Страх и Голод.

Кисельный туман предвещал панику и страх. Он пропитывал агонией грешную землю, не помогая ей даже вздохнуть после того ужаса, что она, с явным трудом, пережила. Люди не щадили всё вокруг так же как и не щадили себя. Глупцы, возомнившие себя всемогущими, вершили судьбы, хотя лента их жизни ничем не выделялась. И лишь одна из них была обработана жёлтой вышивкой. А может их и впрямь было больше…       Ле’Гард — мужчина, рождённый чтобы вознестись, является как нельзя притягательной личностью, возбуждая умы людей своим краснословием. Ведя за собой шаг за шагом, он собрал отряд рыцарей, звавших себя «Полночное Солнце». Внося правосудие в массы, которое, конечно же, толковалось им же, он совершал походы на поселения «недругов». И люди были согласны на такое, готовые идти до конца с ним. Да на столько, что родное ему королевство Рондон увидело в нём опасность. Одну из тех, что свергает засидевшееся на троне правительство. Одну из тех, что видела нужным только свои взгляды. Одну из тех, которую возглавлял лишь один человек. Одну из тех, кого в принципе мог устроить ненавидимый им же строй.       Решив, уж более не терпеть перед глазами столь опасного хищника, что теперь уж открыто скалил на них пасть, правительствующая верхушка королевства заточила его туда, где тьма не просто сокрывает реальность, а искажает её, доводя до паники одной лишь неправильно истолкованной тенью.       Подземелье «Страха и Голода» существовало где-то на окраине Рондона и, если вслушиваться в перешёптывания знающих, по слухам давно стало нечистыми. Туда, где свет ни разу не просочился из окон давно покрывшихся чем-то непонятным; туда, где страшно ступить дальше спасительных лучей света; туда, где ты можешь просто даже не проснуться, именно туда, в это жуткое место, направился ещё зелёный, но уже знавший жизнь, рыцарь с надеждой, в ещё стабильно бьющимся сердце, и главной целью — спасти Ле’Гарда.       С каждым шагом Дмитрий, ведомый неведомым чувством, ощущал, что всё больше походит на мышь в лабиринте, где выхода два — в пасть к кошке или в мышеловку. Каждый высохший сучок давно уже покинувшего мир дерева, казался в тумане долговязой рукой смерти, тянущей свои костлявые руки к юному плечу. И не спасал даже свет от факела, что обещал совсем скоро потухнуть. Но Дубин был уверен, что справится. Что сможет дойти и доказать всем, и ему в том числе, что он может сам. Галька, треща под ногами, сообщала ему, что он пока ещё жив, пока ещё может осязать и чувствовать, пока ещё не видел всего того, что кроется во тьме. И ведь у него есть возможность развернуться, сбежать, сверкая пятками и оставя все надежды. Может, его любовь уже и вовсе мёртва?… Нет, так быть не может, он чувствует сердцем, что это не так. Он знает, что Ле’Гард жив. Он чувствует это кончиками волос. Чувствует, что чужое сердце бьётся в такт собственному. Так же неугомонно быстро, готовое выпрыгнуть из груди от ожидания опасности со всех сторон…       Шаг за шагом казалось, что туман только сильнее сгущался, оставляя юношу в аду. А ведь, Дмитрий засыпал ровно в полночь и должен был проснуться ясным днём. Хотя кто знает, может, тревога и не дала ему поспать. Тогда уж, как Дубин стоял на ногах одному лишь богу известно. С каждым разом сомнения поглощали его разум всё глубже и глубже. Ему казалось, что скрип деревьев шептал ему, незнакомыми голосами, что он облажается. Что не справится. Что он ошибается. Казалось ещё чуть-чуть и он не выдержит, убежав. Только вот не в спасительный свет, а спрыгивая в овраг. Жаль вот только, что у Димы совести много и он не может вернуться, не выполнив обещание. Доспехи мучительно кряхтели, грохоча так, что, кажется, земля сотрясается при каждом шаге. Казалось это уже конец. Конец, который изъест его плоть личинками трупных мух. Казалось уж все, беда! Беда такая, которую сзади ждёшь годами. Он ведь и вправду глуп. Но тут вдруг, когда уж хуже быть и не могло, факел потух. Потух, оставив Дубина наедине с туманом, что теперь уж был таким, что вытяни вперёд ты руки, не увидал бы ладоней. Ну всё. Вот и гибель его настала. Сделав шаг во тьму, проверяя собственную удачу, Дубин щурит глаза. Тьма раскрыла свою глубокую пасть, обнажая острые и холодные как клинок зубы. Она распотрошила душу, выворачивая её, лишь бы погладить юношу, только вот она не раскрыла свои намерения. Однако парню повезло. Сегодня тьма была благосклонна к нем       Раскрыв глаза, Дубин ощущает себя странно. Словно герой из детской сказки.Кажется, ворона, разрезавшая в полёте крылом воздух, заставила туман содрогнуться и … Отойти? Вокруг всё было видно просто прекрасно, так, словно после многих веков слепоты он наконец прозрел, а дышать стало как нельзя легче. Казалось, туман ни разу не тронул здешнюю землю, оставив девственно чистой от собственных прикосновений. Вот труп упавшей, словно по щелчку, лошади у повозки с коробками. Вокруг ещё даже не начавшего гнить тела прыгали туда-сюда вороны, хищно клокоча что-то на своём. Вон вход в подземелья, окутанные всеобъемлющей тьмой, обещавшей вот-вот жадно поглотить всё окружение, ни оставив даже косточки. И, рассматривая всё это с широко раскрытыми глазами, Дубин смог понять важное. Туман словно уткнулся в невидимую стену. Белая дымка просто остановилась стеной за спиной Дмитрия, словно резко прекратив поглощения всего вокруг. Развернувшись парень вытягивает руку вперёд, туда, в туман. Её сразу обволакивает холод, а мутный воздух смыкается у запястья. Удивительно. А ведь только недавно, Дубин считал себя слепым котёнком, выброшенным на улицу, что тыкался носом в землю, в поисках матери.       Холод постепенно начинает колоть его пальцы и парень уж было вытягивает руку из тумана. Остались лишь кончики пальцев в тот момент, когда его хватают за них и тянут на себя. Нечто скользкое и мокрое, словно рука трупа, выловленного из реки. Сердце пропустило удар, а пульс панически быстро забился во лбу, каждый раз ударяя по голове огромными молотами. Звон где-то в груди сжал болезненно бьющиеся сердце. Секунда и Дима почти уже в тумане. Быстрее. Быстрее. Быстрее.       Одёрнув руку в паническом страхе, Дмитрий пятится назад, высвобождая из ножен меч.       — Эй! Кто там?! — голос его хрипит, так, словно он и говорить никогда не говорил. Туман молчал, всё так же стоя как студень. Ворона, спугнутая им, громко каркнула, взлетев. Усевшись на еловую ветку, она смотрела на Дубина своим проницательным глазом. Второй же был осквернён шрамом и явно слеп. Дима, смотря на неё, поджимает губы и, подобно ума лишённому, тихо извиняется. К сожелению много думать не вышло. Громкий лай злобных псов дрогнул туман и рыцарю пришлось бегом пересечь те несколько десятков метров, что разделяли его с той всепоглощающей тьмой, что скрывалась в проходе. Грохотом лат он пугает тех ворон, что только накинулись на мёртвое тело. И всё то не долгое время, пока юноша шёл, он чувствовал спиной проницательный взгляд вороны. И ведь совсем скоро ему всё это покажется каплей в огромном океане. Щупальца тьмы медленно потянулись к светлому лику юнца и, облизнув чужой подбородок, нечто в глубине засмеялось. Даже чернь не видела в Дубине соперника, так, глупого птенчика, только покрывшегося пушком и решившего кому-то что-то доказать. И он обязательно докажет. Шагнув в густую, как мёд, темноту, рыцарь на секунду полностью растворяется в черне, судорожно хватаясь руками за сумку. Он совершенно забыл, что у него есть ещё факел. Подожженая ткань, ярким сиянием, слепит глаза. Тьма отступает на пару шагов, шипя расплавленной медью на холодном железе.       Перед ним раскинулся лишь первый «этаж» подземелий. Единственный проход вперёд, казалось, глубоко вдыхал, втягивая воздух, словно пытаясь втянуть новую душу в себя. Там, где обыденно сидел у входа во всех других тюрьмах, охранник просто отсутствовал, но место, где он должен был сидеть не тронуто. Единственное, что выделяло стол из тёмного дерева от других — слой сероватой пыли. Дубин делает пару шагов в сторону, вглядываясь в предметы на столе. Книга, давно пожелтевшая, с потёртыми краями притянула взгляд юноши. Он, аккуратно перехватив её за корешок, поднимает ветхую вещь, мягко раскрывая. Бумага была на удивление не так стара, как казалось, а чернила даже не выцвели. Исписана всего одна страница, неаккуратным, словно автор писал всё в панике, почерком. Запись была от 16 августа этого года. Дима с трудом, сощурив глаза, пытается разобрать немного поплывшие чернила, что таили в себе историю, а может лишь мысли неизвестного.       » …симптомы совсем другие…» — автор болел? В то время по всему королевству прошлась чума, возможно, он заметил иную симптоматику.       »…Мягко говоря, совсем другие…»       «Оставшиеся войска укрылись в этих шахтах в…» — была битва? Правительство билось с кем-то в тайне от народа? Дубин останавливается, хмуря брови. Ле’Гард мог знать что-то об этом?       »…Надежда на исходе…» — Дима, с трудом отлепив глаза, чувствует как сердце бьёт по рёбрам. Казалось на белоснежных костях образовались мелкие трещинки, что юркими ручейками разливались по всей поверхности. Надежда то, чего обычно достаточно много, даже для таких мест. Белобрысый юноша делает глубокий вдох, задерживая дыхание на пару секунд прежде чем выдохнуть.       «Капитан..... обменял артефакт на еду и припасы.» — Дмитрий с трудом разбирает буквы, которые уже начали плыть и оно понятно — воздух в подземелье был холоднее и влажнее того, что был на улице.       »…припасы на исходе…» — Возможно безликий незнакомец писал это холодными, исхудавшими от недоедания пальцами дрожащих рук и почти плакал, уверенный, что его мемуары не найдут, иначе бы он писал разборчивее.       » Надежда действительно на исходе…»       »…капитан, казалось, сошел с ума…» — здесь точно происходило что-то. Словно чернь пробралась не только в холодные коридоры из камня, но и в головы людей, доводя до безумия. Громкий вздох эхом бьётся о каменные стены места, слабо ударяя по ушам. Его руки тряслись, когда он продолжал читать, вникая в узоры, выведенные пером с почти исякшеми чернилами.       «Мы здесь умрем, не так ли?..» — последняя фраза, выведенная идеально аккуратно. Словно кто-то дописало её уже после смерти неизвестного, не давая ему возможности оставить свою запись. Трещащий факел мелкими языками пламени облизывал воздух, освещая стол. Тот же, был полон книг, но одна привлекла его внимание — книга страхов. Она была единственная в мягкой обложке и цвета чуть пожелтевших зубов, которые обычно валялись после драк у кабаков. Обе книженции уместились в кожаную сумку с лёгкостью. Будет чем костёр разжечь.       Наконец отойдя от стола Дмитрий мог вновь встретиться взглядом с тёмным проходом внутрь подземелья. Казалось он прямо сейчас попадёт во внутренности какого-то огромного монстра, дабы ранить его прямо в сердце. Бедолага будет визжать от несправедливости, ибо он желал умереть с честью в битве, но кого это волновало?       Шаги по каменному полу отдавались громким эхом в уши, звеня колокольчиком на подсознании, крича остановится, но Дубин каждый раз не слушался. Он был слишком упёрт, чтобы бросить собственную идею.       Коридоры, появившиеся из темноты, струились подобно голубоватым венам на бледных телах аристократии. Он должен выбрать верный путь, иначе, заблудившись, он так и не встретиться со столь родными ему глазами, смотрящими на мир сквозь недовольную плёнку.       Ноги несут вперёд, не давая мозгу выбрать отступление.Он не пытается что-либо поменять, лишь идёт, интуитивно надеясь на правильность. Громкие шаги баломутят воздух, который резко стал вязким. Казалось, что стоит раскрыть рот, чтобы побольше вздохнуть воздуха в лёгкие ты загонишь только лишь что-то, похоже на смолу, вытесняющие последние крупицы жизни.       Его встретило разветвление. Это словно игра в угадайку, где перед тобой два кулака, а в одном из них монетка. Казалось, от его выбора зависла его жизнь, но разве этот выбор не случился раньше? Он ведь мог не идти, мог не вступать в группу наёмников, мог в принципе не рождаться. Но он здесь. Стоит во тьме с одним небольшим огоньком отгоняющим от него нечто, что оседало первобытным ужасом в лёгких. Голова уже постепенно начинала болеть, а он так и не выбрал. Тёмные ящики и бочки по углам давили на него, словно заставляя быстрее сделать выбор. И тут, словно ударом молотка по голове, всхлип выбивает его из мыслей. Тихий, еле слышный, но такой громкий в идеальной тишине, что Дубин невольно вздрагивает. Озираясь он ищет источник звука. Всхлип. Маленькая капля солёных слёз упала на деревянный пол где-то за дверью. Это ребенок! Точно ребенок!       Дмитрий, слишком уж отважный для этого мира, почти срывается на бег, открывая дверь. Та, на удачу, поддалась. Скрипя так, словно смерть уже обещала забрать иссохшие доски с собой, она демонстрирует Дубину комнату. С книжным шкафом у каменной стены, письменным столом и стулом из тёмного дерева, ковром и множеством мусора в виде полупустых бочек и ящиков, похожих на те, что стояли в коридоре. И в этом всём безобразии, слово золотой крест на самом конце королевской короны, красовалась клетка, что была выше Димы, что являлся юношей роста эдак ста семидесяти сантиметров. А в ней маленькая девчонка, Димке чуть-чуть выше пупка. Скрывая красное от ещё мелких слёзок лицо, она, кажется, была удивлена увидев Дмитрия. О Алмер, ладно Ле’Гард, но ребёнок в чём виноват? Неужто есть то, за что можно вот так зверски запихнуть ребёнка в клетку в таком месте?       Вдруг, девчонка в попытке что-то сказать пискнула указывая рыцарю прямиком за спину. На её бледном лице виднелся тот ужас, с каким люди смотрели на смерть своего любимого родственника. Оборачиваясь так резко, как только можно, Дмитрий видит ужасное человекоподобное существо. Разжиревшее и огромное. В нём угадывалось строение человека, но оно было таким непропорциональным, что только родившись это существо должно было умереть. Его лицо, плывшее точно от жара, искривила злоба, и, выставив руки, только одна из которых была с самого Димку, оно вдруг ринулось к Дубину. Грохот монетки, упавшей на пол, резанул по ушам. Перед глазами его лишь будующая смерть.