Неудачный эксперимент

      Настенные часы глухими ударами отдавали по стенам, создавая впечатление, словно кто-то тихо шаркал по ковру, двигаясь то вперед, то назад. Я наблюдал за минутной стрелкой, вырезанной красивым витиеватым узором, и ждал. Сегодня сеанс был по-особенному долгожданным. Я действительно мог назвать его таковым, ведь с последнего посещения Уиллом моего кабинета прошло несколько недель. Я хотел видеть его, держа эту мысль не просто на подкорке сознания, а ощущая физически. Руки подрагивали в нетерпении, разум был чист, как лист бумаги, только с одним маячащим образом на горизонте. Клетчатая, безвкусная рубашка и заношенная, исхудавшая курточка, совсем не подходящая для зябких, осенних вечеров. Но больше всего меня влек запах. Его сладкое безумие, развившийся и прогрессирующий энцефалит, который губил Уилла с каждым днём все сильнее и сильнее, доставляя ему сплошные муки. Я умело поддерживал его воспаленный мозг в «теплом» состоянии, не давая ему сварить себя заживо. И порой полубессознательное состояние Уилла давало мне перспективу двигаться и дальше в том же темпе. Умный мозг вытерпит все, что я собираюсь предпринять.       Спустя четверть часа муторного, томительного ожидания, напротив меня сидел Уилл. Он выглядел нездорово. Глазные яблоки налились красным из-за притока крови, а лицо, напротив, побледнело, как и руки, вечно ловящие тремор. Дыхание мужчины было неровным, я знал, что его окатывала волнами взятая из неоткуда тревога, которую тот был не способен подавить без нейролептиков. Но я не выписывал ему никаких средств, это помешало бы моей особой терапии.             — Как прошли твои две недели перерыва, Уилл? Появилось что-нибудь новое?       Я облизал нижнюю губу, с нетерпением обводя глазами лицо профайлера. Его вид был крайне неутешительным сегодня, должно быть, придётся ослабить ряд экспериментов.             — Вы имеете в виду появился ли новый мистер Хоббс? — Он вновь не смотрел мне в глаза, это грустно осело у меня где-то на подкорке сознания. — Их стало вдвойне больше, доктор Лектер. — Его потрескавшиеся от сухости губы еле ворочались, когда он говорил. А затем растянулись в совсем неуместной улыбке. — Но я в порядке.       Мне захотелось нажать на ту кнопку, которая отвечает за программирование этой фразы, которую Уилл повторял из раза в раз, даже в свои самые худшие дни. Джек Кроуфорд был тем, кто вставил эту программу в него и теперь она работала исправно, без возможности отключения.             — Я налью тебе воды. — Кувшин стоял на стеклянной столешнице с подставкой из чистого шелка. В эту секунду, подходя к ней, я допустил вариант побега Гэма, ведь я отвернулся и у него появилась превосходная возможность. — Ты видишь его двойников? Это одни и те же лица или незнакомцы, посещающие твой разум? Расскажи мне, кто они.       Только после того, как эмпат взял у меня стакан, соприкоснувшись пальцами, и осушил его, он принял более расслабленную позу. Я сел назад, в свое кресло, закидывая одну ногу на другую. Его рука, когда он случайно коснулся моей, забирая стакан, была мертвецки холодная.             — Что-то несуразное, огромное и давящее, увеличивающееся в размерах, готовое раздавить меня заживо. Такие сны бывают при температуре. Теперь это каждый мой сон. — Уилл вздохнул, поднимая красные глазные яблоки к лампам и давая мне отчетливо рассмотреть их под хорошим светом. Он махнул рукой в неопределенном жесте. — Я не вижу отчетливых лиц, они будто чёрные тени, кружащие надо мной хороводом... Но я чувствую, что они злы на меня, я противен им, они ненавидят меня. Ненавидят и жаждут моей смерти. — Профайлер поймал мои внимательные глаза, моргая одним глазом быстрее, чем другим. — Я не знаю куда мне бежать от них, доктор Лектер. Когда они давят на меня излишне сильно, когда ходят за мной по пятам и бесконечно говорят, я… знаете, я подхожу к зеркалу. Смотрю в него очень долго, жду, жду. И каждый за за моей спиной пустота. Это доставляет мне боль, ведь осознание, что все эти тени в моей собственной голове, от которой я никогда не в состоянии убежать… мне делается дурно.       За время разговора у профайлера покраснел лоб у роста волос, уши и скулы. Уилл медленно закипал, готовый к новым экспериментам над его прелестным разумом. Я оглядел его сгорбленные плечи в клетчатой рубашке, измученное бессонными ночами лицо, редеющие волосы и складки на брюках, раздумывая над отменой экспериментов на сегодня. Капля пота скатилась по чужому виску, свисая на подбородке. Уилл уставился куда-то за мою спину, сжимая в кулаках ткань своих мятых штанов.             — Что ты видишь, Уилл?       Его глаза беспокойно расширились, а затем он сжал зубы, отчего мощные скулы проступили сквозь кожу. Руки расслабились, но дыхание заметно участилось. Это могло быть началом панической атаки.             — Оленя. Он необычный - вместо шерсти у него перья, а рога намного больше положенного. Он красивый, но опасный, я чувствую это. Он идёт сюда, доктор, осторожно, не заденьте его рога.       Я покосился, преферическим зрением замечая пустоту позади себя. Уилл бредил, галлюцинировал и у него начинала подниматься температура.             — Я должен задать тебе простой вопрос, Уилл. Пожалуйста, посмотри на меня. — Грэм оторвался от своей галлюцинации с удивлением обнаруживая меня напротив себя. — Скажи пожалуйста, какой сегодня день недели?       Грэм растер руками лицо, косясь за моё плечо, но, по-видимому, больше не обнаруживая там пернатого оленя.             — Сегодня утром я как раз открывал календарь, чтобы отметить приход садовника, обещавшего срезать несколько сильно больших веток возле моего дома. Ночью при сильном ветре они бьют в мое окно, отчего я подолгу не могу заснуть... Сегодня понедельник, восемнадцатое.       Я встал, подавая Уильяму второй стакан с водой, а затем вновь присел в кресло. Теперь его рука была горячей, что я непременно записал в свой блокнот.             — Как твой друг и психотерапевт, я считаю, что твоему организму необходимо отдохнуть.             — Две недели я этим и занимался, даже на твои сеансы не приходил.             — Отдохнуть под наблюдением профессионалов, Уилл.       Грэм прекратил барабанить пальцами по бедру, поднимая на меня свою кудрявую голову. В его глазах не было эмоций и я не понимал, видит ли он меня или его снова одолели видения.             — Т-ты, ты, ты хочешь положить меня в лечебницу? В психушку?       Я свел брови, прокручивая наш диалог в голове и пытаясь поймать тот момент, когда я смог напугать эмпата или выдать свои намерения.             — Уилл. Я сказал только о наблюдении врачей, это необязательно психиатрическая клиника. У меня есть знакомые терапевты, способные помочь тебе и избавить тебя от теней, которые ходят вокруг тебя днями и ночами. — Я попытался зацепить чужой взгляд, но он не дал мне этого шанса, рассматривая мой галстук. — Без твоего согласия я не намерен выполнять ничего из вышесказанного, Уилл. Таковы принципы моей работы.       Грэм закивал, опуская голову, и в этот момент он показался мне меньшим, чем есть на самом деле. Поэтому спустя еще несколько вопросов и подтверждений, которые я записал в свой неизменный блокнот, я отправил эмпата домой, совсем не чувствуя зазрения совести о том, что не провёл сегодня ни одного эксперимента.       Перед уходом из офиса, я открыл тумбу, доставая оттуда карточный календарь. Сегодня была пятница, двадцать второе.

***

      Все было странным. Ночь я спал плохо, то ли от духоты, забыв с вечера приоткрыть окно, то ли так и не смог устать за день. Утром шел дождь, делая и без того мрачное настроение, совсем непригодным. Я не выходил из офиса до двенадцати дня, принимая клиентов, а затем, ответив на звонок Кроуфорда, приехал в офис. Все было серо, в офисе образовались перебои электричества, из-за чего помещения, где не было окон, освещались тускло или вообще остались неосвещенными. Работники сновали по офису почти наощупь, некоторые работали только у окон с недовольными лицами.       Я встретил Джека чуть дальше входа в лабораторию Беверли. Он пожал мне руку, улыбаясь скорее машинально, нежели действительно радуясь нашей встрече.             — Доктор Лектер. — Мы развернулись в том направлении, которое задал глава отдела. — Я вызвал вас, ведь только вы способны дать мне ответы на вопросы касательно ваших друзей. Уилл. Я хотел бы поговорить с вами о нем.             — Уилл официально не является моим пациентом, но важно не забывать дружеский долг и кодекс, Джек. Разве я плохой друг?             — Нет-нет, Ганнибал, вы отличный друг. Я не спрошу ничего из того, что было бы некомфортно обсуждать.             — Тогда я бы выпил с вами чашку кофе.       Спустя несколько минут мы сидели в кабинете Кроуфорда с дымящимися чашками ароматного кофе. Кабинет главы отдела был в бежевых тонах, но сейчас они показались мне серыми. Я отпил кофе.             — Вот что я хочу сказать, для начала, Ганнибал. Уилл в последние месяцы с каждым днем увядает. Я вижу это даже через толщу его «я в порядке», которые он твердит по пять раз на дню. Я бы хотел спросить вас, заметили ли вы изменения в поведении Уильяма?       Я тянул время, вновь отпивая напиток. Должен ли я рассказать о своих экспериментах или планах?             — Да, Джек. Изменения есть. Но мы все люди, а человеку свойственно меняться. Никогда не знаешь, меняешься ли ты в лучшую сторону или катишься к обрыву. Пока тебе об этом кто-нибудь не скажет. Я не стану рассказывать всего, что Уилл передает мне, но есть кое-что действительно занятное.       Джек выпрямился в своем кресле, облокачиваясь на локти, лежащие на столе. Его тучное тело потянулось вперед, выдавая заинтересованность.             — Доктор Лектер, если вы сомневаетесь, можете не говорить. То, что вы подтвердили мои наблюдения, уже имеет вес для меня.             — Спасибо, Джек. Но эта информация не нарушает кофидециальностей дружбы. Я всего-навсего попросил вчера назвать мне день недели.             — Так-так, вчера была пятница, да. Это ведь элементарная вещь.             — Да, это действительно элементарно. Но Уилл сказал, что вчера был понедельник, восемнадцатое.             — Понедельник? Восе… Как? Что это значит?             — Он путается во времени, в днях и числах. Уилл серьезно болен, Джек. И я очень жалею, что обнаружил это только сейчас.       Я состроил сожаление на своем лице, это совсем нетрудно. Если смотреть не в глаза, чуть сгорбить плечи и нахмурить лоб, так, чтобы брови сделались «домиком».             — И каков ваш диагноз?             — Он еще не подтвержден ни одним исследованием, ведь Уилл не обследовался. Я предполагаю, что у него аутоимунный энцефалит, поражено полушарие мозга.             — Доктор, я не силён в медицине, но это даже звучит неприятно. Ему срочно требуется лечение.             — Так оно и есть. Вчера я сказал ему об этом на нашем сеансе. Уилл посещал меня в последний раз две недели назад и я не имел возможности заметить за ним то, что увидел вчера. Если бы я смог разглядеть его раньше…             — Доктор Лектер, не вините себя раньше времени, давайте действовать. У Уилла сегодня выходной, поэтому он должен находиться дома. Оттуда его можно сразу забрать в лечебницу.             — Джек. Боюсь, он не дастся себя упечь в больницу. Вчера, при затронутой мной теме о клинике, Уилл почти агрессировал. Мне, как терапевту и другу, не хотелось видеть или знать, что его вытащили из дома силой.             — Я понимаю вас, Ганнибал. Я поеду к нему сейчас сам и смогу убедить его. Он не глупый и хочет продолжать работать, а для этого ему стоит несколько месяцев полежать на койке. Стоит попробовать, верно?       Я утвердительно кивнул, наблюдая, как Кроуфорд начинает собирать все разбросанные бумаги в несколько стопок. На душе все так же скребли кошки.       Я приехал в Балтимор, как только убедился, что ни в офисе, ни в академии моя персона не требуется. Сегодня я намеревался отправиться на охоту. Свиньей, которая попадает на мой стол должна была стать женщина. Она еще не была совсем в возрасте, но определённо была близка к этому. Свинка имела неосторожность вытолкнуть меня из очереди на аренду парковки и намерено встать впереди, задирая свой морщинистый нос кверху. Я проследил за ней, теперь дело оставалась за малым.       Доварив бульон, я выключил плиту, протер столешницу и вымыл несколько чайных ложек. Сейчас я направлялся в подвал за прозрачным костюмом, как меня прервала трель телефона. Я вернулся назад, на кухню, поднимая трубку.             — Лектер.             — Ганнибал, это Джек. У меня… у меня сообщение к вам.       Голос главы отдела заставил мое сильное сердце ускорить ритм. Я сам не понимал, почему начал волноваться. Покрепче перехватив телефон, я сглотнул.             — Я слушаю.             — Уилл мертв. — В трубке трещало молчание, режущее слух и сердце, поэтому Джек продолжил слегка гнусавым голосом, он говорил в нос. — Его обнаружила Алана. Он лежал на лежанках, а его собаки… его собаки скулили и громко лаяли, когда Блум подходила ближе. — На том конце не раздалось ни звука. — Вы можете не приезжать, вам необязательно…             — Я буду.       Я не помнил, как сбросил звонок, не помнил, как добрался до ключей от машины и как схватил пальто. Я не помнил, как заводилась машина и как я выезжал со двора. Ничего из этого я не помнил. Эти действия смазались, превращаясь во что-то несуразное, такое смешанное, серое, мертвое…       Только зайдя в дом Уилла, после того как припарковал Бентли рядом с машиной Джека, я сумел вдохнуть. Его запах все еще витал в воздухе, ведь этот дом хранил в себе его. Пробираясь сквозь сотрудников ФБР, я не видел лиц, не слышал голосов. Несколько шагов и я встал в паре метров от лежанок, застывая на месте, как скульптура.       Мужчина лежал среди мягких подушек и старых шарфов, свернувшись калачиком и накрывшись одеялом почти по уши. Глаза его были закрыты, можно было подумать, что он крепко спит, если бы не мертвецки белый цвет лица, отдающий серостью. Я присел над ним, неверяще глядя на своего единственного друга. Глаза стала застилать влага, но я просто смаргивал ее, протягивая руку вперед. Я дотронулся до мягких кудрей, которые, как и всегда хранили в себе запах парня, но Уилл не ответил мне прикрытием глаз или хмуря свои густые брови. Он был неподвижен, и это напугало меня. Впервые в жизни я испугался того, чего видел. Эта эмоция - страх - заставила меня ошалело отскочить от безжизненного тела.       Я почти выбежал из дома, садясь в машину, и надавил на газ. Слёзы лились, кажется, бесконтрольно, я не мог их остановить, но и не пытался. Уилл мертв. Эта мысль не могла быть правдой, это все не могло быть правдой. Луч света в моей жизни, дарящий мне понимание, стабильность и равновесие, навсегда погас. В этот миг мир должен был взорваться, рухнуть, навсегда раствориться или исчезнуть, ведь я не мог существовать без этого маленького существа с удивительным мозгом, как и все вокруг.       Приехав домой, я поднялся к себе и лёг на кровать, уставляясь в потолок. Я чувствовал боль. Физическую боль - в груди что-то рвалось, нещадно, на куски и безвозвратно, завывая, как подстреленная собака. Я позволил себе по-настоящему заплакать. Маска спала, осыпаясь кусками и оголяя раненого ребёнка, которого в детстве заставили съесть собственную сестру, который сбежал из дома и стал ненавидеть всех, а затем научился выделять среди массы свиней и жрать их, также, как когда-то сожрали его родного человека. Пожирать, не оставляя им шанса и никогда не жалеть, не сочувствовать этому скоту. У ребенка, а за тем у мужчины притупились чувства стыда, сочувствия и жалости. Я стал как камень - безразличный и холодный. Вырезанная скульптура из мрамора, навечно застывшая в мнимой позе.       Хлынувшие из меня эмоции сейчас не имели ничего общего с моим привычным поведением. Я задыхался, умирал от осознания, что умные голубые глаза больше никогда не посмотрят на меня со смешинкой или со строгостью. Меня губили собственные воспоминания. Все перемешивалось, одни всплывшие эмоции застилали другие и вновь по кругу. Дворец памяти, который я так старательно выстраивал в собственном сознании сейчас нужно было разрушить, не оставить камня на камень, все стереть в щепки. Потому что каждая комната в этом дворце была хотя бы с небольшими упоминанием или напоминанием об Уилле. Сейчас мой любимый дворец ломал мне кости и выбивал колени. Я подгибался к земле, завывая от страшной боли - душевной и физической.       Когда на истерики больше не было слез и эмоций, я вновь бессильно упал на кровать и принялся думать. Что могло послужить причиной смерти мужчины? В голову лезло одно и то же, то, чего я боялся больше всего на свете, начиная со времён молодости. Моя хирургическая практика прервалась на том моменте, когда в один из дней со стола, на котором я оперировал, вынесли труп. Я сделал все верно, как тому подобали правила, но организм пациента был слишком слаб, он не справился. Вместе с ним не справится и я. С того дня я больше не возвращался в хирургию, предпочитая работу не с телом, а с мозгом.       Уилл стал исключением. Он имел такой мозг, который я не встречал ни в одной практике. Этот мужчина поразил меня с первого дня знакомства, он зачаровал меня, я был…             — Влюблен…       Пораженно прохрипел я, еле-еле ворочая пересохшими губами. Мне вспомнились те дни, когда я засыпал с мыслями о его прелестном мозге и просыпался с новой идеей для эксперимента над профайлером. Эксперименты, которые я тщательно продумывал и переписывал из одного блокнота в другой стали верной тропинкой в иной мир для Грэма. Наша терапия состояла из множеств излишеств, которые я позволял себе, чтобы результат проделанной работы приносил плоды. Я совсем забыл о том, что имею дело с человеком. Его организм имел свойство прекращать свою деятельность рано или поздно. Оставив скальп, больше не притрагиваясь нему, я не сумел закрыть свою записную книжку с мертвецами.       Словно находясь в больной лихорадке, ведь из-за пролитых слез мое лицо онемело, глаза опухли, а щеки горели жаром, как и шея, я рванул с постели, к тумбе, из которой вытащил все бумаги и блокноты, бросая их по дорогому паркету и принимаясь яростно бегать по ним глазами. Мне нужно было найти имя, его имя.             — Вот-вот-вот…       Я шептал себе под нос, перелистывая страницы и узнавая собственные записи. По правде, мне самому было непонятно, что именно я силился найти. Какую информацию? Строчку? Абзац? Букву, с которой все пошло слишком жестоко? Я не помнил, ничего из этого, не помнил. Сейчас в моей голове спуталось все: записи, дни недели, лица, мысли, образы… Все кружилось и выло, казалось, только одно было вправе облегчить мои муки. Он - Уилл Грэм, живой, дышащий и улыбающийся во все зубы. Я хотел, чтобы он был здесь, хотел бы взять его за руку и просто подержать ее в своих ладонях или протянуть руку, чтобы пригладить мягкие кудри, может быть, обнять его, ведь в последнюю нашу встречу он выглядел так плохо. Почему я не заметил всего этого? Почему же я был так слеп?       Я протянул правую руку вперед, словно Уилл сейчас сидел передо мной на полу, в спальне и глядел на меня, мне в глаза, не стесняясь и не боясь. Но под рукой была пустота, так что она так и упала вниз, не найдя точку опоры. Мое лицо скривилось, словно я очень горько плакал, но слезы больше не шли - я выплакал все. Как же сильно я скучал по нему, я так сильно скучал.       Через какое-то время я обнаружил себя сидящим на полу, прислонившись к собственной кровати спиной, в надежде оглядываясь. Сонно мотая тяжёлой головой, я половины не соображал. Я искал его, искал Уилла. Но когда реальность больно ударила куда-то под ребра, я чуть не задохнулся, вновь начиная всхлипывать. Я не хотел есть, не хотел пить, я не хотел ничего из того, что в обычный день доставило бы мне несусветное удовольствие. Мне было неизвестно, какое количество времени я просидел так - на полу, в скрюченной позе и рыдая. Но последнее, что я увидел, перед тем, как потерять сознание - длинные ровные ноги на чёрных каблуках, шагающие ко мне.

***

      Два года пролетели совсем незаметно. Беделия, обнаружившая меня в собственной комнате без чувств в тот день, отвезла к частному врачу, который выписал мне несколько подавителей, из-за которых все мои эмоции сошли на «нет». И уже через три недели я смог вернуться в работу и восстановить ритм жизни. Я все также принимал клиентов и ездил к Джеку в офис, чтобы помочь с расследованиями. Я устраивал званые обеды, ходил в оперу с Балтиморской свитой и менял свои костюмы-тройки. Но кое-что оставалось неизменным - сны. В них ко мне приходил очень знакомый мне человек, почти родной, я ощущал, что он понимает и принимает меня таким, какой я есть. Мы подолгу беседовали с ним, и каждый раз, когда он уходил, я начинал плакать. Отчего-то я чувствовал вину, огромную, висящую на моих плечах огромным грузом, который придавливал меня к земле, удушая. Мне тяжело и больно, просыпаясь каждую ночь, я панически глотал воздух ртом и сжимал руками простыни, которые рвались под ними, как бумажки.       Позже, этот кошмар стал проявляться и наяву. Теперь вместо клиента, которого я принимал в собственном кабинете, я видел кудрявые волосы, голубые глаза и пальцы, нервно постукивающие по бедру. Он смотрел на меня, долго, слушая все, что я говорил, а затем вставал и уходил, даже не оборачиваясь. А меня накрывала лавина неопределенных чувств, которые я был не в силах сдержать, страдая от них. Слезы стали мне привычны, нервные смешки я вовсе не замечал, как и накрепко залегшие мешки под глазами.       Однажды, придя к Беделии на обед, она несколько минут молча разглядывала меня на пороге, распахнув дверь, и в ее глазах читался страх. Я превратился в ходячего мертвеца, сильно исхудав и изрядно поседев. Чистота пропала из моего дома, как и чинное изящество из движений рук и тела - они словно выветрились, как парфюм. Уилл Грэм казался мне в толпе, и я часто оглядывался, думая, что он идет прямо позади меня. Но каждый раз я натыкался только на чужие глаза, смотрящие на меня со странной брезгливостью и чуждостью.       Мысли, часто застревающие в моем сознании, давно потеряли порядок. Они имели ход, но тот никогда не заканчивался логически, это подметила доктор Дю Морье, печально вздохнув. Я давно перестал смотреть в зеркала, мне было ненавистно то, что я видел в них. Фотография Уилла преданно глядела на меня, стоя на столике в гостиной, когда вечерами я разжигал камин и сидел подле него, держа фотокарточку в трясущихся руках. Она иногда размокала, ведь жидкость, льющаяся из моих глаз, попадала на изображение. Я увядал, предчувствуя свой скорый конец. Постепенно сходя с ума, я молил о прощении, во снах и шепча себе под нос, у того родного человека, что смог понять меня. Но все мои слова растворялись в тишине комнаты и потрескивании дров в камине, так и не получив ответ.