Под покровительством Луны

Луна! Сколько ни слагай о ней баллад да элегий, сколько ни любуйся завороженно на её холодный острый силуэт – а острым он остаётся даже в сизигии – всё равно останется она такой же безответной. Таинственной, до боли романтичной. Понимающей. Призрачно-белые блики играют в чехарду на полу, гоняются по стеклу, перепрыгивают друг через друга на изголовье кровати. Голубоватый свет разливается озерцом на столе, покрывает чудным узором стены, будто иней, струится по занавескам тонкими дрожащими нитями. Луна неравнодушна и к живому: её лучи, подобно полевым цветам, вплетаются в волосы, тихо прячутся в глазах, поблёскивают на чешуе. Но небесным телам чуждо мирское и обыденное. Луна в ответе за горькое клокотание чувств в ядре души, за острое желание творить и источаться. Понятие любви в её компетенцию не входит. – Ладно, Сьюзи, ударь меня своим топором и разбуди меня! – голосок Ноэлль звенит в густой тишине, как рождественские колокольчики. Если всё это и впрямь сон, то зачем, зачем его прерывать? – П-подожди, нет, я не могу это сделать! – Сьюзи же, напротив, раскалывает пространство на куски своим тёпло-низким тоном с приятной хрипотцой. Но с недавних пор в нём всё реже и неявнее звучит угроза: постепенно она уступает место ноткам чего-то нежного. Чего-то, что долго молчало в коматозе, но вдруг начало отходить ото сна и расцветать снова. – А? Почему нет? – будто улыбка способна спасти олениху от собственных же чувств. – Это же просто сон, так что... – М-м-м, я имею ввиду... Сьюз запинается, подбирая слова. Думай, думай, ты, ящериная голова! – Ты бы не хотела... Кхм, потусоваться тут ещё немного? – глупая улыбка больше напоминает оскал. Элль не отвечает, лишь молча садится на край кровати и стеклянно-потерянно смотрит вникуда. Странно, как в минуты такой задумчивости она не теряет ни толики своей милой натуры. Как это чудное создание способно выдерживать все тяготы и невзгоды, внезапно легшие на хрупкие плечи – загадка, не требующая ответа. Головоломка, не требующая решения. Слышится скрип матраса, и Ноэлль чувствует как тот ощутимо проседает рядом. Странное сочетание: смесь беспокойства и странной безопасности – казалось бы, невозможно. Но что-то мерещится в отражении хищных янтарных глаз, что-то непривычное есть в расслабленной, даже немного беззащитной фигуре. Подобно тому, как рептилии сбрасывают с себя кожу в период линьки, Сьюзи сбрасывает с себя слой чего-то мёртвого, ороговевшего, изношенного. И именно сейчас она уязвимее, чем когда-либо прежде. – Это всё так странно, если честно, – Ноэлль шепчет что-то неразборчиво, сминая по‌лы платья. – В тебе что-то тоже поменялось! – Э-э, наверное? – и впрямь, Сьюз сейчас больше напоминает героиню какого-нибудь комикса. – Во снах всё всегда по-другому, забей. Отговорки и уклоны могли бы посыпаться одни за другими, но врать хотелось меньше всего. Кнопка «ложь», если таковая существует, временно заблокированна. – Это значит, что я имею право на любую глупость, правда? – копытца тихо-тихо стучат по полу, шуршит платье, сбивается дыхание. Загнанное в ловушку животное, загнанное по собственной же глупости и желанию. Она не смеет разорвать зрительный контакт, не позволяет разрушить всю хрупкость этого момента. Элль боится. Боится отторжения, насмешки, боли, пусть и сейчас это всё фантомно. Но она хозяйка собственного сна. Владелица этой крохотной версии жизни длиной в несколько минут. Так пускай ни страха, ни последствий не будет. И она отсчитывает дюймы. Пять. Глаза-огоньки смотрят ей трепетно в душу, нанизывают кусочки сердца и разума на тонкую леску, словно бисер. Четыре. Свет луны путается, теряется в пурпурных прядях, очерчивает крепкий силуэт, отражается угрожающе на шипастых напульсниках. Три. Ну и дела. Она не замечала, что чешуйки на щеках и переносице напоминают веснушки? Два. Сьюзи тоже едва дышит. Интересно, она слышит, как громко стучит Ноэллево сердце? Один. Как чудно. У хладнокровного монстра удивительно тёплая кожа. Сухая, пресная. На зубах вдруг хрустит крошка мела. У нелюдимой школьной хулиганки, оказывается, мягкие и по-своему нежные руки. Дрожащие, непривыкшие к объятиям. Сьюзи, совсем другая Сьюзи, оказавшаяся без мёртвого слоя грубости, так открыта и слаба в объятиях родной души. Она слышит, нет, чувствует, как оглушительно трепещет чужое крохотное сердце, как силится оно выпрыгнуть вон из грудной клетки. – Это же... Просто... Сон, – шепчет Элль тихо и сбивчиво. – Сон, – вторит ей бархатный голос. Искренние обещания убаюкивают, тёплое дыхание ласково обжигает шею. Кнопка «ложь» уничтожена, разбита на крохотные осколки двоичного кода. А вместе с ней уходит и страх, и неверие. Пускай в комнате останется лишь эта невинная тайна двух хрупких сердец. Так пускай и сон, и касания станут явью. И она отсчитывает часы.. Минуты.