Чай со смертью

Она оторвалась от книги и взглянула на часы: был уже третий час, время пить чай. А она зачиталась и забыла обо всем. Раньше она ни за что бы не пропустила «чайное время», ей бы не позволили: Каулес уже стучался бы в дверь, интересуясь, чем так занята его старшая сестрица. У нее, наследницы Иггдмилленния, дел хватало; у него... не слишком. Каулес никогда не был особо искусен в магии и не мечтал о семейном гербе, но с тех пор, как Грааль выбрал его, он все больше времени проводил за книгами. Над ним посмеивались: мол, поздно спохватился. Но Фьоре нравилась серьезность брата. Пожалуй, впервые она видела его таким увлеченным. Если бы только в своем благородном порыве он почаще вспоминал о ней... Она вздохнула, заложила страницу, на которой остановилась, и уже развернула кресло к выходу, как в дверь постучали. — Войдите! — крикнула Фьоре, успев обрадоваться тому, как одновременно они с братом подумали об одном и том же. Дверь тут же распахнулась, будто стоявший за ней только и ждал приглашения — но это был не Каулес. На пороге стояла молодая женщина немногим старше Фьоре. В руках она держала чайный поднос, заставленный утварью, но гордая осанка и элегантный, тщательно продуманный наряд никак не могли принадлежать служанке. — Госпожа Фьоре? — с улыбкой произнесла она. — Я так давно ждала случая лично познакомиться с вами. Очень рада, что нас свела такая знаменательная возможность. Она повернула поднос так, что на тыльной стороне держащей его руки Фьоре увидела багровый узор Командных печатей. Она вздрогнула. Значит, Грааль назначил уже всех Мастеров? Но почему же тогда дедушка... — Лорд Дарник собирает всех вечером, — продолжала женщина, будто в ответ на ее мысли, — но я не могла больше ждать. Когда еще мне представится честь поговорить с самой госпожой Фьоре? И я взяла на себя смелость принести вам в комнату чай. Впрочем, если вы предпочтете спуститься... — Нет-нет, входите, — Фьоре лихорадочно соображала. Дедушка заставил ее выучить всех членов клана Иггдмилленния — всех живых членов, но даже так это была нелегкая работа. И сейчас она пыталась вспомнить, кто эта женщина, так спокойно расставляющая чашки и вазочки на ее столе. Изящные черты лица, густые пепельные волосы, собранные на затылке, прямоугольные очки... она могла бы показаться симпатичной, красивой даже, но почему-то не казалась. Было в ней что-то необъяснимо отталкивающее. Фьоре невольно поежилась, но постаралась это скрыть. Она вспомнила, какая ветвь на семейном древе вызывала у нее подобное ощущение. — Вы ведь происходите из семьи Айсколль? Молодая женщина так и расцвела: — Я так рада, что вы меня вспомнили! Да, мое имя Селенике Айсколль Иггдмилленния. Для меня будет честью работать вместе с вами. Фьоре кивнула: — Как и для меня. Селенике присела за стол напротив нее. Она продолжала улыбаться. — Моя семья занимается темными искусствами. Вернее будет сказать, занималась, — по ее лицу прошла тень. — Когда мои мать и бабушка поняли, что я способна к магии, их радость было не описать словами. Они учили меня темным искусствам с тех пор, как я стала ходить и говорить. — Это, должно быть, очень тяжело, — осторожно заметила Фьоре. Селенике вздернула подбородок. — Кто знает? Но это великая честь. Ничуть не меньшая, чем быть наследницей лорда Дарника. Или я не права? Она пристально посмотрела на Фьоре, и та почувствовала, как под этим взглядом у нее холодеют кончики пальцев. Прочитай она в глазах Селенике ненависть, зависть, угрозу — она, возможно, и испугалась бы, но меньше. Она и в самом деле немного привыкла к таким вещам — с тех пор, как дедушка назначил ее наследницей, а Грааль даровал Командные печати. Но с бледного, правильной формы лица на нее смотрели такие мутные, омертвелые глаза, что Фьоре не смогла вынести их взгляда. Она поспешно схватила чашку, поднесла ее к губам и уже под ее защитой отозвалась: — Конечно, правы. «С тех пор, как я стала ходить и говорить...» Темные искусства относятся к тем видам магии, что калечат не тело, но душу. Что ей пришлось вынести в детстве, что она стала такой? Фьоре глотнула чая и поморщилась. Нет, он почти не успел остыть, но был в нем какой-то странный привкус... или запах. Да, запах. Фьоре осторожно потянула носом и поставила чашку. Запах никуда не делся. — Что с вами? — спросила Селенике. Для отравителя в ее тоне было маловато беспокойства. — Вы не чувствуете? — Чего? — она, казалось, была искренне озадачена. Фьоре неопределенно повела рукой: — Чем-то пахнет... Слишком стойкий и неприятный, почти до тошноты запах. Фьоре удивлялась, как она раньше его не заметила. Должно быть, слишком была занята необычной гостьей. Селенике недоуменно нахмурилась, повела носом, наклонилась к столу... И вдруг, оттянув ворот блузки, рассмеялась, не сумев скрыть натянутую нотку: — Ах, простите... это, должно быть, я. Я только недавно поднялась из подземелий и еще не успела привести себя в порядок. Фьоре посмотрела на ее светлую, без единого пятнышка блузку, аккуратно уложенные волосы, свежее лицо — и сказала: — Как жаль. У вас, должно быть, очень тяжелая работа. Селенике кивнула и поднялась. Она двигалась не без грации, но как-то тяжеловато. Будто ей что-то мешало. — Что ж, тогда мне лучше вернуться к себе и заняться своим туалетом, — она попыталась улыбнуться, но на этот раз улыбка почему-то не вышла. — Пейте чай, госпожа Фьоре. Увидимся вечером! Она исчезла за дверью. Фьоре посмотрела на накрытый стол. Пирожные в вазочке, конфеты, марципан... Она сомневалась, что когда-нибудь снова сможет есть марципан. Она по-прежнему чувствовала запах крови, исходивший от Селенике. Когда служанка-гомункул постучала в дверь, Фьоре не ответила. Служанка постучала снова и, не дождавшись ответа, приотворила дверь и сунула нос в щелку. Сам лорд или старшие маги не потерпели бы такой бесцеремонности, но леди Фьоре не имела привычки карать за малейшую ошибку. Она сидела у стола, заставленного посудой, и не шевелилась. Служанка набралась храбрости и тихонько позвала: — Госпожа Фьоре... вы уже поели? Фьоре обернулась на зов, и служанка с облегчением увидела, что она не сердится. — Нет, я не голодна. Можешь убрать это. Где мой брат? — Мастер Каулес у себя. — А где ж ему еще быть, подумала служанка, но вслух этого не произнесла. Леди Фьоре не заслуживала такого обращения. — Хорошо, я загляну к нему. — Фьоре решительно направилась к двери. — Он уже поел? Служанка нахмурила лоб. — Да, он спускался к чаю вниз. Но там почти никого не было, даже лорда Дарника. Фьоре кивнула. Служанка посторонилась, давая ей дорогу. — И проветри комнату, пока меня не будет, — сказала Фьоре, выезжая в коридор. Служанка кивнула. Когда Фьоре скрылась из виду, она ступила в комнату и принюхалась. Но ее нос, нос гомункула, созданного для того, чтобы служить, а не вынюхивать, ничего не уловил. Она пожала плечами и пошла открывать окна. Пусть это причуда, но, наверное, даже леди Фьоре иногда имеет право на причуды.