Беда приходит, когда ее не ждешь.
Обычный день. Такой же, как и все остальные, ничем не отличающийся.
Будние дела старейшины повторяются, словно зацикленные во временной петле. Дань Фэн будто не живет собственной жизнью — с головой погружается в государственные бумаги без возможности глотнуть свежего воздуха, между делами быстро и изредка перекусывает, — если бы прилипающий к спине живот не напоминал о том, что его тело по-прежнему нуждается в обыкновенной человеческой пище, Дань Фэн и не трапезничал бы вовсе, — во второй половине дня, что считается завтраком в его расписании. Далее он продолжает заниматься делами; глаза замыливаются от нескончаемой вереницы текста, будто в издевку написанного самым мелким шрифтом.
А затем наступает вечер. Небо окрашивается пурпурными оттенками, лиловые лучи закатного солнца рассекают опустившиеся на землю облака из-за пролитого за день дождя. Через настежь открытое окно врывается свежий воздух. И вместе с ним в комнату забирается эхо знакомых голосов.
Дань Фэн подходит к окну и опускает взгляд вниз: четыре светлые макушки посреди серого асфальта выделяются ярче всего. Четыре пары глаз устремлены только на него.
И несмотря на расстояние, что разделяет их, несмотря на то, что сейчас они друг от друга находятся так же далеко, как звезды по отношению к земле, Дань Фэн видит счастливые искры в каждом зрачке. Видит искренние улыбки своих друзей, что активно машут в его сторону руками.
Девушка с лисьими ушами выбегает вперед и достает из-за пазухи поистине огромную бутылку, продолжая радостно размахивать руками ему навстречу. Другая, тенью следующая за первой, отрицательно качает головой и прикрывает глаза, сдерживая рвущуюся наружу улыбку. За ними идет юноша с красной лентой в волосах: он выглядит потрепано, а мундир на рукавах замызган неизвестной грязью; его лицо — палитра темных красок. Гнетущее настроение чувствуется даже издалека, что ему несвойственно.
А позади всех следует
он. Сдержанный, невозмутимый, но по-прежнему самый выделяющийся в глазах Дань Фэна. Он идет, сложив руки за спиной и опустив глаза в землю, будто нет ничего более интересного в этом мире, чем разглядывание цветных камушков, намертво вбитых в асфальт. Идет, даже не смотрит в сторону Верховного старейшины, а у того внутри все рвется, мечется и сжимается — кончики пальцев начинают дрожать, сердце биться быстрее, а дыхание сбиваться. Волнение заставляет его нахмурить брови, хотя все внутри желает поступить иначе: хочется губы растянуть в глупой, но такой счастливой улыбке, раскрыть руки навстречу и крепко-крепко обнять свойственно себе сдержанного Инсина. Заставить его улыбнуться, а затем кончиками пальцев погладить морщины…
— Одноразовая акция: ты спускаешься в мир смертных и мы делим бутылочку хорошего вина, или ты остаешься в своей маленькой комнатушке и до ночи занимаешься важными делами… — внезапно прерывает его глубокие думы звонкий и жизнерадостный голос Байхэн.
Дань Фэн заторможено моргает и, в последний раз глянув в сторону Инсина, который так и не удосужился наградить Пожирателя Луны своим вниманием, скрывается в затемненной комнате. Он наводит кое-какой порядок, уже делает первые шаги по направлению к выходу из комнаты, как останавливается и тихо рыкает от внезапно охватившего спазма внизу живота. Рефлекторно кладет руку, будто это поможет унять режущую боль.
«Это все потому что я неправильно питаюсь», — проскакивает мысль в голове Дань Фэна. Он аккуратно выпрямляется и не спешит делать первый шаг.
И внезапно его охватывает неясное чувство тревоги. До того сильное, что заставляет Пожирателя Луны нахмуриться сильнее и замереть на месте.
Руки потеют…
И внезапно все проходит.
Скинув эти неприятные ощущения на неправильный образ жизни, Пожиратель Луны аккуратно выдыхает, боясь получить новый приступ боли, и неспешно направляется к выходу.
Первое, что он ощущает, когда попадает на улицу — резкий прилив сил, прибывший с разъяренным ветром, который спутывает решительными порывами кончики чрезмерно длинных волос и треплет подол одеяний. Пожиратель Луны в знак приветствия кивает родным лицам и вежливо интересуется:
— Цзин Юань снова потерпел поражение в поединке с Цзинлю?
Наставница загадочно щурится, когда генерал низко и несколько застенчиво смеется:
— Давайте не будем об этом…
Цзинлю треплет растрепанную макушку генерала и искренне заявляет:
— Но он держался молодцом. Правда, девятилетний ребенок справился бы с поручениями гораздо лучше…
Байхэн изумленно хлопает глазами:
— Ну-ну, Цзинлю, зачем так строго? — лисица подхватывает Цзин Юаня под руку и через плечо глядит на его наставника, — время покажет какой он способный ученик! Ты и глазом моргнуть не успеешь, как окажешься им поверженной.
Цзинлю неразборчиво бубнит под нос, но судя по тому, как грозно звучит ее шепот, в некоторой степени напоминая рык, ничего хорошего из ее рта не вылетело.
И только Байхэн встрепенулась, озабоченная моральным духом их маленькой команды, потому наставница Цзин Юаня получила ладонью звонкий шлепок по собственному плечу. Пока Цзинлю будет учить их махать орудиями, Байхэн позаботится о воспитании.
В груди разливается тепло, когда циановые глаза в упор глядят на разворачивающееся впереди действо: Цзин Юань кое-как держится на ногах, когда девушки порхают друг над другом и заодно над генералом, изредка подергивая его и что-то объясняя на чересчур повышенных тонах.
Дань Фэн поворачивается к притихшему Инсину и несмело подходит.
Только когда между ними остается жалкий метр, он обращает внимание на подошедшего Пожирателя Луны.
— Инсин?
Он тихо мычит, голубыми глазами разглядывая что-то позади Дань Фэна, а через секунду уже смотрит в его. Немой вопрос тонет в глубине зрачков, и спустя мгновенье задумчивое выражение пропадает за ликом нежной и счастливой улыбки.
Мастер разводит руки в стороны, и кто Дань Фэн такой, чтобы отказываться от объятий любимого человека? Пожиратель Луны вплотную прижимается к крупному телу Инсина и мертвой хваткой вцепляется в широкую спину. Он глубоко вдыхает, наполняя легкие тяжелым и мускусным запахом, исходящим от кузнеца. До боли родным.
— Устал? — раздается шепот над макушкой. Инсин мягко целует темные пряди.
Пожиратель Луны кивает и зарывается лицом в его грудь.
Пальцы мастера нежно гладят острые позвонки, скрытые под слоями одежды. Прикосновения ненавязчивые, даже обыденные, такие, какими Инсин награждает Дань Фэна каждый день. Пожиратель Луны, конечно, привык к ним давно, но сегодня все ощущается гораздо острее.
Незатейливые прикосновения внезапно вызывают в нем пожар — хвост начинает нервно дергаться, а сердце заходиться в бешеном темпе, норовящее разорвать все его внутренности на мелкие крошки и жалко выпасть из грудины. Пожиратель Луны тяжело сглатывает, когда тихое мурчание поневоле и нелепо из него вырывается.
Он кашляет и выбирается из объятий, ощущая, как начинает гореть лицо под насмешливым взглядом.
Повернувшись к трепещущему трио, Дань Фэн замирает — возгласов и перепалок больше не слышно, но три пары глаз вопросительно уставились прямо на него.
Чувством такта не обладает только Байхэн, и даже несмотря на свои порозовевшие щеки, которые приобрели этот милый оттенок явно не из-за ожесточенного спора, она смело задает волнующий ее вопрос:
— Твой хвост всегда так колбасится, когда Инсин тебя обнимает?
За рассеянно брошенным словом следует тихое шиканье: Цзин Юань резко упирает локоть в бок Байхэн, безмолвно прося прикрыть рот.
А у Дань Фэна все внутри сжимается, ладони неприятно потеют: какой хвост? Его же никто не должен видеть…
Он поворачивает голову назад и видит его — дрожащего и вздрагивающего в больных конвульсиях. Полупрозрачный ментоловый хвост, одним своим видом заставляющий Дань Фэна испытывать беспомощное бессилие, не должен быть виден людскому глазу. Никому. Ни Байхэн, у которой на копчике от ветра покачивается почти такой же хвост, разве что иной «породы», ни Цзин Юань, ни Цзинлю.
Инсину, конечно, можно, но с одним условием: если у Дань Фэна кокетливое и интимно игривое настроение, шанс, что кобальтовые глаза кузнеца, обрамленные густыми ресницами, смогут увидеть хвост, возрастает до ста процентов.
В обыденные дни — нет.
Скорее всего сбой в организме появился еще когда Пожирателя Луны согнуло пополам от режущей боли в животе. Неясная тревога, охватившая его своими жилистыми и противными клешнями, была звонком, что в теле нарушился привычный процесс.
Но что… происходит?
Верховный старейшина хмурит брови и прячет руки за спиной, складывая их на выразительной пояснице. Сделать вид, что все хорошо — единственный выход из неловкой ситуации, который пришел ему в голову в эту секунду. Это не то мелкое происшествие, когда друзья должны за него понапрасну переживать.
Завидя явно затянувшуюся паузу, четыре пары глаз неловко переглянулись.
— Между прочим, когда Цзин Юань делает тебе незатейливые комплименты, Байхэн, твой хвост тоже начинает безостановочно и бешено вращаться, — Цзинлю забирает пузатую бутылку из рук летчицы и, уверенная, что за ней тут же последуют, направляется в известную всем сторону, даже не оборачиваясь. — И что теперь, каждый раз акцентировать на этом внимание?
Это возымело ожидаемый эффект: Байхэн, надув щеки, угрюмо, явно не с чистыми намерениями, последовала за преспокойно шагающей Цзинлю, любовно обнимающую бутылку с вином.
Цзин Юань двинулся за ними сразу же, на случай, если придется разнимать возбужденных девушек. Не то чтобы его попытки когда-либо имели успех, — по неясной причине, когда Цзинлю и Байхэн вгрызались в горла друг друга, они напрочь игнорировали существование Цзин Юаня и его несмелые просьбы остановиться, — особенно когда дело касалось этих дам с эксцентричным характером, но генерал искренне старался держать этот союз в здравии и гармонии.
Цзин Юань — то звено в их компании, которое смело можно растянуть на два фронта. Всегда стоит меж двух огней с белым флажком, готовый в любую секунду и помочь, и успокоить горящий пыл. И никогда не лез в отношения Инсина и Дань Фэна. На поверхностные советы он не был жаден, но в дела любовные никогда не рисковал совать нос. Когда он видел, что происходящее в данный период времени выходило за рамки, обозначенные генералом в своей голове, сразу же давал знак и пытался всех и вся нейтрализовать. Может, на руку играет его служба, в которую он вкладывает всего себя до такой степени, что и повадки, применяемые им на работе, проявляются и в личной жизни.
Под недовольные возгласы и нецензурную брань, под жалкие попытки Цзин Юаня аккуратно забрать бутылку с вином, чтобы в ходе экстремального сражения она ненароком не оказалась опрокинутой на землю и разбитой вдребезги; под звук тяжелых шагов Инсина и его редкого, но глубокого дыхания, заставляющего стыдливо пробегаться сокровенные мурашки по коже Дань Фэна; под раздувающиеся ноздри и незаметно для всех щурящиеся глаза от того сильного, но родного запаха, исходящего от кузнеца, они доходят до облюбованной всеми поляны.
Трава безжалостно смята; Дань Фэн вслепую и без затруднений может указать на место, где чаще всего сидит Инсин. Деревья нарочно здесь никогда и не росли, будто сама природа задумала это место для того, чтобы заоблачный квинтет, в свободные и редкие часы собравшись вместе, мог без преград смотреть на мириады звезд. Без затруднений устремить взгляды в открытое полотно неба.
Солнце давно спряталось, позволив серебряному серпу занять свой почетный пост. Как холодное оружие, луна использует свой яркий лик, чтобы рассекать ночных и голодных демонов, прячущихся в темноте, для сохранения людских жизней; будет нежно, как любящая мать свое нерадивое дитя, освещать блуждающим путникам дорогу. Она прикажет своим маленьким, но бессчетным слугам встать на присвоенные с рождения места, вырисовывая в небе созвездия.
Цзин Юань первый плюхается на землю и сразу же вытягивается в полный рост, не скромничая занимать большую площадь поляны. За ним опускается Байхэн, которая в силу своей неряшливости острыми коленями отбивает генералу поясницу, из-за чего в уютной тишине раздаются весьма страдальческие и режущие слух хрипы. Цзинлю, как обычно напустив на себя маску равнодушия, что трескается под неудачно скрываемой улыбкой, подальше отсаживается от кряхтящей пары, все так же бережно обнимая уже початую бутылку.
Между ними осталось небольшое пространство, в которое точно поместятся два человека. Дань Фэн усаживается на свое излюбленное — рядом с Инсинем и по левую сторону от препирающейся парочки. На сей раз Байхэн отчаянно просит прощения за отдавленный мизинец Цзин Юаня.
Инсин — слева от Дань Фэна.
Повисает тишина, нарушаемая только шорохом травы от успокоившегося ветра и дыханием собравшегося квинтета, которые, впрочем, не завладевают вниманием.
Мастер первый заводит разговор: начинает рассказывать про дела в мастерской. Он говорит долго и много, оживленно, с горящими глазами и нежным голосом — настолько он любит свое ремесло. Дань Фэну даже не нужно смотреть на его лицо, чтобы представить, как в этот момент зарумянились щеки от того, что он рассказывает о сокровенном деле, и что на него в этот момент все присутствующие обращают внимание, а губы то и дело растягиваются в трепетной улыбке. Он всегда немногословен, краток, но стоит кому-то поинтересоваться его кузнечным делом, — или самому случайно да незначительно обронить, — как безостановочный поток вырывается из него, как вырывается лава из десятилетиями дремлющего вулкана.
Цзин Юань тут же присоединяется, задавая различные вопросы, которые по большей части касаются его глефы. Они даже вступают в легкую перепалку, и к ним присоединяется Цзинлю, мягко поправляя в некоторых темах, в которых ученики ошибаются.
Дань Фэн не следит за ходом их диалога — слова друзей утекают как вода меж пальцев. Не пытается присоединиться к оживленной беседе.
Что-то… не то.
Он несмело кладет голову на широкое и твердое плечо Инсина. Тот даже не смотрит в его сторону, — привычное для них дело, — продолжая что-то ярко рассказывать Байхэн.
Пожиратель Луны смотрит на звездное небо и ощущает, как гудит тело Инсина из-за низкого тембра, — это его успокаивает.
Верховный старейшина глубоко вздыхает; в ноздри смело залетает пьянящий запах кузнеца, и только в этот момент Дань Фэн не остается равнодушным. Он хмурит брови, когда чувствует, что вместе с привычно родным ароматом, исходящим от кузнеца, Пожиратель Луны чувствует что-то еще…
Это не поддается объяснению, но то, что ласково заполнило его легкие — наводит на него дурман. Ноздри видьядхара широко раздуваются, и он вдыхает еще раз, теперь ощущая, как начало покалывать кончики пальцев. Они мелко трясутся, и Дань Фэн прячет их ото всех, крепко сжимая ткань штанов, обтягивающую острые колени.
Пожиратель Луны прикрывает глаза, и это оказывается не лучшей идеей. Будучи драконорожденным, органы чувств у него в разы превосходят человеческие. А с закрытыми глазами и подавно.
Вместе с той родной ноткой, преобладающей в запахе Инсина, Дань Фэн внезапно улавливает необъяснимые терпкие оттенки, что заставляют его невольно распахнуть глаза и глубже вдохнуть. Ведь мгновенье назад и в помине не чувствовалось подобного. Это все тот же аромат Инсина, но прямо-таки чувствуется что-то другое!.. И только от него.
И вот приходит беда.
Ему становится по-настоящему жарко, несмотря на обдувающий их бледные лица ветерок. Он чувствует, как начинают гореть щеки, и, самое странное — обильно скапливается во рту слюна.
— …ну, с этим уже ничего не поделаешь… — улавливает обрывок фразы помутневший разум видьядхара.
Он даже не пытается вникнуть в разговор и разобраться в чужих словах, Дань Фэн сосредоточен лишь на двух вещах: на низком голосе Инсина и ощущении твердого плеча под своей щекой.
Пожиратель Луны отказывается от предложенной Байхэн бутылки вина и сильнее прижимается к руке кузнеца.
Легкая вибрация, исходящая от мастера, когда он что-то очень увлеченно и ярко рассказывает, вмиг прекратилась. И вместе с ней притихли и остальные, заставив оживленное теплыми разговорами место окунуться в атмосферу ночи — ту чувственную тишину, которая проявляется только в это время суток. Когда слышен лишь вой ветра и шорох листьев.
Байхэн первая подает голос:
— Чего это у него хвост так дрожит?.. — она пьяно хмыкает и кончиком пальца прикасается к хвосту Дань Фэна, который после этого смелого, но аккуратного движения бешено вздрагивает, желая убрать от себя подальше палец летчицы.
Инсин слегка наклоняет голову в сторону видьядхара, стараясь посмотреть на лицо Дань Фэна, который удачно его прятал в руке кузнеца, отодвигает ладонью челку, открывая вид на большой и гладкий, без единой морщинки, лоб.
Пожиратель Луны чувствует это нежное прикосновение, такое невинное, но внутри все начинает гореть с удвоенной силой.
Ему в этот момент почему-то захотелось, чтобы Инсин не так к нему прикоснулся, а иначе: провел холодными пальцами по узкой шее, поддел подбородок и приподнял голову, чтобы притянуть лицо Верховного старейшины к своему, и пылко поцеловал…
А затем спустился горячими губами к тем местам, к которым только что прикасались холодные кончики пальцев, согревая их своей нежной лаской…
Но вместо этого Дань Фэн ощущает прикосновение костяшек ко лбу, и его макушку опаляет горячее дыхание Инсина.
— …переутомился… неважно… — Пожиратель Луны не вслушивается в слова, которыми разбрасывается мастер, — …эн… м?
Дань Фэн!
Его будто окатывают холодной водой, когда Инсин выдергивает свою руку из цепкого захвата видьядхара и смело обнимает талию, помогая подняться на ноги.
Когда они поравнялись, Инсин так и не отпустил его.
Но и Дань Фэн вцепился в его пальто настолько сильно, будто перед ним не обычная вещь, а то, что непременно спасет жизнь, находящуюся на грани смерти, до скрежета плотной ткани, когда ноги, дрожащие либо из-за продолжительного нахождения в не совсем удобной позе, либо из-за чего-то другого, подкашиваются.
Все лица перед ним размываются, будто они впятером находятся в густом тумане. Он чувствует только тепло, исходящее от Инсина, горячую ладонь, едва сжимающую его кожу на талии. И ощущает подкрадывающееся неприличное желание.
И если Инсин так и будет к нему прижиматься…
Пожиратель Луны мягко вырывается из объятий, только тщетно: кузнец сильнее прижимает к себе.
— Дань Фэн, тебе плохо? — вдруг совсем рядом и так ясно раздается его голос.
Верховный старейшина поднимает взгляд, встречаясь с чужим — сапфировым, и зависает на жалкие секунды, будто никогда в жизни не видел ничего прекраснее, чем глубокие глаза мастера.
Он точно не может сказать, что чувствует себя плохо, но и утверждать обратное — тоже. Видьядхара на грани между двумя пропастями: одно неверное движение, и либо ему будет хорошо, либо… будет что-то другое, чего он пока сам еще не понял.
Поэтому он неуверенно пожимает плечами, а Инсин накидывает на его плечи свое тяжелое пальто.
Дань Фэн тонет в нем с головой — настолько ему велика вещь кузнеца, — а маложивущий потуже затягивает края одежды, не имея возможности полноценно застегнуть пальто, иначе сквозь довольно широкие щели, образовавшиеся из-за несостыковки размеров, будет задувать слабый ветер.
Инсин правой рукой обнимает его талию и слегка присаживается, чтобы левой обхватить колени и поднять над землей, прижимая к своему крепкому торсу.
— Вы здесь остаетесь?
Дань Фэн слышит бульканье. Скорее всего, кто-то покачал бутылкой в воздухе.
— Ага, допьем и сразу по домам. Тут еще полбутылки вина есть, — тихо отвечает Цзинлю и, причмокнув, делает глоток прямо из горлышка, — ты же знаешь: мы скорее поубиваем друг друга, чем определим кто домой заберет эту несчастную посудину.
Инсин тихо хмыкает, а у Дань Фэна внутри все сжалось из-за этого звука. Услада для ушей.
— Не забудьте поделиться с Цзин Юанем. Он, может, и не подает признаков жизни, но не думаю, что сильно расстроится, если вы разбудите его предложением испить вина.
Кузнец с Пожирателем Луны на руках разворачивается и легким шагом направляется в сторону их дома.
С тихим «что?» девушки обращают внимание на генерала. Они даже не заметили, как Цзин Юань свернулся креветкой прямо на голой земле и сладко сложил ладони под щекой. Его лицо безмятежно, губы вытянуты, и нижняя забавно сваливается набок из-за своей тяжести, открывая вид на ровный нижний ряд зубов. На нем так и написано: «видит девятый сон, просьба не беспокоить юношу Цзин Юаня до рассвета».
Дань Фэн слышит только глухой стук сердца, даже не обращает внимания на описывающую перед ними красоту ночи. Его хвост делает плавное движение в воздухе и медленно прижимается к бедру Инсина, обхватывая тонким концом в плотное кольцо.
Кузнец догадливо хмыкает.
— Мне не холодно, — впервые за долгое время Пожиратель Луны решает подать голос. Он хриплый и обрывистый, даже неясно почему.
А Инсин только сильнее руки стискивает, и глазами впивается в бледное лицо Верховного старейшины:
— Но ты дрожишь…
Дань Фэн опускает глаза на пальцы, которыми рвет заусенцы, спрятанные под плотной тканью, и повторяет, только уже громче и увереннее:
— Мне не холодно, Инсин.
Светловласый замолкает, продолжая неспешно идти.
— Жарко?
Пожиратель Луны пожимает плечами.
Инсин вслух рассуждает:
— Скорее всего ты просто переутомился, — кузнец мягко улыбается и, перестав оглаживать взглядом мягкие контуры лица Дань Фэна, устремляет взор вперед, — я как раз сегодня на рынке забрал последний пакет с травами «Бай Хао Инь Чжэнь». Можем, когда придем домой, сварить чай.
Пожиратель Луны чувствует себя виноватым, когда по телу разливается тепло. Такое… интимное, появляющееся всякий раз, когда он ощущает заботу Инсина. Ему совестно из-за того, что это всегда происходит неуместно и не вовремя.
— Тогда я сегодня не усну, если его выпью, — слабо отказывается видьядхара.
Инсин мягко смеется.
— Хорошо, тогда не будем варить чаи. Придем домой — и сразу в кровать.
Пожиратель Луны заторможено моргает. В каком смысле?..
— Зачем?..
— Чтобы лечь спать? — звучит слишком неуверенно.
Дань Фэн подглядывает за Инсинем из-под челки, аккуратно и незаметно, чтобы вдоволь насладиться его профилем втихую. Он, по сути, ничем не примечателен, даже слишком обычный, идентичный с другими людьми, но все равно при взгляде на его лицо внутри у Пожирателя Луны все любовно сжимается. Его черты из той оперы, что, смотри час, два, три и больше, оно сразу же забудется, когда отвернешь от него взгляд.
Но каждый раз, когда Верховный старейшина глядит на его бледные, но пухлые губы, всегда приоткрытые, — а ночью в тишине комнаты можно слышать, как срывается из уст Инсина тихое сопение, — он осознает, насколько сильно любит целовать их по утрам, насколько любит, когда Инсин на прощание мягко прикасается горячими губами к его лбу. Он всегда делает это нежно и ласково, и каждый раз чувства, возникающие при поцелуях кузнеца, смешиваются в напиток, имеющий название «любовь». И ему сразу так хорошо делается, что его собственные уста растягиваются в несдержанную, но трепетную улыбку.
И сейчас, погрузившись в воспоминания, Дань Фэн проглядывает тот момент, когда Инсин обращает на него внимание: только черными зрачками, кажущимися такими из-за окружающей тьмы, впивается в его собственные, не поворачивая головы.
Уголок рта нахально приподнимается, обнажая зубы, в частности белый острый клык.
И у Дань Фэна сердце заходится с такой неистовой силой, будто его только что ударили током, а не подарили с очевидным намеком изящный оскал в виде улыбки, адресованной только ему.
— Или ты не хочешь ложиться спать?
Не выдерживая острый взгляд, Дань Фэн скованно отводит свой в сторону, рассматривая густые деревья, в ночи кажущиеся бесформенными телами мерзостей.
Стоило ему приоткрыть рот, чтобы что-то ответить Инсину, как вместо слов из него вырвался дрожащий вздох, а рука, спрятанная под пальто, легла на живот.
Снова эта боль…
Она режет изнутри как искусный фехтовальщик, только вместо рапиры используя массивное мачете. Режет так, будто он — манекен, предназначенный только для того, чтобы его уродовали многочисленные клинки. Дань Фэна на некоторые секунды будто выкидывает из этого мира, а когда он возвращается, то чувствует, как на лбу выступает пот, и слышит взволнованные оклики Инсина.
И вместе с этой болью на него накатывает зверское желание вырваться из объятий кузнеца, повалить его на землю и полностью им
овладеть. Это желание настолько мощное, что Дань Фэн начинает импульсивно дергаться и вырываться из захвата, но крепкие руки даже и не думают выпускать его из своих объятий.
Пожиратель Луны закрывает лицо руками и загнанно дышит, совсем не понимая, что с ним происходит.
И внезапно он осознает причину своих болей, помутневшего разума, глухого, но все же интимного желания. Он не заметил, как наступил месяц брачного периода.
Это обычное явление, которое случается у драконорожденных. Чаще всего брачный период дает о себе знать в период с весны по лето и проявляется только у женщин видьядхара. Дань Фэн никогда не мог понять того, что природа наградила их брачным периодом, повышая шанс на размножение и продолжения рода, хотя между собой видьядхара размножаться не могут, поэтому этот процесс в их теле по большей части является бессмысленным. Конечно, если видьядхара в глубокой связи с представителем другой расы, этот период имеет место быть. Но опять же — он бывает только у женщин, а Дань Фэн даже в своей драконьей форме таковым не является. Он по всем параметрам мужчина!
Пожиратель Луны уверен, что та же дрожь не причина какого-то отравления — он точно может отличить в своем организме желание прямо сейчас заняться с Инсинем любовью от обычного недомогания.
Только… почему?
Дань Фэн опускает ладони, обнажая свое лицо, и поднимает взгляд на мастера ковки.
— Инсин, нам срочно нужно домой.
Приняв эти слова по-своему, кузнец ускорил шаг, крепче стискивая ладони.
А Верховный старейшина всю дорогу гадал, как преподнести эту новость своему возлюбленному.
***
Когда они пересекают порог спальни, Дань Фэн действует незамедлительно: хватает ничего не понимающего Инсина за широкое запястье, захлопывает дверь, — хотя в этом не было никакой необходимости, поскольку они живут только вдвоем, — и впечатывает кузнеца в нее, прижимаясь спереди.
Пожиратель Луны утыкается носом в грудь Инсина и глубоко вдыхает его запах — та терпкость ощущается с удвоенной силой, и это напрочь сводит крышу видьядхара. Он только и делает, что нюхает, облизывается и тихо мурчит.
Инсин кладет широкую и горячую ладонь на его затылок, и по телу Пожирателя Луны прокатывается истома вперемешку со страстным желанием. Боль, мучившая его все это время, вмиг улетучивается, стоит мастеру к нему прикоснуться.
— Дань Фэн, что происходит? — его голос звучит так расслабленно, будто об него сейчас не трется во всех смыслах изголодавшийся Верховный старейшина.
— Я не знаю… не знаю… — Пожиратель Луны вцепляется ладонями в бока Инсина и тянет на себя, будто желая слиться с ним в единое целое.
Тот удивленно вздыхает, позволяя себя тискать.
— Просто… такое ощущение, что я прямо сейчас сгорю дотла, если… если… — видьядхара утыкается подбородком в грудь Инсина, пожирая взглядом снизу вверх его пухлые губы.
— Если — что? — придав своему лицу серьезное выражение, интересуется кузнец.
И вот в этот момент Пожиратель Луны, впервые за все время, что они вместе, чувствует грохочущее раздражение по отношению к Инсину. Такое… беспощадное и отчаянное, что вырывает из него недовольное фырканье:
— Инсин, не притворяйся дураком, — Дань Фэн перестает вжимать мастера в дверь, снова обхватывает своими тонкими пальцами его запястья и толкает в сторону кровати, заставляя лечь на мягкий матрац и залезая сверху.
Пожиратель Луны медленно ползет вниз, оглаживая ладонями рельефы мезоморфного тела через тонкую футболку. Ткань задирается из-за его прикосновений, открывая вид на молочную кожу, украшенную редкими, но глубокими шрамами.
Дань Фэн чувствует невероятнейшее удовлетворение, обласкивая Инсина: внутри все дрожит и сжимается, еще чуть-чуть, и из него будут вырываться тихие и смущающие звуки. Ему никогда не приносило такого удовольствия простые поглаживания родного тела.
Да и сам Инсин не сопротивляется, только приподнялся на локтях, следя за каждым движением Пожирателя Луны.
Он не задает никаких вопросов, не пытается вырваться, и даже неясно почему: потому что доверяет и знает, что Дань Фэну в данный момент нужно его тело только для того, чтобы удовлетворить свое звериное желание, а не истерзать и разорвать на бесформенные ошметки, или потому что самому хочется почувствовать ласку Пожирателя Луны.
С каждой секундой Дань Фэн все больше чувствует, как его мозг плавится, переставая анализировать ситуацию и позволяя желанию брать над собой верх.
Он не отдает себе отчета абсолютно ни в чем: тихо рыкнув, Пожиратель Луны утыкается лицом в пах Инсина и щекой через ткань штанов трется о мягкую плоть.
Сверху раздается тихое мычание — первый сокровенный звук, который издал Инсин.
Это страстное увлечение приносит Дань Фэну удовлетворение. Осознание того, что только Инсин способен сделать ему хорошо, заставляет в который раз терять голову.
Пожиратель Луны поднимает глаза, встречаясь с заплывшим взглядом кузнеца. Его щеки слегка зарумянились, а зубы жуют нижнюю губу до крови. Дань Фэн своей щекой чувствует, как твердеет Инсин.
И его обуздывает неясное желание показать ему, что Дань Фэн —
единственное существо в этом мире, которое достойно находиться рядом с ним.
Единственное существо, которое достойно занимать все мысли кузнеца.
Единственный, кого Инсин может желать.
Единственный, на кого Инсин может смотреть, когда Пожиратель Луны сходит с ума.
Дань Фэн перестает тереться и за считанные секунды срывает с себя одежду, восседая на Инсине уже абсолютно обнаженным.
И если до этого он уже не отдавал себе отчета в своих действиях, то сейчас Верховный старейшина чувствует себя сломанным безумцем в чужих руках, жаждущим только интимной связи. Он приподнимается на руках, и голыми ягодицами прижимается уже к вставшему члену Инсина через плотную ткань штанов.
Его хвост дергается и приподнимается, вгоняя Дань Фэна в смущающую краску, безмолвно прося Инсина приласкать его сзади. Жаль только, что с такого ракурса кузнецу этого видно не будет.
Пожиратель Луны тихо хнычет и толкается бедрами навстречу, притираясь к распластанному кузнецу.
Он опускает взгляд вниз и впивается им в лицо любимого: светлые пряди челки прилипли ко взмокшему лбу, губы — не сомкнуты. Они очаровательно блестят из-за слюны и так маняще припухли от постоянных терзаний зубов… Дань Фэн посчитал, что игнорировать уста, которые так и просят, чтобы их зацеловали — неправильно.
Он вновь опускается к Инсину, и когда между их лицами остаются миллиметры, несмело прикасается поцелуем, сокращая это расстояние.
Пожиратель Луны получает пылкий ответ, о котором так сильно мечтал: Инсин непоколебимо властвует, заставляя кончики пальцев бесконтрольно сжимать ткань чужой одежды. Его горячие губы нежно сминают уста видьядхара, и в следующую секунду Инсин пускает в ход зубы, нещадно терзая бархатную и ребристую кожу. Он заставляет приоткрыть рот, чтобы вторгнуться горячим языком и облюбовать Дань Фэна изнутри.
Верховный старейшина чувствует кожей щек как трепетно подрагивают ресницы Инсина; такое мимолетное, но ощутимое прикосновение, которое, почему-то, переворачивает с ног на голову все внутренности видьядхара от распирающих чувств.
Влажно. Смущающие звуки поцелуев возбуждают их еще сильнее.
Инсин отстраняется первым: он нехотя отворачивает голову и загнанно дышит, высоко поднимая и низко опуская грудь.
Дань Фэн ведет кончиком носа по щеке кузнеца, спускается к шее, вдыхая дурманящий истинный запах — во рту сразу же скапливается слюна, которую он гулко сглатывает.
Пожиратель Луны целует кожу, чувствуя губами, как она покрывается мурашками, а возле уха слышится совсем тихий, едва уловимый стон.
Помимо необъяснимого жара, охватившего его тело, Дань Фэн с точностью может сказать, что ощущает неясный зуд. И больше всего он дает о себе знать в клыках и сзади.
Клыки зудят с такой силой, будто видьядхара попал в тот период, когда молочные зубы прорезаются через десны. Только вот проблема — в его возрасте по всем параметрам он является взрослой особью вида, к которому принадлежит. Да и по человеческим меркам о нем трудно подумать, как о ребенке.
И ощущение солоноватой кожи Инсина на языке и губах, усиленный истинный аромат нагоняют на Дань Фэна дурман. Он не отдает себе отчета, когда, позволяя безумному желанию овладеть им, смело впивается зубами в пульсирующую под прозрачной кожей вену.
Дань Фэн никогда не испытывал истинного влечения к грубым укусам, но сейчас… Сейчас ему так хорошо, когда он погружается зубами в мягкие мышцы Инсина, что начинает тихо рычать и вяло тереться об него своим пахом, разгоняя по обожженным нервам иррациональное удовольствие.
А Инсин тихо шипит, но не отталкивает Пожирателя Луны, даже наоборот: на хрупкую и бледную спину кладет шероховатую ладонь и гладит проявившиеся острые позвонки, не позволяя от себя отстраниться.
Сильнее сомкнув челюсти, Дань Фэн смакует привкус железа во рту — только это заставило его отпустить ни в чем не виноватого кузнеца.
В извиняющемся жесте видьядхара поцеловал место укуса и легкими прикосновениями поднялся к лицу, расцеловывая щеки.
Левая рука Инсина поползла ниже: узловатые пальцы гладят каждый рельеф на бледной спине, каждый шрам, до которого могли дотянуться и найти вслепую по памяти. А другой ладонью мастер ковки смело сжал ягодицу, чуть отводя ее в сторону.
Дань Фэн застыл, когда сзади стало слишком влажно.
А Инсин, — скорее всего нарочно, — проигнорировал заминку Пожирателя Луны, восприняв это по-своему, и крепко обхватил основание прозрачно-ментолового хвоста.
В его руке хвост не забился в отчаянной истерике, а совсем наоборот — изгибается так, чтобы Инсину было удобно его держать, хотя в этом нет никакой необходимости. Будто все внутри Дань Фэна стремится угодить кузнецу во всех аспектах жизни: и в повседневной, и в личной.
Его таз неприлично приподнимается, а лицо Пожиратель Луны прячет в подушках, подбородком утыкаясь в чужое плечо.
Это прикосновение Инсина вызвало в нем новую волну наслаждения, и вместе с ней он снова почувствовал то странное ощущение сзади!
— Как же сильно ты дрожишь… — шепот обжигает заостренное ухо, из-за чего кожа ярко краснеет.
Инсин указательным и средним пальцем массирует точку под хвостом и ползет еще ниже, дотрагиваясь кончиками до влажного ануса.
— А-ах… — Дань Фэн выгибается еще сильнее.
Это явно не то же самое, что происходило с ним во время занятий любовью с Инсинем в обычном состоянии.
— Не понял, — кузнец смелее прикасается к истекающему входу, — ты трогал себя?
У Дань Фэна от такого смелого прикосновения перед глазами заплясали мушки, а внизу живота стянулся тугой узел наслаждения. Единственное, на что его хватает — отрицательно качнуть головой.
— Стесняешься? — Инсин хмыкает, — ты же не мог намокнуть просто так?
Был бы он простым человеком, то не смог бы.
— Я расскажу позже, — едва слышно отпирается Пожиратель Луны, обхватывая ладонью настойчивое запястье Инсина, — просто… сделай что-нибудь.
И он делает: проталкивает два пальца внутрь Дань Фэна, вырывая из него тихое и протяжное мурчание.
Видьядхара сладко выгибается навстречу откровенной стимуляции, от которой у него звенит в ушах; сжимает пальцами ткань футболки Инсина до такой степени, что она жалобно трещит.
Длинные пальцы нарочно массируют простату Верховного старейшины, и Дань Фэн искренне не понимает — все ощущается в разы сильнее из-за этого чертового брачного периода или это Инсин жмет на невиданные ими ранее эрогенные точки.
Но это и неважно: когда Дань Фэн отдает всего себя в руки Инсина, с покрасневшими щеками позорно задирая хвост, получая в ответ нужное ему удовлетворение, Пожирателю Луны действительно все равно, почему и как ему становится так хорошо…
Верховный старейшина непроизвольно дергает кончиками ушей, когда к ним прикасается обжигающее дыхание Инсина, срывающееся из приоткрытых губ.
Инсин отпускает основание хвоста и вцепляется в ягодицу, сминая упругую кожу.
Видьядхара не выдерживает: прижимается к паху кузнеца вплотную, — между ними и так нет миллиметра пространства, — и несдержанно двигает бедрами, отрывисто и коротко, как требует в одурманенном состоянии его тело.
— Инсин… — Дань Фэн поднимает голову с чужого плеча и губами захватывает мочку.
Он возбужден и очень тверд, — Дань Фэн чувствует это своим телом, — но держится непоколебимым, продолжая аккуратно растягивать Пожирателя Луны.
— Я не могу больше терпеть… — Верховный старейшина поднимается с нагретого им самим тела, выпрямляется, ощущая, как холодный воздух обнимает его, раскрепощенного и чересчур горячего.
Пожиратель Луны вслепую находит чужую ширинку и смело расстегивает ее, вынимает горячую сочащуюся плоть. Он черпает собственную смазку себе на пальцы и неряшливо увлажняет Инсина, едва прикасаясь ими к возбужденному органу. Так сладко дразняще, но чувственно.
Губы Инсина превращаются в тонкую линию, а глаза — жмурятся. Его ладони с талии Пожирателя Луны перемещаются на бедра и давят вниз, опуская на собственный пах с очевидным намеком.
Он может держать себя в руках, но когда Верховный старейшина демонстрирует нетерпение и откровенно дразнит Инсина — держать самообладание становится трудно. Особенно, когда на собственном теле извивается от желания симпатичный драконорожденный.
Дань Фэн обхватывает основание члена и аккуратно насаживается, вырывая из Инсина тихий стон. Его распирает от необузданного наслаждения — так хорошо Инсин растягивает его изнутри, головкой члена стимулируя простату, заставляя его крупно дрожать.
Он сжимает бедра вместе, тем самым зажимая и бедра кузнеца, чтобы сделать первый толчок. Истома захватывает каждую клеточку его тела, захватывает оголенные нервы… Дань Фэн вцепляется в запястья рук, которыми стискивают его бедра, откидывает голову назад, протяжно хрипя и толкаясь навстречу блаженству.
Хвост обхватывает ногу Инсина, некрепко; он дрожит так же сильно, как и его обладатель.
Все зудит: зубы, рога, кончики пальцев. Внутри все горит. И даже если ему сейчас хорошо — чувствовать член Инсина внутри и получать его ласку, слышать тихие, но такие чувственные стоны, — ему все равно мало.
Одно он знает точно — видьядхара этой ночью не выпустит маложивущего из оков своей страсти.
Верховный старейшина напоминает себе неистового зверя: он вцепляется когтями во все, что видят и не видят собственные глаза. Будь то руки, будь торс, скрытый под футболкой. До всего дотягивается. Все царапает, но ему хорошо.
Дань Фэн задирает футболку Инсина, опуская взгляд на подтянутый живот: он напрягается из-за прыгающего на нем Пожирателя Луны, под мраморной кожей перекатываются упругие мышцы, контуры которых так отчетливо видны даже в полумраке. Тени ложатся под ними с художественной точностью, теша уязвленные и запретные темы в собственной голове. Дань Фэн не отказывает себе в удовольствии обвести их пальцами, с блаженной улыбкой наблюдая, как кожа покрывается мурашками.
Верховный старейшина ускоряет собственные движения, откровенно рыча и хныча — ему так сладко и томительно одновременно… Внутри все скручивается и будто утяжеляется в разы…
Инсин гладит его тело вспотевшими руками: пальцами проводит по впалому животу, пересчитывает ими торчащие ребра, особое внимание уделяет ореолам сосков. Дань Фэн здесь особенно чувствителен, а кузнец — падок на желание доставить ему безграничное наслаждение.
Всех этих чувств так много, но и одновременно будто чего-то не хватает…
Он не может думать, но кое-что приходит на ум: Дань Фэну бы хотелось, чтобы это его вжимали в простыни, бесстыдно и страстно, чтобы Инсин властно вцеплялся в его волосы на затылке. Хотел, чтобы грубо в него толкался, и Пожиратель Луны беспомощно цеплялся за простыни и надрывно хрипел, не имея возможности громко стонать из-за пересохшего горла, царапал и сжимал своими громадными, по сравнению с его-то, ладонями тонкую кожу…
Дань Фэн хорошо попросит, и Инсин исполнит его просьбу. Да, точно. Как бы он ни сопротивлялся, Пожиратель Луны знает точно — в глубине души Инсину бы хотелось взять над ним
полный контроль. Просто сейчас слишком боится причинить ему боль.
Очередной раз глубоко толкнувшись, Верховный старейшина, все это время из-под прикрытых ресниц скромно наблюдавший за лицом Инсина, замечает, как резко и без того румяные щеки приобрели алый оттенок. Кузнец сжал талию Пожирателя Луны с такой силой, точно оставляя синяки, и стал толкаться самостоятельно, выбивая Дань Фэна из колеи.
— Ах, а-х! Инсин, стой…
Как быстро…
Как… блаженно.
Не останавливайся.
Но кузнец внезапно остановился: протяжно застонав, он излился внутрь Пожирателя Луны, продолжая толкаться, но уже гораздо менее интенсивно, чем мгновенье назад.
И для Дань Фэна это ощущение горячей заполненности внутри, о которой он грезил, становится последней каплей — закусив губу, он неприлично пачкает лицо Инсина, и без сил сваливается вперед, неуклюже стукаясь подбородком.
***
Сухая ладонь гладит спутавшиеся темные пряди. Дань Фэна эти ласковые движения усыпляют эффективнее, чем знаменитые чаи со сильнодействующими снотворными.
Пожиратель Луны укладывает голову на плечо Инсина, обнимая его грузное тело под одеялом трепетно и нежно.
С такой же любовью рассветные лучи гладят контуры бледных, но счастливых лиц.
— Ты говорил, что позже расскажешь о чем-то, но так и не рассказал, — некоторые слова утонули в небытие из-за пересохшего горла Инсина после страстной ночи. Не только Дань Фэн может быть громким.
Сердце упало в пятки.
Он не собирается скрывать тот факт, что его тело подверглось кардинальным изменениям, но и утверждать точно не может. Ему определенно нужно время.
— Я не знаю с чего начать, — Дань Фэн мягко увиливает.
Инсин любовно заводит его челку на макушку, открывая беззащитный лоб.
— С чего-нибудь да начни.
Хороший совет, интересно только, как ему это поможет? И что ему сказать?
«Инсин, не знаю, поверишь ты или нет, но по неясным причинам мое тело подумало, что оно стало женщиной, и в вашем людском понимании спровоцировало течку, почуяв твой истинный запах. Я совсем не знаю тому причину».
Даже в голове это звучит абсурдно. Озвучь он вслух — Инсин мягко над ним посмеется и попросит быть серьезнее.
Почему Инсин пах по-другому? Он ведь обычный человек, а не видьядхара или существо, способное оплодотворяться с ему подобными. Дань Фэн на нем даже метку не смог поставить, хотя очень страстно впился в его шею и заляпал слюнями!
— Не знаю как начать, — повторяет свои слова Пожиратель Луны.
Инсин перестает массировать макушку и кладет широкую ладонь прямо на лоб. Дань Фэн знает, что сейчас тот свел брови к переносице.
— Я понимаю, что мокрым ты был не потому что трогал себя до нашей встречи.
— Мгм.
— Это же не была кровь? — высказывает Инсин свои опасения.
Пожиратель Луны отрицательно качает головой.
Почему он скрывается? Разве Инсин не единственный человек в этом мире, способный понять Дань Фэна несмотря на ситуацию?
Он —
единственный. И Дань Фэн не хочет ничего скрывать от Инсина, будь то объявленный брачный период, то глобальная катастрофа.
— У видьядхар есть брачные периоды, но они бывают только у женщин, — тихо начинает свой рассказ Пожиратель Луны, — я предполагаю, что это из-за наличия матки в их организме. У мужчин видьядхар такого нет.
Инсин внезапно продолжает свои ненавязчивые прикосновения, только спускается с головы на оголенные острые плечи.
— Касательно того, что произошло вчера: у меня случилась течка. Но насколько я знаю, у женщин она длится от трех до восьми дней, а у меня — только один, и теперь я сомневаюсь, что это была она.
Кузнец подает голос:
— У тебя такого раньше не было?
— Нет, — уверенно отвечает Верховный старейшина, — я предполагаю, что это случилось по двум причинам. Первая — я что-то где-то подцепил, и сейчас… мутирую? И возможно это — реакция организма на охватившую меня заразу.
Инсин внезапно замер, перестав играть с кончиками волос. Дань Фэн свел концы с концами и поспешил опровергнуть возникшую теорию в его голове:
— Это точно не заразно. Некоторые болезни видьядхар не могут распространяться на людей. В конце концов у тебя нет матки, что могло бы спровоцировать менструальный цикл или овуляцию для очищения организма.
— А что насчет второй причины?
Дань Фэн чувствует, как начинают гореть щеки из-за стеснения. Он знает, что внешне они не покраснели, но это чувство скованности и неприятного смущения всегда ему не нравилось.
— … — Пожиратель Луны прокашливается, — после моего последнего перерождения есть шанс, что я кое-что случайно забрал, находясь в яйце.
В комнате повисает молчание. Гнетущее, задумчивое и тяжелое.
— И что, ты можешь теперь иметь ребенка? — хрипло интересуется Инсин, — если ты так удачно забрал матку, то тебя теперь можно осеменить?
Дань Фэну показалось, или в его голосе звучала… надежда?
Чего это он радуется? Тут плакать надо!
Пожиратель Луны нервно смеется:
— Это лишь теории… я не знаю наверняка, — он поднимается с груди Инсина и смотрит на его лицо, тыкая пальцем в грудь, — напомни, что тебе до этого мешало меня «осеменять»? Ничего!
Он добился того, чтобы в чужом лице увидеть каплю стыда.
Пожиратель Луны укладывается обратно на плоскую грудь и сконфуженно шепчет:
— Все это время я чувствовал, что мне чего-то не хватает. Я чувствовал недомогание от того, что не мог угодить тебе собственным телом…
Инсин только вздохнул, чтобы опровергнуть его слова, но Дань Фэн его перебил:
— Не в том плане… я так же думаю, что эту «течку» спровоцировало желание моего тела получить что-то от тебя…
Частичку тебя. И как это можно получить, если не забеременеть?
Но это чисто физиологически невозможно.
