-
Дни, когда он не ходит на терапию, проходят по хорошо отработанному распорядку, последовательно и не напряженно. Звонит мать, чтобы проверить его. Он открывает почтовый ящик — ничего, пересчитывает ступеньки, трижды запирает дверь. Проводит инвентаризацию содержимого холодильника, решает, нужно ли ему бежать в магазин или он сможет приготовить что-нибудь из имеющихся на кухне продуктов. Забег в магазин происходит только в случае необходимости, и только в тот магазинчик, что на углу его квартала. Где за прилавком каждый раз работает один и тот же человек, где по проходам бродит одна и та же черная кошка. Там все надежно. Потом он читает, убирается, слушает музыку, пишет — все, что угодно, лишь бы отвлечься от своих проблем. От своих недостатков. Когда таблетки закончились, началось коллекционирование. Ему нужно было новое хобби. Поэтому его полки переполнены фигурками из боевиков и комиксами. Его мать, его бедная мать. Она потакает ему. Потому что для нее лучше иметь сына-барахольщика, чем наркомана с агорафобией. Он допускает, что это меньшее из двух зол. Но менять одну зависимость на другую — это ведь ничего не решает, правда?-
Даже будильник не может разбудить Кирка, только ранний полуденный свет, проникающий через окно и бьющий прямо в закрытые веки. Он весь в поту от горячих батарей и толстого пухового одеяла, в которое он закутался. Вырываясь на свободу, он неуклюже бросается к окну и впускает порыв ледяного воздуха вместе с гудком транспорта и болтовней пешеходов. Он трижды креститься, проходя мимо распятия, висящего у его двери. В холодильнике лежит холодная пицца, которую он не разогревает, кусок свисает изо рта, пока он открывает банку колы. После еды он садится за свой стол. Смотрит на обложку своего комикса про зомби, частично закрашенную чернилами. У него нет настроения заниматься этим. Его мысли возвращаются к его сну, зеленоватому и расплывчатому. Там был образ, человек. Парень. Он начинает набрасывать на бумаге поначалу грубые очертания лица и позу для тела — стройного и подтянутого, со скрещенными руками и сигаретой, свисающей из пальцев на изогнутом запястье. Затем появляется лицо — вздернутый нос, озорные глаза, пухлые губы. Волосы, длинные и мягкие, многослойно обрамляют эту идеальную мордашку. Он берет карандаши и смешивает оттенки для розовых губ, черной кожаной курки, синей ткани джинсов и изумрудной радужки. Он пытается представить себе историю этого парня, как он мог бы вписать такого персонажа в любой из проектов, над которыми он сейчас работает. Может быть, ему стоит написать целый новый комикс только для него. Он еще раз смотрит на рисунок, задерживаясь, и как бы тоскуя. Кирк временно откладывает его.-
Стук в дверь. Кирк не обращает на него внимания. Он в самом разгаре невероятного гитарного соло, перед несколькими тысячами обожающих, невидимых фанатов. Скорее всего, это пришел сосед, чтобы пожаловаться на громкость проигрывателя. Песня заканчивается, он машет рукой и кланяется в знак благодарности своим зрителям со сцены — со своей кровати — и стук раздается снова, на этот раз громче и настойчивее. Он задыхается, когда вскакивает с матраса и убавляет громкость музыки. Снова стук. — Окей, Боб! Я понял! — кричит Кирк, направляясь к двери. Он открывает замок, распахивает дверь настолько, насколько позволяет цепочка, — Никакой музыки после десяти, этого не… — Привет, Кирк. Зеленые глаза, длинные каштановые волосы, кожаная куртка. Это точно не Боб. Он захлопывает дверь, снова задыхаясь. Вот черт. Он не понимает, сколько времени прошло с лопатками, прижатыми к двери, прежде чем костяшки пальцев постучали с другой стороны в очередной раз. Он осторожно приоткрывает дверь и выглядывает одним глазом. Парень улыбается ему. Парень, мальчик из комикса. Его комикса. Парень, которого он нарисовал, вплоть до последнего стежка на его одежде. Кирк не может сдержать выражение ужаса на своем лице. — Какого хера? — шепчет он. Парень не уходит. На его лице все еще играет легкая улыбка. — Могу я войти? — Откуда ты взялся? — Кирк еще немного приоткрывает дверь и разглядывает его с ног до головы. Он осматривается вокруг, всю лестничную площадку, но больше никого нет. Никого. Он выглядит немного озадаченным вопросом. Мимолетно качает головой, брови сведены. Пожимает плечами. — Я правда не знаю. Кирк снимает цепочку с двери и просовывает в проем трясущуюся руку. Когда парень не отшатнулся, он ткнул указательным пальцем ему в щеку — твердую, теплую, мягкую и чертовски настоящую. Кирк позволяет указательному пальцу превратиться в открытую ладонь, обхватывает боковую часть лица, оттягивает прядь волос, сжимает кожу воротника куртки. После всех этих тычков парень все еще терпеливо смотрит на Кирка. Он полностью открывает дверь, широко и поспешно. — Как тебя зовут? — Ты никак меня не назвал. Он затаскивает его в квартиру за руку, усаживает на стул за письменным столом, жесткий и неестественный, как манекен. Он смотрит на книги и постеры, рассматривает режиссеров, актеров, авторов, стоящих за всеми этими произведениями. Пытается найти имя, подходящее к этому лицу. Сэм, Джордж, Гленн, Фрэнк, Эдгар, Ларс… — Ларс. Тебя зовут Ларс. Улыбка. — Хорошо. Кирк садится на край дивана и некоторое время наблюдает за Ларсом, не зная, что делать. Его квартира — это его убежище, где ему не нужно развлекать людей. А теперь за его столом сидит незнакомец. Но ведь он не совсем незнакомец? Кирк полагает, что он его знает, ведь он его создал и все такое. Музыка все еще играет на заднем плане, хотя и тише, чем раньше. Кирк вытирает влажные ладони о свои ляжки. Он явно не ожидал увидеть гостей. Его волосы собраны в пушистый хвост, а на нос надеты дурацкие очки. — Тебе нравится Iron Maiden? — Кирк кивает в сторону стереосистемы, чтобы нарушить неловкое молчание. Ларс оглядывает комнату. — Я не знаю, что это такое. — Неважно.-
Появление Ларса нарушает всю рутину Кирка. В первую ночь, когда Ларс находится в его квартире, он толком не спит. Он сказал ему, чтобы тот устраивался поудобнее, но это не очень-то помогло смягчить его странное поведение. Ларс не был голодным, он не был уставшим. Он просмотрел комиксы, разложенные по стопкам — нужно прочитать, прочитать и еще раз прочитать, — а потом устроился на диване, набросив куртку на рваную обивку, пока Кирк дремал в своей комнате. Теперь Ларс сидит на полу, скрестив ноги, с большими наушниками на ушах и с беспримерным упорством слушает стопку пластинок, которую Кирк положил перед ним. Весь день он наблюдает за Ларсом со стороны, как за животным в зоопарке. Но скоро ему нужно идти на групповую терапию. Он быстро принимает душ, одевается в душной влажности ванной комнаты, чтобы Ларс не увидел его голым. Он засовывает ноги в кроссовки, берет куртку. Встает за спиной Ларса, где тот кивает головой в такт. Кирк хлопает его по плечу и ждет, пока тот с шкодливой ухмылкой снимет наушники. Кирк чувствует, как его сердце делает маленькое сальто. — Мне нужно уйти, — Кирк прочищает горло, — Но я скоро вернусь. Ларс кивает. — Что мне делать, пока тебя не будет? — Просто… — Кирк протягивает руки, пытаясь удержать его на расстоянии, — Оставайся здесь. — Здесь, — Ларс с обеспокоенным видом указывает прямо на пол, где он сидит. Кирк не имел в виду именно это место, но ладно. Это тоже подходит, — Понял.-
Он ждет в коридоре с наполовину надетыми наушниками, делая наброски Ларса в своем блокноте. Как всегда, он пришел на терапию немного раньше, чем обычно. Лучше раньше, чем позже. Он совершенно не выносит, когда все глаза в комнате следят за каждым его неловким движением, если он приходит после начала сеанса. Это лишнее внимание, осуждение. От этого у него мурашки по коже. Он рисует Ларса в футболке Diamond Head, с парой барабанных палочек в заднем кармане. Начинает прорисовывать некоторые его маленькие детали. Серьга в мочке уха, шрам под бровью. Ямочка на подбородке, малейший намек на волосы на лице. Он нарисовал Ларса за завтраком, потом нарисовал его свернувшегося калачиком и спящего на боку, и потом облокотившегося на барный стул. У него язвительное выражение лица, которое кажется естественным, независимо от того, как Кирк пытается его нарисовать. Блеск в глазах, насмешка в уголках рта. Там, в той части, где штриховка наиболее темная. Может быть, Кирк необъективен, но он прекрасен. Он совершенен, он… — Что ты рисуешь? Кирк захлопывает блокнот так быстро, что ударяет кончики пальцев на правой руке. — Ничего! Джеймс садится рядом с ним. Кирк пытается незаметно подвинуться и освободить между ними место. Он засовывает блокнот в самый дальний угол рюкзака, останавливает кассету в своем Walkman. — Работаешь над своим списком будущих жертв или как? — он с хихиканьем толкает его в плечо, — Надеюсь, меня в нем нет. — Нет, — Кирк тяжело сглатывает. Он не может встретиться взглядом с чистыми, настойчивыми голубыми глазами, изучающими его. Голубые глаза всегда пугали его. С запозданием он слышит свои слова, — Я имею в виду, у меня нет списка будущих жертв. Он не понимает, что Джеймс от него хочет. Не понимает, что он получает от того, что достает Кирка на каждом сеансе терапии. Джеймс начинает громко смеяться, и его смех отражается от кафельных стен. Затем он протягивает руку, предположительно для того, чтобы поднять Кирка с земли. Но Кирк знает, в какие неприятности может втянуть самонадеянность. Да кого угодно. Но сейчас конкретно его. — Пойдем, — Джеймс трясет раскрытой ладонью перед лицом Кирка, приказывая ему поторопиться. Пока Таул не добавил нас в свой список. Кирк просто берет его за протянутую руку.-
Проснувшись, Кирк едва не задыхается от запаха сгоревшей еды. Он вбегает в прихожую, а из кухни доносится непрекращающийся писк дымовой сигнализации. — Какого хера ты творишь? — Кирк подтаскивает стул к дверному проему и одним движением руки сбивает сигнализацию со стены. Устройство с грохотом падает на пол, и пронзительный шум прекращается. Кирк считает это победой. — Я пытался приготовить завтрак, — почти печально говорит Ларс, — Но я, похоже, не умею готовить. Кирк подходит к плите, выключает конфорку. Проверяет ее еще два раза, на всякий случай. Сразу же поворачивается направо и открывает окно в кухне. Вздыхает. Придется дать Ларсу несколько базовых жизненных навыков, решил он. У него нет ни времени, ни умственных способностей, чтобы заботиться о ком-то. Именно поэтому у него нет домашних животных. Он просто не может отвечать за сохранность чужой жизни. — Есть хлопья, — предлагает Кирк. Плечи Ларса опускаются, когда он пытается лопаткой соскрести со дна сковородки почерневшую пищу. Ничего не получается. Кирк вдруг замечает, что Ларс без футболки, на нем только трусы. Он бесшумно насыпает в миску хлопья и садится, как птичка, на складной стул рядом с хлипким столиком. Точь-в-точь так же, как на рисунке в блокноте Кирка. — Ты сегодня куда-нибудь собираешься? — спрашивает Ларс, облизывая ложку. — Нет, — Кирк реагирует немедленно. Он не уйдет, если не будет крайней необходимости. Он снова проверяет плиту, чтобы убедиться, что она выключена. Прислушивается к щелчкам — раз, два, три, — А ты? Ларс смотрит на него с серьезностью во взгляде. — Куда я могу пойти? Кирку хочется дать себе пинка. Конечно, он никуда не пойдет. Ларс даже не знает, где он находится, и едва ли сможет выжить в квартире, не покалечив при этом себя и Кирка. — Никуда. Оставайся здесь, — Кирк ставит сковородку в раковину и дает воде впитаться в беспорядок, который устроил Ларс. — На кухне? — Нет, не… — хмыкает Кирк, — Просто не выходи из квартиры. И больше не пользуйся плитой. Ларс подносит ко рту очередную порцию хлопьев. По его подбородку скатывается струйка молока. Кирку приходится бороться с желанием вытереть ее. Или, что еще хуже, слизать ее. Он идет к своему столу и открывает блокнот на новой странице, намереваясь сделать Ларса чуть менее одномерным, и чуть более самостоятельным. На кухне раздается грохот — что-то разбивается о кафель — как раз в тот момент, когда он наносит на бумагу первый штрих. Ему предстоит много работы.-
Он задремал с шестнадцатым номером «The Haunt of Fear» в своей постели, полностью одетый и поверх грязного постельного белья. Ему было так уютно, лампочка на тумбочке освещала комнату теплым светом. Он не мог побороть тяжесть своих век. Все еще окутанный плотной дремотой, он закрывает комикс и, выбросив его на пол рядом с кроватью, снова укладывается на матрас. Он уже почти погрузился в сон, когда на его шею обрушился поток горячего воздуха, рука легла на талию и заставила его проснуться. Он вскакивает, сердце бешено колотится. Ларс тоже садится, вытирая сон с глаз и растерянно хмурясь. — Что… — Почему ты здесь? — Кирк хватается за сердце. Ларс просто смеется. — Я здесь живу. — Нет, типо… в моей постели. Почему ты в моей постели? — А куда, блядь, мне еще идти? На диван? — еще один смешок. Кирк смотрит по сторонам широко распахнутыми глазами. Неужели ему снится сон? Ларс спит на диване с тех пор, как материализовался из воздуха, — Что, теперь спать с моим парнем — преступление? Глаза Кирка выпучиваются еще сильнее. — Парнем? — Детка, серьезно? Ты ведешь себя очень странно, — Ларс забирается под одеяло, прижимает подушку к щеке. Он говорит это так пренебрежительно, будто действительно верит, что они встречаются. И это уменьшительно-ласкательное прозвище. Детка. Никто еще не говорил Кирку такого. Он чувствует покалывание по позвоночнику, — Тебе больше не стоит читать эти комиксы перед сном. Он не шутит. Кирк смотрит на блокнот, лежащий на прикроватном столике, и вспоминает, как он придумал Ларсу больше прошлого и настоящего. Он спортивный, общительный и болтливый. Полная противоположность Кирку. Ладно, хорошо. Может быть, он немного увлекся. Возможно, он добавил несколько невероятно подробных страниц о том, как они познакомились. О том, как они начали встречаться. О том, как они любят друг друга. Он не хотел этого делать, не хотел, чтобы это произошло, но после нескольких часов любования, проведенных за рисованием Ларса на бумаге, за разработкой его внешности до самых незначительных мелочей — веснушек на его ребрах, просящих поцелуев — он начал влюбляться в него с головой. В конце концов, Ларс идеален. А Кирк одинок. Что может быть лучше, чем друг, парень, созданный для него по индивидуальному заказу? Кто может его судить? Кто может судить его за то, что он сглотнул комок в горле, стянул рубашку и джинсы, несмотря на адский ожог стыда, пульсирующего под кожей? И когда он придвигается к Ларсу, то чувствует, как в близости их тел бешеный стук его сердца стихает до ровного. Ларс целует впадинку между ключицами и шеей, это углубление между костями и мышцами. Тело Кирка, несмотря на дополнительный вес и точки соприкосновения, кажется таким легким и таящим, что он мог бы уплыть, если бы не рука Ларса, обхватившая его торс. И когда он уже почти полностью отключается, он понимает, что впервые с момента переезда забыл проверить замки на двери. Он не встает, не бросается к двери, не крутит защелку три раза. И впервые с момента переезда он не чувствует, что ему необходимо.