а после молча вперился взглядом в лицо ученика. Даламар сглотнул, ощутив непреодолимое желание начать тараторить. — Ученик, — уронил Рейстлин тяжело, словно забивая гвоздь в крышку гроба. На его плече висела сумка, которой раньше определенно не было. Проследив за взглядом Даламара, Рейстлин двинул плечом, и она соскользнула на землю, распахнувшись и явив миру несколько причудливо выглядящих растений прямо с комьями земли, явно зачарованными, чтобы пережить дальнюю дорогу. А среди них — маленький, слабый, всего на несколько листочков… — Это же… — задохнулся Даламар, рухнув на колени. — Саженец осины прямиком из Сильванести, — подтвердил Рейстлин, с очевидной усталостью присаживаясь рядом. — Не знаю, как Лемюэль смог раздобыть его, но он очень настаивал, чтобы я забрал его с собой. Под его глазами залегли глубокие тени, однако изможденное лицо светилось внутренним довольством, а губы, обыкновенно поджатые, изогнулись в намеке на улыбку. Даламар хотел прикоснуться к резному листочку, но не смел. В груди разливалось тепло и благодарность к этому неведомому Лемюэлю — что там говорить, сейчас Даламар его почти любил. Дрожащими руками схватив ставшую бесценной сумку — как знать, что еще в ней скрывалось, — Даламар поднялся и протянул руку Рейстлину, который выглядел совсем ослабленным. — Что ж, вижу, что не зря проделал этот путь, — усмехнулся Рейстлин, принимая помощь. — Выглядишь счастливым. Они вошли в Башню, и Даламар не сразу понял, что маг отчего-то резко остановился, не двигаясь дальше порога: все его мысли занимали растения, которые необходимо было высадить как можно раньше, обеспечив им самый лучший уход. — Даламар, — хрипло позвал его Рейстлин. Голос его шалафи, полный ужаса и изумления, наконец выдернул Даламара из счастливых грез. Он повернулся и напоролся на чужой недоверчивый взгляд. — Даламар, — выдохнул маг. — Что ты сотворил с Башней?.. Даламар критически осмотрел холл: сверкающие чистотой ступени, светлые стены, уютные мягкие шторы, от которых до сих пор исходил запах свежести. С одной из картин злорадно щурились сияющие неживым светом призрачные глаза стража, портя общую картину. — Старался ее не развалить, — признался он честно. Рейстлин ничего не ответил на это. Пошатываясь, он словно пьяный пошел вперед, с изумлением осматривая знакомые, но выглядящие совершенно иначе стены. Даламар сунул руку в карман и нащупал там уже основательно помятый листок с портретом. После надо будет все же поговорить и о портрете, и о совершенно необязательной попытке связаться через око дракона, и о том, что Даламар вовсе не скучал в одиночестве. Возможно, ему достанет смелости даже признаться в желании взять худую золотистую кисть и прижаться к ней губами. И попросить взять его в следующее путешествие с собой. И поблагодарить… за все. А пока Даламар стоял, прижимая к себе сумку с саженцами, и смотрел на своего драгоценного шалафи, что потерянно бродил по холлу, недоверчиво трогая отмытые до белизны бывшие черные ступени Башни. Смотрел и думал, что на кухне давно вскипела вода. И что он как раз на днях заполучил от благодарной травницы отличную вытяжку из корня валерианы.