Я чувствую приятный аромат, что рассеивается.
Ранний розово-оранжевый закат закрывается мягкими тёмными тучами, а всего-то начало июня. Дождь не обещали. Достаточно прохладный ветер, он беспокойно впивается в тёплую сталь, будто предупреждая о чём-то. Чёрные волосы переливаются блеклым жёлтым цветом, как не посмотреть на вечно дёргающуюся от каждого шумного движения и без того тяжёлой головы, наполненной воздухом и сладким цинком? Силуэты рассеиваются в дали пшеничного поля. Идеальная густота воздуха для полых тел. Он уветливо взял сестру за руки, простодушно хихикая и раскачиваясь в пространстве. Марьям покачнулась, сознание быстро выстроило диаграмму действий, что были просто глупыми, не несущими ни опасности, ни доброты. Для вежливости проще улыбнуться, чтобы ненароком не напороться на острые шипы чувств, но после её улыбка стала более душевной. Будто прототип сердца мог биться.. Тамари в это верил. Марьям теперь тоже. Угольную длинную юбку пачкали длинные золотистые колоски, цепляясь за ниточки. При каждом шаге всё дальше и дальше от цивилизации нарастало спокойствие, лишь ветер напоминал о реальности происходящего, но только не смотри на небо, эти чернильные облака и расписной закат сведут с ума любого! Хватка Тамари была достаточно сильная, голос.. яркий и безмятежный, она нечасто слышала такой контраст между спокойствием и сумасшествием, что уж поделать, от него можно ожидать всё что угодно. От нежного прикосновения смуглой руки быстрый переход к тревожному взгляду жёлто-зелёных зрачков на собственной коже. Марьям старалась не смотреть ему в глаза, боясь передать и получить совсем не ту информацию, её голова повернулась в сторону неба, что уже терять, она с самого начала не в своём уме. Её зацепила идея отдалиться от мира сего, просто побыть наедине с близким ей существом, который правда заслуживает её внимания и доверия. Это не высокомерие, это осторожность. Не всегда ведь родные будут такими милыми и прекрасными, при таких оправданиях они в один голос молчат, уперев взгляды в пол и мысленно держась за руки. С людьми общаться трудно, мозг заржавеет. Но это интересно, Марьям ведь часами выслушивает ситуации, произошедшие с его братом. Конечно, множество его рассказов преувеличенно, что порой даже завораживает сильнее, и откуда-то берутся силы положить на ручку кресла очередную книгу и с насмешливым интересом послушать что-то подобное. Он это делает уже рефлекторно, говоря самому себе насколько это получается скучно и неловко, иной раз Марьям его успокаивает тем, что она не в состоянии проявить достаточный интерес на лице, на что ответом идёт мрачноватый и нахмуренный взгляд, который вскоре становится спокойнее. Тамари медленно перенимал поведение сестры, сам того не замечая и отрицая. Даже сейчас она его практически не слушает, точнее, не вслушивается в смысл сказанного, что бывает довольно редко. Предположение одно: очередной бред. Неужели она правда смогла отпустить себя? Кошмар...-Это не кошмар, а какая-то ерунда!
Она вдобавок не контролирует поток своих мыслей, так, что они аж вырываются сквозь тонкую стенку зубов. Отлично. „Не переживай, всё же хорошо...“, его монотонный голос перекрывает одна фраза, после чего он замолкает и резко останавливается, и Марьям чуть ли не падает. Легко говорить когда проблем не видишь. Она еле как устояла на ногах, опустив голову и выдохнув, закрыла глаза всего на пару секунд, но из мимолётного чувства спокойствия её вырвало резкое движение его тонких рук, вновь схвативших её за запястья и дёрнув в сторону, стал медленно раскачивать её. На удивление, ноги Марьям быстро нащупали землю, начав синхронно передвигаться. Резкие рывки перешли в мягкие круговые движения, она даже стала непроизвольно улыбаться, еле видно, но чувственно. Тамари же улыбался не переставая, а как увидел улыбку сестры, глаза задрожали, и он медленно отпустил её руки, повалившись вместе с ней в сторону. Ударится о землю так уж и больно, а может, это потому, что он крепко держал её за спину, когда они падали. В конце концов, она не знала, как долго бы с ним пролежала, насекомые ей всё равно не вредят. Тамари быстро поднялся, сев ей на живот и смотря на Марьям с удивлением и отдалённым восторгом. Он думал, что она разозлиться. Его хвост задёргался за спиной и быстро скрутился, губы непроизвольно поджались. Они были и ближе друг к другу.. но сейчас не чувстовалось практически ничего, кроме неподдельного интереса и желания защитить. Защитить разум от сюрреализма. Нет смысла защищать пустую оболочку тела. Тамари положил руку себе на грудь, ощупывая ткань свитера и прохладу кожи, шрамы на теле начинали болеть, но он так и не позволил этим глазам открыться. Лишь вечно закрытый второй глаз на лице медленно распахнулся, сразу сфокусировавшись и уловив общую картину, от чего Марьям вздрогнула. Он настолько ей доверяет? Вряд-ли. Но доказательства на лицо. Её локти впились в размякший чернозём, это плодородие уже не спасти, оно покрылось коркой соли, значит, лучше позволить клеткам кожи проникнуть в окончания пока ещё теплой поверхности. Длинные волосы покладисто легли на согнувшиеся под весом тел колоски, практически не касаясь курной земли. Она бы хотела сказать Тамари, что он тяжёлый, но промолчала. Ощущать вес на себе достаточно приятно, да и на самом деле не такой уж он и тяжёлый. Пушинка на ветру. А Тамари всё же уловил её мысли, и вдавился ещё сильнее, а после склонился над ней, встав на четвереньки. Марьям это не смутило, она лишь склонила голову назад для удобства, вновь выдав шаткую улыбку.Улыбайся, всё так же противно и,
Его руки сжимали очередной острец, ломая его и выгибая, пока ладони держали верхнюю часть тела. Он счастливо закрыл глаза, оголив гипсовые зубы в улыбке, и опустился ближе, положив голову ей на плечо и впившись ногтями ей в спину через ткань одежды, стараясь не дышать слишком громко. Марьям не ожидала такого лёгкой привязанности. Её руки обвились вокруг его плеч и талии. Она была немного обеспокоена тем, что он так спокойно принял её объятия. Она знала, что порой ему не нравятся прикосновения, и этот момент не предугадаешь. Но сейчас он без сопротивления принял ответные касания. Тут любая эмоция будет уместной, потому что она не проявится.Прошу, наслаждайся ****.
Около 7 часов вечера.. закат всё такой же яркий и навязчивый, сквозь густые тучи прорывается золотистый свет. Что-то тёплое и незнакомое, получилось передать эмоции, что было сделано зря. Теперь это пугает. Его пугает её беспечная улыбка. Она не свойственна этому холодному, чаще всего безразличному характеру. Просить перестать улыбаться - высшая степень эгоизма в такой ситуации, но это тревожит. Тамари согласился сидеть у сестры в коленях, но только спиной к ней. Эта тревога появилась спонтанно, ветер будто коснулся его плеча, и через секунду он уже смотрел в чёрные как смоль глаза. Да, полностью чёрные. Зрачков даже не было видно. Он списал это на закат, отражение света. Но самого себя обманывать было трудно, его интеллект способен разом понять опасность, но внедрённый инстинкт самосохранения не срабатывал, пока Марьям была рядом. Он привык к её спокойствию. Еmý проtивnа её улыþкą. Лишь прикосновения, нервные и тёплые, давали понять что она настоящая, всё та же сестрёнка о которой он знал каждую деталь. Её мягкие руки касались не менее мягких волос Тамари, перебирая пряди и оттягивая их, не давая ни при каких обстоятельствах заснуть. За это он бы её поблагодарил, но ещё минуты 3 назад он начал боятся своего же голоса, боятся, что опять, и ей начинает надоедать. Как же трудно понять, что надоедает именно его паника. А так, она была бы рада выслушивать каждое несвязное слово. Колени андроида скрещены в бабочку, Тамари сидел спокойно, слегка откинув голову назад и сквозь закрытые глаза ощущал режущий свет. Спина немнгого согнута, ладони сжаты в крепкий кулак, отпечатавшийся в его памяти на много лет. Приятно хотя бы раз не быть жертвой и держать этот "живой" камень самому, позволяя низшему созданию молить о пощаде. Опять ушёл в свои мысли. Так, что теперь даже не реагировал на лучи солнца. Он реагировал только на её пальцы, коснувшиеся уже его тонких рогов, нежно и невесомо, но тот всё равно вздрогнул, приоткрыв оба глаза и вновь закрыв, расслабив одну руку и медленно поведя ею по своему бедру, коснувшись чётких шрамов. Давление, лёгкая боль отдалась в правом ребре и роговице правого глаза. Нервные окончания тесно связаны, тонкая работа. Он почувствовал, как одна рука сестры перестала касаться его головы, уши уловили звук рвущейся травы. Через пару секунд Тамари ощутил явный запах свежей травы.. осока? Что? Глаза вновь открылись, перед носом и впрямь была осока. А, нужно же было заметить между колосками тёмно-зелёные полоски, но видимо разум не засчитал это как нужную деталь, ладно... Его рука медленно потянулась к малахитовой чёрточке, и пальцы сомкнули тонкий кончик. Рывок. Нарастающая режущая боль. Тихий всхлип. Пару раз проморгавшись, Тамари оттолкнулся, чуть не упав лицом в землю и не потянув себе сухожилия. Голова наклонилась, взгляд сфокусировался на маленькой, открытой ране. Шартрёз выдавливался под давлением напряжённых капилляров бусинками, стекая по порезанному указательному и половинке среднего пальца. Больно. Больно в голове и где-то внутри груди. Боль из пальца растеклась по этим двум местам, а саму рану оставила коченеть без какого-либо ощущения. Он ничего не понял. Всё произошло слишком быстро. Назад он смотреть боялся, но отчётливо слышал тонкий и тихий голос, который возрастал с каждым сказанным словом. Он ничего не разобрал. Он толком и свои мысли перестал слышать. Голова просто невыносимо начала болеть, и часть боли отдавалась в спину. Тамари непроизвольно закрыл один глаз, белое глазное яблоко больше не выделялось на испуганном лице. Кровь пульсировала и прилегала к вискам, из-за чего хотелось блевать. Колоски, они обхватили бёдра. Они режут своей хваткой, впиваясь до самых проводков. Как же это противно. Даже больше не больно, именно противно. Чёртов закат. Одна рука рывком опустилась к ноге, сорвав колос с кожи. Не больно. Но это была плоть.. настоящая, кроваво-рыжая плоть. Будто частички жира пульсировали, провода туда запихнули случайно. Это точно его тело. Не было и не будет сомнений. Ну почему именно эти пустые растения? Семена, кажется, проростут в желудке. Он не в состоянии больше сидеть с согнутой спиной, с хриплым вздохом он выпрямился, солнечный свет больше не бил в глаза. Ничего не резало зрение. По. Сердцу. Колоски проросли. О, боже.لقد عانقتني بشدة واخترقتني بسرعة.
بدأ العصير يتدفق من جرحي.
أنا كل * * * * * * * و * * * * * * داخل مثل التوت الأحمر الساطع.
انظر إلى وجهي وأنا أتألم.
Когда я очнулся ото сна,
первым делом увидел мягкую пушистую постель.
К кровати были привязаны мои руки и ноги,
голова предпочтения в любви и вкус поцелуя.
Новое ведение. Время склонилось к 11 ночи. Ничего нигде не прорастает. Никакой плоти. Ничего живого. Лишь тихое металлическое дыхание, уловимое во мраке комнаты. Низкие частоты не уловимы для человеческого слуха, как хорошо, одиночество однотипной квартиры. Лязг намагниченного ржавого гвоздя, упавшего на скрипучий пол под собственной тяжестью, и тяжестью липкой жидкости жёлто-зелёного цвета. Опять очередные галлюцинации. С каждым разом становится всё более больнее и человечнее их ощущать.Внутри меня что-то скребётся,
оно словно хихикает над моей испуганной дрожью и кружит-кружит.
Глаза будто залиты циановодородом, в нос ударил неприятный спиртовой запах, исходящий из-под кожи. Нету других вариантов, гвоздь ведь глубоко проник. Нету внутри никакого гипсого скелета. Игра сознания - вещь опасная. Его руки так и оставались безвольно дрожать, и всё же он хотел глубже и больше. Наконец почувствовать эту боль ещё раз. Ещё и ещё, лишь бы не чувствовать потребности в человеческом счастье и простых объятиях. Одному хорошо; нет. Это ужасно. С осознанием того, что где-то, даже в другом измерении есть родные, которые не излучают никакого чувства любви, но они есть. Само существование таких особей убивает. Возрастает агрессия и бессилие. Сколько раз он себе говорил, что они оба предатели. Он ни за что не вернётся в ту лабораторию. Он не был личностью, которая подразумевалась в его существовании. А теперь Тамари скучал по несуществующим воспоминаниям. От силы, он видел сестру лишь несколько раз, что заканчивалось и то заканчивалось далеко не сладко. „بفمك“ - левое бедро. „في فمك“ - правая рука. Он устаёт держать мысли в своей голове. Невыносимо. Бесконечный запас памяти, это противно. Он хотел нормальной жизни. Никогда не чувствовать на себе и в себе холодную сталь, раскрывающую внутренности бренного тела, открытого для привязанности, которой никогда и ни за что не будет. Он к себе никого не подпустит, но прошу, смотри на меня- Придётся опять отмываться. Шартрёз струится липкими струйками, намного хуже, чем тогда, под ярким, вечным закатом. От сюрреализма он спасётся только во сне, и то, максимум спокойствия - около 5 минут. Яркие воспоминания белого кафельного пола и сжатого, словно камня, кулак. Он так и не смог увидеть её лица во сне, и не смог высвободить в реальной жизни.كل شيء يتكرر مرارا وتكرارا,
تقضي الوقت في البحث عن شيء ما,
إنفاق المال
والسماح لنفسك أن يغرق في الارتياح
على الحدود الصغيرة للواقع والنوم.
أنت مفتون بالصورة المزيفة,
أنت فقط تسمح لنفسك بالانغماس في الرضا.
هذا شيء مشابه ل * * * *.
Забудь, она не вернётся.--