He, she and the dog

      Не было ничего необычного в том, что он уснул, как только положил голову мне на колени и подогнул ноги, чтобы уместиться на диване. В такие дни, как этот, когда он добирался до меня ближе к вечеру, я знала, что мы сейчас поужинаем, а потом устроимся в комнате за каким-нибудь ненавязчивым делом, вроде парочки эпизодов случайного сериала или пары десятков страниц книги. Мы даже не пытались разговаривать, выяснять, как у кого прошла неделя, или две или месяц, в зависимости от того, как долго он отсутствовал. Да и необходимости не было, ведь все это время мы бесконечно болтали онлайн. Чего действительно не хватало, так это прикосновений. Так что весь остаток вечера мы то и дело искали способ не прервать контакт и без конца ерзали на диване, пытаясь не лишиться ни комфорта, ни такого желанного ощущения физической близости. Он часто в конце концов оказывался у меня на коленях и я могла осторожно пропускать сквозь пальцы едва заметные кудряшки. А в утомительные дни перелета это всегда приводило к тому, что он не дожидался конца серии или фильма и начинал сопеть через каких-нибудь минут пять.       Необычным было лишь то, что сопение доносилось сразу из двух мест. Второй участник этого импровизированного "концерта" лежал где-то в его ногах и то и дело недовольно хрюкал, когда его пытались подтолкнуть или подвинуть, чтобы можно было удобнее лечь. Недовольное собачье ворчание сопровождалось звуками периодического облизывания плоской морды. Упитанный ушастый французский бульдог моих соседей был слишком упрямым, чтобы сдаться без боя и отправиться спать в свою собачью лежанку, любезно отданную мне на время их отъезда, в надежде, что их питомец будет чувствовать себя совсем как дома. Но этот источник всех самых противоречивых звуков на земле и так уже спутал, где его дом, а где он в гостях у доброй тетушки. Моим соседям крупно повезло, что в то время я сидела практически без работы, никогда не имела аллергий и всегда мечтала о собаке. Мы и познакомились только благодаря этому сорванцу, который то и дело упирался своими передними лапами мне в ноги, когда мы встречались то тут, то там на улице. Его глуповатая мордочка не оставляла мне иного выбора, кроме как начать его гладить и что-то неистово сюсюкать, совсем забыв о том, что он, вообще-то, пристегнут к какому-то там человеку. С тех пор он остается со мной регулярно, раз в месяц на пару дней, пока его "родители", молодая парочка, уезжают куда-то по своим романтическим (или не очень) делам. Но первый наш полноценный день вместе.. вот он был особенным.       Так уж получилось, что накануне своего дебюта в роли круглосуточной собачьей няньки я и встретила Его. Крайне странный разговор, наполненный неловкостью, дурацкими шутками и долгими паузами, привел к тому, что у него оказался мой номер телефона, который я дрожащей рукой набрала на экране его телефона. Он обещал написать, перед тем как мы расстались на перекрестке, оставив судьбоносную кофейню далеко позади, и хоть я особенно на это не рассчитывала, сложно было заставить воображение остановиться. Давно забытые чувства растрепали мне все внутренности, а кофе так и остыл в кружке, пока я пыталась собрать мысли, разлетевшиеся от этой короткой и какой-то нескладной встречи. Весь остаток дня я буквально не знала, куда себя деть и бродила из одного угла квартиры в другой, все время забывая, зачем пришла и что хотела сделать. Но хуже всего было каждые пять минут проверять, не пришло ли сообщение с неизвестного номера. Так что когда в мою дверь постучали, я была несказанно рада отвлечься от мыслей настолько разных по настроению и интенсивности, что казалось, моя голова готова была лопнуть, не переключись я на что-нибудь совершенно другое. За дверью оказались те самые соседи с просьбой приглядеть за ушастым Максом пока они навестят каких-то то ли родственников, то ли друзей не желающих видеть у себя в доме никаких животных. Они знали, кого просить, потому что мою любовь к этому сгустку энергии невозможно было скрыть, и я с удовольствием закивала. Закрыв дверь и прогрузившись в мечты о завтрашнем идеальном дне, я чисто автоматически взяла в руки телефон, не особенно разбирая, какие уведомления висели в его верхнем углу. И очень зря. Незнакомый номер и довольно длинное сообщение на английском вывели меня из ступора, как будто окатив сначала холодной водой, потому что по телу пробежала дрожь, а потом и горячей, когда я как будто расплавилась и беспомощно стекла на кухонный стул. Он предлагал встретиться. Он. Мне. И прямо завтра. Мне кажется, не было ни секунды сомнений и пальцы сами по себе набрали, "Ок, в три часа? Там же, где расстались?".       В тот вечер мы переписывались до глубокой ночи, обсуждая самую невероятно "интересную и романтичную" тему – погоду и смену сезонов в Нью-Йорке и там, где мы успели побывать, пока он не сдался и не сказал, что если сейчас не ляжет, то завтра проспит как раз до трех. Но никакое Good night уже не могло угомонить тот внутренний безумный фейерверк, который то ли зажигал во мне жизнь, то ли наоборот, пытался сжечь до тла. Я проворочалась до утра, провалившись все-таки в некое подобие сна, пока меня не разбудил стук в дверь. Гости немного напряглись, увидев меня в пижаме и с синяками под глазами, которым позавидовала бы и панда, но я уверила их, что все в порядке, просто мне нужно время на раскачку. Было ощущение, что Макс проведет здесь не пару дней, а пару месяцев, потому что они принесли все его игрушки, подушки и огромный пакет еды. Так же на холодильник были примагничены четкие указания по поводу содержания его величества и самый строгий распорядок дня, который я когда-либо видела. Они любили этот батон на ножках как ребенка и расставались с ним чуть ли не со слезами на глазах. Но как только за ними закрылась дверь, я в ужасе глянула на часы и поняла, что еще немного и начну опаздывать. Бедный пес не понимал, что за суета происходит и повсюду бегал на своих коротких лапках за мной. Одевшись в джинсовый комбинезон и футболку я выглянула в окно, но не поняла про погоду ровным счетом ничего, потому что по небу ползли серые облака и одновременно ярко светило солнце. В итоге по-немодному завязала вокруг талии толстовку на всякий случай, побросала в рюкзак все, что понадобилось бы собако-ребенку на прогулке, чтобы хотя бы немного следовать его режиму, привязала к себе поводок (он цеплялся прямо к поясу, как ремень, что было очень удобно и освобождало руки) и мы поторопились к выходу.       Я ненавижу опаздывать до такой степени, что когда есть подобная угроза, совершенно забываю, куда, собственно, бегу, и только и делаю, что цепляюсь взглядом за часы, где бы они ни мелькали. Так что когда я увидела на том самом перекрестке его, меня снова обдало этой холодной волной и я внезапно замерла, отчего Макса немного отпружинило назад, потому что уж он-то старался бежать изо всех сил и не думал останавливаться. В отличие от меня, как будто собравшейся совершить марш-бросок и взявшей в длительный поход половину своего имущества, он стоял на углу налегке в темной футболке и синих джинсах, нацепив на голову кепку и натянув ее до самых глаз. В голове все сразу смешалось и вылез этот дурацкий, все время преследующий меня, страх, причину которого невозможно было отыскать и с лучшими охотничьими собаками. Заставив все-таки свои ноги двигаться, я зашагала вперед, пытаясь отогнать от себя мысли, насколько нелепо выгляжу в этом своем комбинезоне, да еще и с наспех собранной в тонкий хвостик отросшей челкой, жалко болтающейся где-то на макушке. Единственным, но невероятно действенным, утешением было то, что сам он выглядел так, как будто вышел в соседний магазин за хлебом.       Когда мы встретились взглядами, мне показалось, что нелепость вчерашней встречи будет неизменно сопровождать нас весь сегодняшний день. Но что-то в его глазах как будто изменилось. За прозрачными линзами очков появились какая-то спокойная уверенность и тогда еще новое для меня тепло. Мы пожали друг другу руки, и я, наверное, буду помнить этот момент всю жизнь. Мягкая, уютная ладонь и крепкие пальцы сдавили мою руку немного сильнее необходимого, и стало понятно, что волнуюсь здесь не одна я. Мне казалось, что мы простояли так дольше положенного, как будто пытаясь выловить друг у друга на лицах признаки хоть каких-нибудь эмоций. Но я была до одури напряжена и думала, мои глаза сейчас выпадут, так сильно я на него таращилась, а щеки сведет судорога, так долго я улыбалась. Он же был великолепен, пытаясь втиснуть свое смятение в образ спокойного, опытного, знающего-что-делать мужчины и слегка улыбался мне той доброй, успокаивающей улыбкой, которую потом я увижу еще не раз. Столь короткий момент длился для меня целую вечность. Но Максу такой расклад не нравился и по своему обычаю он уперся передними лапами в его ноги, чтобы хоть как-то завладеть нашим вниманием.       Я долго и сумбурно объясняла, почему мы сегодня будем втроем, пока он, присев на корточки, ласково похлопывал пса по круглым бокам и широкой ладонью гладил его между торчащими ушами. Пока он сидел, я безуспешно пыталась совладать со своими мыслями, преобразуя их в мало-мальски логичный поток речи, да еще и на неродном мне языке. Но все портила одна единственная деталь, буквально кричащая внутри меня: я до смерти хотела прикоснуться к нему еще раз. И чтобы как-то перебить это разрывающее меня чувство я выпалила, "Мне нужно кое в чем тебе признаться". Он посмотрел на меня снизу и поднялся на ноги. Мы стояли чуть в стороне, чтобы не мешать немногочисленным прохожим, вырвавшимся на улицу посреди рабочего дня. "Прости, я улыбаюсь, но это совсем не значит, что мне сейчас сильно весело.. хотя мне хорошо. Комфортно. Я рада.. Боже..", я потерла лоб рукой, прикрыв глаза и пытаясь вернуть себя к реальности, «Я страшно волнуюсь, оттого и улыбаюсь. Ты бы только видел меня на экзаменах. Дикий ужас.. Но я не об этом. Я.. знаю, кто ты. Прекрасно знаю. И чувствую себя сейчас в какой-то сломавшейся матрице, потому что уж точно не я должна стоять здесь, перед тобой. Абсурд какой-то. Но я не хочу притворяться, что вижу тебя первый раз в жизни. Хотя это ведь не совсем неправда.. Я сама запуталась». Мы смотрели друг на друга около минуты и я не выдержала первая, нервно рассмеявшись. Он улыбнулся в ответ и сказал что-то о том, что все понимает и еще вчера все взвесил, перед тем, как сначала заговорить со мной, а потом еще раз перед тем, как написать. Он был таким спокойным, когда говорил все это, что вдруг начавшие подниматься откуда-то из глубины сознания сомнения постепенно рассеялись и вышли вместе с глубоким тяжелым выдохом, который вырвался из меня, когда он наконец закончил. Он осторожно сменил тему разговора, деликатно спросив, какие у меня на сегодня планы. По какой-то причине в тот день у меня не было совершенно никаких сил тщательно обдумывать свои ответы. Хотя какой уж в этом секрет, просто вся моя энергия уходила на то, чтобы просто смириться с тем, насколько он мне нравится. Так что я буквально проговорила то, что было в голове на тот момент, "Я до ужаса хочу покататься на велосипеде, но боюсь этих сумасшедших улиц.. А еще хочу на пляж, которых тут полно, но я до сих пор ни одного не видела".       Мы довольно быстро пришли к выводу, что совместить эти два моих желания будет не так-то и сложно. Но будет лучше, если мы проедем какую-то часть пути на метро, иначе доберемся до берега только к вечеру. Станция оказалась буквально под боком, и мы тут же спустились под землю. От волнения на меня что-то нашло и я на ломаном, совершенно вылетевшим из дурной головы, английском продолжила озвучивать практически все, что на тот момент вертелось на языке. Я рассказывала про свою любовь к метро, к поездам и как это странно, что где-то под нашими ногами кипит такая бурная жизнь. Потом зачем-то спросила его о первой встрече с подземкой, когда ему показали, что такое тоже бывает, он долго напрягался, перебрал кучу моментов, но так и не смог понять, что из всего этого было вначале. И пока мы с этими бессмысленными разговорами неторопясь спускались к платформе, я и не заметила, как Макс оказался в его руках, расслабленно развесив лапы и сложив круглую голову ему на ладонь. Когда мы уже были в шумном поезде и говорить, перекрикивая дикий гул, не было никакого желания, я разглядывала его руки, пока делала вид, что просто глажу пса, и еле сдерживала улыбку от совершенно дурацкой мысли, что этот поводок, повисший между нами, как будто связывал нас и мне на удивление совсем не хотелось ничего менять.       Самой сложной задачей оказалось найти велосипед с корзинкой, в которую бы безопасно поместился бульдог. Пришлось обойти несколько кварталов, прежде чем попалось то, что нужно. Пока он разбирался с арендой, я устроила Максу мягкое сиденье, подложив в корзинку свою толстовку. И как только он закончил со всеми деталями, мы осторожно покатились по вечно загруженным улицам Нью-Йорка. Мы ехали довольно медленно, аккуратно, потому что мне не хотелось въехать в первый же столб или пожарный гидрант, покалечив при этом и себя и невинное создание, счастливо высунувшее огромный язык в собачьей улыбке. Он ехал чуть впереди, все время оборачиваясь и я каждый раз кричала, "I'm fine!", хотя первые минуты чувствовала себя не то, что не fine, но даже не good. Какой-то невообразимо тяжелый велосипед вечно заваливался на бок и я долго пыталась поймать необходимое равновесие, а мозг никак не мог усвоить за какое колесо какой рычаг тормоза на руле отвечает. Мне помогали светофоры, которые своим красным светом давали возможность выдохнуть. Ехали мы долго, прерывисто и довольно утомительно, так что даже говорить было сложно и первые минут двадцать мы просто крутили педали, а я проклинала себя, за очередную глупую идею. Но стоило выбраться дальше от центра и выехать на менее людные улицы, как все внезапно стало налаживаться. Велосипед как по волшебству вдруг стал мне другом и плавно покатил на своих двух тяжеленных колесах. Светофоров стало как будто меньше, машин тоже, но и велодорожки внезапно пропали из поля зрения. И я вдруг начала получать удовольствие. Давно забытое, прямиком из детства. И неожиданно для самой себя вновь заговорила, как только поравнялась со своим спутником. Я рассказывала про свои воспоминания, связанные с такими поездками. Медленно, криво, потому что никак не могла вспомнить нужных слов, но он все равно слушал и спрашивал, уточнял, помогал выразить мысль. А потом и сам рассказывал что-то о себе. И этот ненавязчивый, комфортный разговор протекал так плавно, так поразительно естественно, что все остальные, вполне себе экстраординарные условия остались где-то на задворках мыслей.       Чем ближе к пляжу мы подъезжали, тем меньше людей нам встречалось. Вокруг становилось все больше частных домов, с ровными газонами и подъездными дорожками, а машины катились медленно и даже как-то лениво. Ушастый ребенок вдруг почувствовал себя увереннее и начал не облаивать, но ворчать на каждого встречного, пытаясь привлечь внимание. "Он всегда такой разговорчивый?", послышалось сбоку. "О, да. Особенно, когда ему становится комфортно, он как будто превращается в сварливую бабку", ухмыляясь ответила я, "Но самое любимое его занятие – пение". "Что?", удивился он. "Ага, мы поем, когда точно знаем, что никого вокруг нет. Иначе стесняемся", и помолчав, добавила, "Могу показать. У нас есть любимая песня, из-за которой я частенько слышу недовольный стук в стену от соседей, когда приглядываю за ним вечером". Он согласился не раздумывая. Сам виноват. Чтобы включить песню Джорджа Майкла мне пришлось сделать остановку и порыться в телефоне. Как только зазвучали первые ноты и заиграл саксофон Careless Whisper, Макс стал негромко поскуливать, безупречно, на мой взгляд, соблюдая ритм. "Он стесняется делать это один, так что нам придется помочь", выпалила я и затянула припев. Боже, о чем я только думала. Хотя, по-моему, я не думала совсем. Я как будто объелась каких-то галлюциногенных грибов и жила свою собственную реальность, не веря, что такое вообще может происходить. Но как только мой голос начал убивать все очарование песни, Макс как будто тоже стал стараться лучше и конкретно так подвывал своим хриплым, но довольно пронзительным голосом. На куплете я прервалась, пытаясь перевести дух, но ничего не получилось, потому что услышала, как сбоку раздался приглушенный смех, а потом его велосипед и вовсе остановился. Проехав чуть вперед, я крикнула ему, сама еле сдерживаясь, "Что?! Я же говорила, мы любим петь!". Он тер глаза, сняв очки, и все никак не мог успокоиться, а в моей корзинке по прежнему старался лучший дуэт в истории. "Поехали!", крикнула я, "Сейчас будет наша любимая часть". Покивав головой, он провернул педали и догнал нас как раз вовремя. Как только я хотела изо всех сил пропеть Tonight the music seems so loud, он опередил меня и от неожиданности я обернулась в его сторону. Он сквозь смех пропел это и продолжил дальше, обдав меня радостным теплом своих темных глаз. Я немного помешкала, но присоединилась. И так у нас получился целый хор, взбудораживший всех собак в округе, потому что чем дольше мы "пели", тем больше собак начинали лаять из-за своих заборов, из гаражей или окон спален. Начался сущий кошмар, но мы всё смеялись и продолжали нарушать тишину спального района, а Макс самозабвенно то ли скулил, то ли ворчал, иногда переходя на хрюкающий лай, как бы отвечая своим собратьям, что все хорошо, мы просто развлекаемся.       Нам пришлось оставить свой незатейливый транспорт немного в стороне от пляжа, на какой-то ближайшей стоянке. Но пройти оставалось совсем немного. Наверное, Макс первым услышал шум волн, потому что вдруг с силой потянул меня за собой, страстно желая увидеть источник столь приятных звуков и, наверное, запахов. Пришлось перейти на бег, потому что отказать было невозможно, мне ведь и самой не терпелось встретиться с песком и водой. Ускорившись, я обернулась, махнула ему рукой, крикнув, "Come on!", и побежала вперед. Несмотря на то, что на улице было лето, я не собиралась забираться в воду, по какой-то причине опасаясь городских водоемов. Но ни с чем невозможно сравнить звук волнующейся воды. Мы остановились у границы мокрого песка, растянутой приливами. Довольный кругломордый бульдог радостно то преследовал волну, когда она отступала, то бежал от нее сломя голову, когда она норовила подмочить его лапки. Пес носился туда-сюда и грозно гавкал, а мы стояли рядом и совершенно незадумываясь улыбались, то и дело оборачиваясь друг на друга и по очереди краснея. Он был так близко, что я могла почувствовать тепло его кожи и, может быть, даже запах. Его примятые кепкой волосы растрепали порывы не такого уж сильного ветра, как только он ее снял. Но я вдруг застряла взглядом на седом пятне в его отросшей щетине и никак не могла от него оторваться. Он обернулся ко мне, в тот раз, наверное, впервые почувствовав этот мой прожигающий взгляд, но я уже как в каком-то трансе поднесла к его лицу руку и совсем легонько, одними подушечками пальцев дотронулась до седины, как бы удостоверившись, что она реальна. Через несколько долгих секунд я вдруг очнулась и поняла, что делаю. Щеки за мгновение вспыхнули и не было возможности проверить, видел ли он это. Я одернула руку, удивленно-испуганно уставившись на него, и сказала какую-то глупость, вроде того, что у него был какой-то волосок на лице. Ага, ничего себе новости, волосок. Он улыбнулся и спросил, в порядке ли все сейчас с его лицом, я покивала, еле сдерживая нервный смех, в который как всегда трансформировался страх, и мы двинулись вперед, вдоль линии воды.       Когда стало понятно, что конца этому пляжу не видно, я отцепила Макса от поводка, давая ему полную свободу действий. Судя по предупреждающим знакам, собакам здесь были рады, а людей было не так, чтобы много посреди рабочей недели, и я решила, что ему будет полезно сбросить накопившуюся за весь день энергию. Идти по песку было не просто, но мы никуда не торопились, то и дело останавливаясь и пытаясь понять, в какой стороне Манхэттен с его небоскребами и можно ли вообще его разглядеть с того места, где мы стояли. Сейчас мне кажется, что мы говорили обо всем на свете, в случайном порядке постоянно меняя темы, перескакивая от кино к еде, от музыки к семье, от книг к детству. А тогда я просто не могла остановиться, чтобы хотя бы подумать, что несет мой рот. Из меня лился поток комментариев и бесконечных вопросов, а все потому, что он делал то же самое. Мы все время спорили о "вкусах", наперебой соглашались друг с другом и просто бесконечно смеялись. Если сначала я держала себя в руках, скрывая свой настоящий громкий, безжалостный смех, то в какой-то момент просто отпустила ситуацию, решив: будь что будет. Наша речь была эмоциональной, скомканной и непонятной. Но мы как будто говорили не словами, потому что понимали все, даже не смотря на пусть и небольшой, но языковой барьер. И вскоре, я даже не заметила, в какой момент, мы вдруг начали дотрагиваться друг до друга. Когда я в первый раз осознала, что его ладонь легла мне на спину, где-то прямо между лопаток, мое сердце застучало так сильно, что он наверняка это почувствовал. Боже мой, это тепло.. Его первое тепло, которым он со мной поделился этим простым жестом, казалось, оно наполнило меня до краев, залатав по пути все дыры в сердце, накопленные за долгое время. Меня накрыло невероятным чувством легкости и я тут же потеряла нить разговора. И это стало происходить все чаще. Чем больше мы болтали, чем дальше продвигались, тем больше отпечатков мы оставили друг на друге, и в конце концов, я взяла его под руку, обхватив пальцами его бицепс ниже края рукава футболки и щекой прижалась к самому плечу.       Только в этот момент мы и замолчали, пытаясь совладать со своими чувствами и ухватиться за кончик хотя бы одной мысли, которую еще не успели заглушить слишком яркие эмоции. Я как будто погрузилась в теплую ванну и вода приятно давила на меня со всех сторон, мягко поглощая любую попытку вмешательства извне. Однако сквозь облако своей эйфории я все-таки расслышала его негромкий голос, "Слушай, а где пёс?". Меня как будто ударило током и я тут же оторвалась от него. А ведь и правда, его давно не было ни видно, ни слышно. Я испуганно посмотрела на него, потом вокруг и громко прокричала имя Макса. Мы ходили по пляжу и высматривали черный бочонок на светлом песке, периодически выкрикивая его имя. Эти несколько минут тянулись мучительно долго, но когда я увидела черную точку, быстро движущуюся к нам навстречу, я облегченно выдохнула и побежала к ней. Проверив, все ли в порядке с питомцем, я решила, что хватит с него свободы и перед тем, как вернуться к своему спутнику, оставшемуся позади, прицепила неугомонную собаку обратно к себе. И клянусь всем, чем только можно, я не знаю, что на меня нашло. То ли этот кратковременный стресс и радость облегчения, то ли предшествующая этому розовая дымка влюбленности, внезапно подхватившая меня и укрывшая от мира, или все вместе. Подбежав к нему, шедшему неровной походкой по песку в нашу сторону, я остановилась в паре шагов, как будто бы даже обдумывая все свои дальнейшие действия (но я не помню, чтобы в моей голове вообще было хоть какое-то прозрение), и за секунду сократив расстояние между нами, я немного приподнялась на носочках и поцеловала его, стараясь сделать это не слишком импульсивно и резко. Конечно, когда внутри разверзается настоящая буря, а снаружи тебя немного потряхивает, сложно совладать с собственной координацией, поэтому я довольно больно прижалась к его губам, да еще и как будто клюнула носом его лицо. Он слегка отстранился, не сразу, как будто что-то обдумав. Но не стал держать долгую паузу. Наклонился, чтобы я могла достать до него не слишком усердствуя, и наши губы снова встретились, но на этот раз именно так, как нужно. Я ничего уже не соображала, почувствовала только, как колется его борода, как горячее дыхание обжигает мне лицо, а вокруг талии обвивается его рука, слегка приподнимая и прижимая к такому еще незнакомому, новому для восприятия, телу. Кажется, я все еще дрожала, одуревшая от чувственного взрыва, пронесшегося по всему телу до самых кончиков волос. Но остановиться не могла. Наверное, это был самый долгий поцелуй в моей жизни. Я отрывалась на секунду, чтобы отдышаться, но не думала заканчивать, хотелось еще и еще. И, наверное, если бы я тогда умерла, то умерла бы в самый счастливый момент своей жизни.       Мы в тот день очень много смеялись. В тему, не в тему, неловко, весело, непонимающе, восторженно и черт знает еще как. И когда наконец остановились, но никак не могли отпустить друг друга, я снова начала нервно хихикать. Дрожь прошла, но грудь, живот, плечи двигались в ритм с тихим, внутренним смехом, который как волна передался и ему. Он все еще держал меня рукой, прижав раскрытую ладонь к ребрам. Когда я мельком взглянула на него, мне показалось, что он покраснел, и было похоже, что не одна я тут смущаюсь и совершенно не понимаю, что происходит. Его лоб вдруг оказался где-то на моей ключице, а большой нос уткнулся в едва заметную ямку под ней. Его шея оказалась прямо под сгибом моего локтя и ладонь второй руки сама потянулась к его заросшему лицу. Все происходящее казалось какой-то шуткой, и в то же время на тот момент не было ничего более реального, чем его запах, его горячие руки и беззвучный нервный смех. Когда он набрался сил, чтобы посмотреть мне в глаза и поднял голову, я спросила, "Что дальше?". "Без понятия", помотал головой он.       Бедный Макс, оставшись без надлежащего внимания, начал рыть яму прямо там, где стоял. Его подергивания поводка и яростное хрипение привели меня немного в чувство и я поняла, что ему пора есть. После этих моих слов, мы кое-как расцепили руки и я порылась в рюкзаке, вытаскивая миски, которые громыхали все то время, пока мы ехали на велосипедах, и еду. Но вот о чем я забыла, так это о воде. Стоило мне протянуть горестное, "Fuuuck", я тут же услышала обеспокоенное, "What?" и рассказала о своем промахе. Минут через двадцать мы все сидели на еще теплом, несмотря на вечернее время, песке и ели кто сэндвичи, кто специализированный корм для аллергичных тушек и пили воду, купленную в ближайшем кафе. Оказалось, что вся бесконечная вереница событий и эмоций выкачала из меня всю энергию, и если бы он не был таким заботливым, принеся вместе с водой какой-то еды, то я бы, скорее всего, упала в голодный обморок, как только конская доза адреналина, выстрелившая в организм во время поцелуя, прекратила свое действие. Запоздалый обеденный перерыв утомил даже собаку, так что он растянулся рядом со мной и довольно быстро захрапел. Но я никак не ожидала, что растянется тут не только Макс. Когда лохматая голова впервые оказалась на моих коленях, я от неожиданности замерла, смотря, как он ерзает, устраиваясь поудобнее, а затем растаяла, не в силах вынести этого потока нежности, который он решил на меня вывалить. Он закрыл глаза, я положила ладонь ему на грудь и считала удары сердца, сама не знаю, зачем. Эта близость казалась мне запредельной и я даже не думала, что может быть что-то интимнее этого момента. Но за все последующие месяцы он подарил мне столько подобных минут, что я уже не представляю, как можно существовать без него.       Когда стемнело, он пытался усадить меня одну в такси, но я никогда не любила ездить с незнакомыми людьми в одном транспортном средстве если их было меньше двадцати. Так что ему пришлось поехать со мной. У порога дома он вышел вместе со мной на минутку из машины, чтобы взять мое лицо в ладони и снова поцеловать. Это был второй раз. Я не надеялась на продолжение. Вообще ни о чем не думала. Я просто была накачана счастьем до самой макушки и в конце концов чувствовала себя немного пьяной. Моей фантазии хватило только на жалкое "Thank you". Но это было не важно, потому что попрощались мы невероятно теплыми, тесными и долгими объятиями и его быстрым, "See you soon". Он сел в такси, а я стояла на улице и смотрела вслед, как в каком-нибудь дурацком фильме.       Тогда я точно не думала, что на следующий день все только усугубится. Не думала, что нам предстоит из раза в раз переживать бесконечную череду встреч и расставаний. Не думала, что буду любить так долго и так безоговорочно. Но он лежал на моих коленях снова, спустя столько месяцев. Все такой же нежный, потрепанный, но уже такой знакомый. И я как будто уже и не помню, что было до того летнего, тягучего, все еще немного сюрреалистичного, дня.