Эгоистичное стремление

       Юго смотрит на юную садида, а в груди начинает неприятно щемить, во рту появляется вкус горечи, а на глаза просятся слёзы. Парень игнорирует такую странную реакцию, но все же уделяет время раздумьям на тему того, что же ей поспособствовало. Ранее он никогда не чувствовал что-то похожее, не ощущал это мерзкое чувство внутри, эту боль, отчаяние, покрытое толстым слоем пыли, словно он не двенадцатилетний мальчик, а старец, проживший не одну сотню лет. Раньше он не ощущал такой явной вины, и речь не о стыде, не о извинениях за разбитую чашку или прогул, речь о чем-то большем, о чем-то, что он одновременно знает, но в то же время не может уразуметь. И весь этот парад эмоций был вызван ей, незнакомкой, которую он видит впервые, но почему?        Юго дышит тяжело, прерывисто, чувствуя как воздух стремительно покидает лёгкие, ноги подкашиваются, а слезы готовы вот-вот потечь по розоватым щёкам, что сейчас стремительно бледнеют. Руки дрожат, а голос откуда-то из глубины его нутра что-то нашептывает, настолько тихо, что он не способен разобрать его речей, опираясь лишь на эмоции. Страх. Абсолютный, не подлежащий объяснению, сопровождаемый вновь возникшим этим мерзким чувством вины. Боль потери сковывает сердце в железные тиски, а разум в ответ истерически бьётся и кричит, что ещё не поздно, Амалия ещё жива, нужно лишь достать противоядие, это ведь не сложно, да? Тем более идёт и Руэль, так почему он, Юго, начинает скорбить по ещё живой подруге, почему чувствует эту проклятую вину, почему уже ревёт, почему ощущает такой дикий страх, такой, какой ещё ни разу в жизни не ведал. Откуда вся эта солянка эмоций, откуда в нём столь ярое чувство дежавю? Почему он так реагирует? Что настолько особенного в этой девушке, что она способна вызвать подобные переживания, подобные думы, разбудить страхи, о которых он не ведал все двенадцать лет собственной жизни? Почему именно она?        Юго медленно осматривает поле боя, не обращая внимание на возню армии Садида, на их крики, проклятья в адрес несчастного кселора, возгласы победы, поздравления. Почему-то представляемая его взору картина кажется одновременно и знакомой, в каком-то смысле родной, но не сердцу, а разуму, что словно раньше видел нечто схожее, и не единожды, но в то же время чего-то не хватает, что-то рушит чувство дежавю, намекая, что раньше нечто было не так.        Ах, он понял что именно было не так. Понял, когда разум спонтанно дорисовал ужасающие картины изуродованных трупов, крови, покрывшей все поле боя. Чувства вины, боли потери и страха, наконец вызванные реальностью, усилились многократно, накрывая с головой, словно волна небольшую лодку в неистовый шторм. Юго закашлял, будто пытаясь избавиться от этой мерзости хоть так, но всё было тщетно. Радости в жизни добавил душераздирающий плачь Евы, скорбящей по их другу, а для неё и кому-то большему. На глазах парня выступили слёзы, руки задрожали так, как никогда в жизни, а из глубин сознания появился шёпот, нежно поправляя.        — Так, как никогда в этой жизни, в этой, — нашептывал голос, и отчего-то правка казалась даже верной, логичной, напрашивающейся самой собой.        Юго ощутил чьё-то мягкое касание на своём плече. Ласковое, трепетное, лёгкое, с вкладываемой в него любовью, не той, с которой его обнимал отец или друзья, не той, к которой он привык. Это было что-то иное, более глубокое, более желанное, но к какому-то великому сожалению несправедливо забытое, утерянное где-то на задворках его разума и понимая, которое то и дело осыпается осколками, раня его. Плечо легко, совсем безболезненно, сжало. В нос ударил лёгкий аромат цветов, и, казалось бы, чему тут удивляться, находясь в королевстве Садида, но этот запах был одновременно родным и чужим, знакомым и неизвестным, несущим спокойствие и ту же окунающим в бездну отчаяния и боли.        Парень обернулся, где-то глубоко внутри ожидая увидеть кого-то, но вот кого - вспомнить не мог, но к его глубочайшему сожалению сзади не оказалось никого, и лишь к уже имеющемуся набору эмоций добавились злость, ненависть, жажда. Злость на ситуацию, отчего-то ненависть на себя, и жажда знаний, жажда ответов, жажда вновь обернуться и наконец узреть ускользнувший образ. Увидеть то, что уже долгие месяцы его изводит, периодически мешая спать по ночам.        И снова-снова-снова проклятое чувство дежавю преследует его на каждом шагу, заставляя потерять и без того беспокойный сон. Однажды Юго решается спросить у брата бывает ли такое у него, чувствует ли он боль, накрывающую с головой, и уходящую так же внезапно, как и приходящую. Отрицательный ответ окончательно заставляет осознать, что это с ним что-то не так, вся проблема в нём, но теперь возникает другой вопрос - что это и как от этого избавиться? Что это за еле слышимый голос из глубины его естества, нашептывающий советы, периодически напоминающий о собственных неудачах если не словами, то мерзским ощущением во рту. Но все больше и больше начинает отправляться другая сторона этого феномена, более приятная, но не менее непонятная. Со временем парень замечает, что внимает словам Амалии более чем раньше, ищет встречи активнее, стремится прикоснуться к её руке, спине, не важно, лишь бы ощутить откуда-то знакомое тепло. Казалось, словно сам запах цветов, исходящий от садида, дурманит его, заставляет тянуться, чтобы в следующий миг одернуть руки, словно ошпаренному. Юго наблюдает за ней с непонятным и неизведанным для себя самого обожанием, но стоит её речам наполнить пространство, стоит ей завести разговор, все больше раскрываясь, как все происходящее кажется донельзя неправильным, не удовлетворяющим, разрешающим это приятное дежавю на куски. Парень теряется, не понимая что же делать, да какой там, он не способен понять что же происходит в его голове, с его чувствами.        Адамай предлагает использовать элиакуб, аргументируя это тем, что с его помощью они наконец смогут узнать ответы на свои вопросы, но что-то с самого дна души элиатропа шепчет ему, что это - отвратительная идея, и ничем хорошим не закончится. И он верит, безоговорочно, ведь как возможно пререкаться с самим собой? Страх перед неизвестным, что кажется известным, и это вызывает кривую усмешку. Это как нечто наравне инстинктов, решает парень. Нечто, что говорит тебе как следует делать, а как нет, нечто, что подсказывает когда бежать, а когда слушать. Нечто, что путает, заставляя усомниться во всём, и в первую очередь в самом себе.        Чувство тревоги, вызванное размышлениями Адамая, к удивлению, приступляется, когда Юго отправляется в лес, бесцельно ошиваясь то тут, то сям. Запах различных цветов и трав кажется чем-то естественным, правильным, успокаивающим, словно с ним связаны самые лучшие моменты его жизни, связан его смысл. Глупо, но с другой стороны, что же в этом всем имеет хоть какой-то смысл? Быть может спонтанное дежавю, а может невесть откуда взявшиеся эмоций, иль нечто, что заставляет его, словно страждущего на паперти, тянуться к Амалии, чтобы тут же одергивать руки в необъяснимом разочаровании.       Но все это теряется когда он бесцельно бродит средь деревьев, невзначай подмечая различные травы. Мысли в голове всплывают спонтанно, сообщая о том, какое растение используют в лечебных целях, а какое для ядов, какое для парфюма, а какое можно и на кухню в вазу, просто потому что красивое и пахнет хорошо. Такие познания в области ботаники так же весьма странны, ведь сам Юго никогда за свои короткие тринадцать лет, даже не смотря на нынешнее место жительства в виде королевства садида, никогда не углублялся в изучение флоры.        Порой, эксперимента ради, Юго пытался вновь призвать эти дельные мыслишки, да только те никак не шли, воротя носом. С этого и был сделан вывод, что для тех или иных познаний, воспоминаний и эмоций нужна определённая причина, то, что на них натолкнёт, да только где её взять? Кто ж знает?        Килби. Именно так звали взрослого элиатропа, оказавшегося королём их народа. Имя срывается с языка с некой горечью, сожалением, отдающим злобой. Только на кого конкретно - на себя или этого килби - не ясно. Мужчина рассказывает о их народе, их истории, о их происхождении, и это именно то, что было нужно Юго - ответы. Он узнает что вся его жизнь далеко не первая, и когда-то он уже ходил по миру, и не единожды. Наконец все сходится. Вот оно, откуда это дежавю, но теперь парню становится интересно конкретно какими событиями были вызваны такие реакции и эмоции.        Ночью, когда Адамай уже уснул, Юго тихо выбирается из их комнаты, направляясь к единственному, кто утолит его жажду ответов. Килби, словно только этого и дожидаясь, сидит около балкона, лениво смотря на звёздное небо. Его голос приглушенный, низкий, с некоторой хрипотой, но вновь вызывающий дежавю.        — А, Юго, — лениво приветствует старший, кивая на свободное напротив кресло.        Парень, более не колеблясь, быстро принимает приглашение, садясь на указанное место. Килби смотрит оценивающе, всматриваясь словно в саму душу, в саму суть его существа, а потом, загадочно улыбнувшись, легко качает головой, напоминая сейчас более не короля, не бессмертного, чьи знания не превзойти, а боу мяу, удовлетворенного результатом очередной охоты на тофу.       — Ответы, значит, — хмыкает старший, ловя на себе нетерпеливый, прожигающий дыру, взгляд карих глаз, — Знаешь, — так же лениво и непринуждённо начинает он, — Ты куда любопытнее чем в своей прошлой жизни. Это хорошо, этому старику будет интересно ответить на твои вопросы, коих, не сомневаюсь, у тебя скопилось слишком много.        Юго было открывает рот, но тут же передумывает, только сейчас понимая, что не может сформировать необходимый вопрос. Их слишком много, и они, словно назойливые насекомые, бьются у него в голове, напрочь мешая хоть что-то обдумать. Килби наблюдает за такой реакцией с неприкрытым весельем, а после хмыкает, поднимаясь с кресла, наблюдая, как глаза Юго расширяются так, словно ему выписали путёвку на эшафот.        — Знаешь, братец, я тут невзначай заметил, что ты весьма заинтересован в этой принцессе. Впрочем, неудивительно. Ты всегда был человеком принципов, и даже смерть этого не меняет. Начиная от взгляда на мир, заканчивая выбором девушек, хотя, признаюсь, твоя прошлая жена симпатизировала мне больше, да и тебе, видно, тоже. Видишь ли, они чем-то похожи, но чем больше ты будешь заходить в это море, тем сильнее станут различия. Это неизбежно. Мой тебе совет, маленький братец, не пытайся увидеть в ней ту, которую похоронил. Не выйдет. Пресекай это на корню, пока не поздно, — Килби ободряюще хлопает Юго по плечу, вновь наблюдая, как его глаза расширились слишком сильно, что вызывает добрую усмешку, ведь, право слово, когда он в последний раз видел такое удивление в его глазах, когда этот старик был для него чем-то, что было сродни божеству?        Килби уходит, оставляя Юго обдумывать сказанные им слова. Спать парень так и не ложиться, вместо этого предпочитая уйти в лес, словно прячась в нём. Так спокойнее. Почему? Он не знает, но так спокойнее.        Бой с Килби, правда о его народе, эмруб, дети, Фаэрис, Бальтазар. Всё это непозволительно сильно давит на ещё совсем юного элиатропа, заживо закапывая в могиле сомнений, ненависти, боли и страданий. Лишь сейчас, неспешно направляясь в собственную комнату, попутно держась за все, что можно и нельзя, чтобы не упасть от ран и усталости, Юго начинает понимать что значит не первая жизнь, что же на самом деле значит его дежавю, его эмоции, его чувства, его спонтанные воспоминания, которые ускользают так же быстро, как появляются. Не первая жизнь. Он уже жил, уже имел друзей, родных, семью, жену, которую потерял, и, видимо, не смог отпустить. И сейчас он не помнит всех тех людей, что были ему дороги, всех тех людей, что он считал семьёй. Предатель, забывший про них так же, как про обычное молоко в мысленном списке покупок. Вот что стоит его дружба, вот что стоит его привязанность, вот что стоит его любовь. Но в таком случае однажды он умрёт, забывая отца, братство, их приключения, да всё, и так по кругу до конца, скажем, вечности? Просто замечательно. Но Килби упоминал о том, что у него была любовь всей его жизни, та, привязанность к которой он смог пронести даже через саму смерть, и именно её он неосознанно ищет в лесу, неспешно гуляя средь деревьев, в запахах, пытаясь уловить наиболее близкий к её духам, в людях, как, к примеру, он делает это с Амалией. Именно это, да, именно это он и делает. Ищет в девушке чужой лик, желает слышать чужие речи, видеть чужие жесты, удовлетворяя самого себя, свою потребность быть с той, коию и любил. Но и что с того? Килби говорил, что это плохо, но разве ему судить что хорошо, а что нет, разве ему, убийце собственного народа, что чуть не уничтожил их окончательно, раздавать советы? Ну уж нет. Юго сам решит, что для него лучше, сам решит, чего он хочет. И он хочет и дальше видеть ту, которой нет, хочет и дальше ощущать это смутное чувство дежавю, хочет вновь почувствовать её ладони на своих плечах. Да и кому от этого хуже? Амалия и сама, вроде, не против его внимания, а он и подобно. Так не лучший ли это исход, исход, при котором счастливы все? Не лучше ли оставить все так, как есть, пуская на самотёк? Лучше или нет, а минусов он не видит, а это уже, своего рода, положительный ответ.        Губы трогает кривая усмешка, а на глазах выступают слезы. Этой ночью ему впервые за эту жизнь снится её облик, её касания, сниться та, которую он не может вспомнить, та, которую ищет везде где может.        На утро от прекрасного сна остаётся лишь горечь утраты, слёзы, боль, и ещё большая жажда ощутить её прикосновения, почувствовавать аромат её духов, услышать её речи, увидеть жесты. Поцеловать. Мысль спонтанная, но не отвратительная, наоборот, манящая. Настолько, что Юго забывает о том, что той, прикосновение чьих рук он жаждет, нет уже тысячи лет, и даже имя её не более чем пустой звук, не значащий ничего.        Амалия улыбается ему нежно, почти не скрывая собственной радости и заинтересованности. Юго отвечает взаимностью, широко улыбаясь и радостно приветствуя девушку, благодаря за то, что она сумела приехать на его четырнадцатилетие. Мало по малу у них завязывается беседа. Они скучали друг по другу. После стольких невзгод, через которые они прошли вместе, после всех трудностей, в которых познали характеры друг друга, три месяца разлуки казались вечностью. Они оба светятся от счастья и радости встречи, на что окружающие лишь по доброму качают головой, перешептываясь о том, как прекрасна эта милая детская влюблённость.        Фаэрис, стоящий в стороне, еле заметно хмурится, старательно пытаясь вспомнить что-то. Как только нужная мыслишка приходит на ум, дракон прикладывает лапу ко лбу, неодобрительно качая головой. Ещё тысячелетия назад он познал нрав младшего брата, увидев его и на войне, и в быту, и в горе, и в радости, и кто же как не он сейчас может прочитать его, словно открытую книгу? Сходство между девушками есть, и оно бросается в глаза, но стоит узнать прицессу по-ближе, как разочарование стремительно настигнет мальчишку, а тот и понять не сможет чем оно вызвано. Возможно ли, что дракон зря переживает, и младший брат не исполнил собственное обещание двинулся дальше, отпуская прошлое? Ответ ясен, и он старательно игнорируется всеми.        Джива, поиски дофусов, похищение Чиби и Гругала, элиатропы, всё это, точно лавина, накрывает с головой, заставляя задыхаться под этим слоем ответственности и проблем, но даже так Юго находит свой собственный лучик света в лице Амалии. Всякий раз, стоит их взглядам зацепиться на более чем десять секунд, парень краснеет, чувствуя как пылает его лицо. Он старается отвлечься от проблем хоть на миг, чтобы провести драгоценные минуты с ней, отдавая всего себя этому прекрасному чувству.        Когда Амалия дарит ему цветок, он принимает его, легко, невесомо касаясь своими дрожащими пальцами лепестков. Душа поёт, а все в нутри трепещет от восторга. Но стоит Юго прикрыть глаза в надежде утонуть в этом прекрасном ощущении прежде, чем они отправятся внутрь зенита, как в голове всплывает образ минувших дней. Он появляется спонтанно и исчезает точно так же. Парень хмурится, поджимает кубы, но мгновенно исчезнувшее видение вернуть не в силах. Лишь ощущение тёплых ладоней на его щеках и лёгкий жар отдающий в губах дают понять, что его вновь посетило уже знакомое дежавю, напоминая о том, чего ему не хватает словно воздуха. Точнее кого. Фантомные касания не исчезают и спустя пять минут, а по прошествии десяти он не хочет отпускать их сам, в отчаянии цепляясь за то, чего уже нет и никогда не будет. Ему плевать. Юго слишком юн и неопытен, чтобы понять, что все происходящее не есть ничто иное, как изощрённая пытка.        Он впервые видит сон, видит её, слышет её голос, чувствует прикосновения, испытывая лишь одно желание, одну нужду - никогда не просыпаться. Неужели это так сложно, неужели он заслужил то, чтобы жить там, по ту сторону реальности без неё, его дражайшей? Вопрос сам слетает с языка, на что, кажется, девушка смеётся, легко поглаживая любимого по голове. Она что-то ему говорит, в чем-то старательно убеждая, но Юго не может ничего понять, он ничего не слышит. Глупо улыбаясь он, кажется, тянет руки к её лицу, а девушка, вероятно, хмурится, замечая что её игнорируют. Так ли оно на самом деле он понять не может. Впрочем, сейчас элиатроп не может разобрать ничего, кроме острой потребности в прикосновениях. Наконец, когда руки почти ложатся ей на алые щёки, видение пропадает, а сам он вскакивает, замечая обеспокоенный взгляд близнеца, с каплей недовольства и злобы.        — Что тебе такое снилось вообще? — с укором бухтит Адамай, присаживаясь на край кровати, — Ты уже пять минут, словно в бреду, шепчешь чьё-то имя, а сейчас и вовсе умом тронулся и заорал его на весь дом, словно утопающий, зовущий на помощь, — дракон недовольно качает головой, но вопреки ожиданиям не кричит, смотрит с нежностью и беспокойством, искренне волнуюсь за брата.        — Я... — только и начинает Юго, но тут же замолкает, понимая, что вновь не может вспомнить ту, по которой, сам того не осознавая, скорбит, — Какое имя я произнес? Как её звали? Ответь, Адамай, прошу, это важно, — почти молит элиатроп, хватая брата за лапы, смотря прямо ему в глаза.        Адамай опешил от такого тона и просьбы. Его глаза были широко раскрыты, а рот приоткрылся, но ни единого звука так и не вышло. Страх и беспокойство смешались воедино, захватывая в компанию некстати прибывшие любопытство.        — Я не знаю, — голос звучит глухо, и наконец дракон понимает о каком чувстве вот уже четыре года твердит брат, стараясь описать его как можно ярче - дежавю, — Я не знаю, Юго, — уже более уверенно произносит Ад, видя как что-то внутри брата спешно оборвалось, и от этого ранее знакомое лишь на зените, чувство уже во второй раз возникает, а из глубин естества что-то шепчет о том, что это важно, важно для близнеца, и именно это Адамай не способен дать, — Ты говорил на языке элиатропов. Да, я владею им, но лишь в общих чертах. Я не знаю устойчивых выражений нашего народа, ругательств, и, к сожалению, не разбираю имён. Я могу повторить его, но не перевести на наш лад. Прости, — последнее слово звучит совсем глухо, с явной долей вины, которая усиливается, когда Юго резко отказывается на спину, накрывая своё лицо ладонями и что-то шепчет, видно и сам не разбирая что.        Давящую тишину прерывает смех. Поначалу лёгкий, неуверенный, но после он переходит в хохот, заставляя Адамая волноваться ещё больше. Юго смеётся и сам не зная причины, а она ему и не нужна уже давно. Раз из раза он идёт на поводу странных ощущений и эмоций, так отчего не пойти сейчас.        Альберт, заглянувший на шум, обеспокоенно подходит к детям, не зная что и сказать. Он не понимает что здесь происходит и что ему делать, но, к счастью или сожалению, Юго объясняет всё сам.        — Знаешь, Ад, — всё ещё посмеиваясь начинает он, — Я, видно, по натуре романтик, иначе не могу объяснить почему даже после смерти, после долгих тысячелетий я продолжая хвататься за догорающую соломинку, — губы парня трогает какая-то вымученная улыбка, а после, словно ничего и не было, он закрывает глаза, и пока брат с отцом стоят в ступоре, обдумывая сказанное им, стремительно погружается назад во сны, в которых он может ощутить то, что было забыто, увидеть то, чего уже никогда не будет, услышать голоса, утонувшие некогда в море крови, подобно остальной части их народа.        На утро Юго ничего не помнит, чем вызывает ещё большее беспокойство у родни. Он лишь задумчиво пожимает плечами, стараясь не зацикливаться на неожиданном ночном проишествии.        Адамай, чувствуя некую ответственность, садиться за стол, мучаясь над адаптацией таинственного имени, чтобы прейти к неутешающему выводу, что первоначальный шёпот отличался от громкого возгласа, и как раз то, что он расслышал обозначает простое ласковое обращение в редко использованной форме.       В тот вечер разочарование, исходящее от дракона, можно потрогать рукой.        Юго пребывает в Королевство Садида, наблюдая как то погибает на его глазах. Впервые нечто из глубин его естества шепчет, что так и должно быть, что Амалия способна принимать собственные решения, что она, в отличие от него, действительно умеет это делать, и её выбор несёт лишь благо. И он мириться с этим, терпит, сквозь скрежет говоря, что иначе и быть не может, ведь, верно, не суждено им быть вместе, так к чему попусту лить слезы?        Все его убеждения, вся его выдержка рушится, когда он видеть как Амалия и Харибург смотрят друг на друга, когда он видеть с каким трепетом граф сжимает её руку в своей, готовый одарить всем чем сможет и даже большим.        Ревность. Именно так это называется. Абсолютная, всепоглощающая, заставляющая дурман взять верх, запрещая здраво мыслить, оставляя лишь одни непередоваемые эмоции. Он знает, что не к чему хорошему это не приведёт, но в данный миг сие последние, что его волнует. Главное, чтобы его Амалия не досталась этому уроду, а то чего это будет стоит уже не так важно. Цинично, бесчеловечно? Да, вполне, Юго, собственно, и не отрицает эту часть себя. Есть и есть, чего переживать? Неужели кому-то от этого хуже, неужели это мешает?        Ох. Да, это мешает. Именная такая мысль посещает его, когда он заходит в портал, прижимая к себе дофус, спиной чувствуя прожигающий, тёмный взгляд близнеца. Да, его эгоизм мешает, но ему ли? Пока что конкретно собственному владельцу он принёс лишь неумолимое достижение собственных целей вопреки преградам, а то что эти самые преграды в итоге вышли не шибко довольны исходом событий - дело уже не его.        Глупый и неопытный мальчишка не способен увидеть как собственноручно рушит то, что имеет. Хуже всего, что его это не волнует.        Огрест, дофусы, Королевство садида, свадьба, время идёт, а он спокоен. Он знает, что Адамай вернётся. Он всегда возвращается, выбора то, собственно говоря, у них нет. Рано или поздно смерть находит каждого, но, разумеется, хотелось бы значительно ускорить процесс применения, желательно без летального исхода.        Но идёт месяц, второй, а брата все так и нет, он всё так и не возвращается. Адамай словно провалился под землю, исчез из этого мира, отдавая предпочтение какому-то иному, в котором его брат не эгоистичный урод.        Одиночество. Мерзкое чувство, которое засело глубоко внутри, мешая жить. Оно скребет, шепчет о том, что во век ему быть одному, и он сам в этом виноват. Нервы сдают, эмоции бурлят, и последней каплей становится навязчивый шёпот, напоминающий о том, чего парень не в силах вспомнить, но и не в силах забыть. О горечи потери, о безысходности, отчаянии, истинном одиночестве, неукротимом и бесконечном.        Вскоре весь этот букет эмоций стал давить настолько сильно, что Юго, не в силах с ним справиться, пустил все на самотёк, отправляясь на поиски брата, даже не задумываясь над тем что он делает и чего жаждет. Привыкший удовлетворять лишь отголоски старых эмоций, он постепенно потерял грань между прошлым и настоящим. Что он чувствует сейчас, что он чувствовал тогда, всё смешалось. Но было ли ему до этого дело? Нет.        Адамай, похищение Евы и Флопина, новые враги, все это, словно лавина, накрыло с головой, хороня под собой. Но разве это первые трудности в его жизни, разве впервые ему оказываться, в казалось бы, неразрешимых ситуациях? Нет. Да и даже в самой кромешной тьме можно найти свой лучик света.        Стоит Юго увидеть Амалию, как сердце его трепещет, а внутри разливается тепло. Та, в которую он влюблён уж не первый год стоит перед ним, с каждым годом все краше и взрослее. Рядом с ней, кажется, никакие проблемы не веданы, и лишь один её лик, один сладкий, манящий голос, способен вытащить из пучины отчаяния.        А действительно ли это так?        Эта мысль появляется спонтанно, противореча всему тому, что он внушал себе годами, но даже её одной, маленькой, крохотной мыслишки достаточно, чтобы усомниться в этой больной вере, построенной на забытом, на сокрытом, невиданной истине, которую разум в унисон с душой старательно отрицают.        Юго внимательно наблюдает за Амалией, с трепетом ожидая когда же в груди воспрянет это приятное чувство, что он по глупости нарек любовью. Он ждёт и ждёт, но вместо удовлетворения осознает лишь один, до боли, до скрежета зубов, неприятный факт - прежних ощущений нет, и ничто не может это исправить.        Он наблюдает, и вместо приятных эмоций с каждой минутой осознает одну истину - Амалия ему не нравится, более того, она его... раздражает? Но как такое может быть, если все эти года он тянулся к ней, к её ласковой улыбке, к её нежным рукам, к её волосам, пахнущим лесом после дождя, а теперь, вот так неожиданно осознает факт неприязни. И голос из глубин его сознания вежливо подсказывает причину, указывая на собственную ошибку. Не её, Юго любит не Амалию, он любит ту, которой уже давно нет, ту, чей лик, как и имя, стерты из истории, но ту, что даже так оказала на него колоссальное влияние, нехотя сведя с ума, заставляя искать себя в каждом дне, каждом часу, каждом месте, каждом человеке. И это больно, больно видеть неумолимую истину, больно осознавать, что та, прикосновения чьих нежных рук он так жаждет, давно мертва.        А ведь его предупреждали, говорили не строить того, чего нет, отпустить то, что потерял и жить дальше, раз он на это способен. Для Килби дар вечной памяти стал проклятьем, но для Юго его отсутствие обернулось тем же.        Упрямо желая получить желанное Юго берет дело в свои руки, пытаясь заполучить те ощущения силой. Он целует Амалию, внушая девушке надежду, когда сам её теряет в тот же миг. Не любит. Он её не любит. Неужели это так сложно было признать, неужели у него ушло десять лет лишь на то, чтобы осознать свою нездоровую зависимость, эгоизм и последствия, в которые все это вылилось?        Амалия тянется к нему, но Юго её отвергает. Так больше продолжаться не может, он не может быть с той, что не мила, не может внушать ложные надежды на любовь и счастье, когда сам видит не Амалию, а ту, которой уже нет в живых. И он считает это хорошим решением, да, это именно то, что он должен был сделать уже давно.        Но Юго вновь упускает из виду, что прекратил сие он лишь тогда, когда сам перестал получать удовольствие, он остановился лишь тогда, когда сам того захотел, не беря во внимание чувства Амалии. Да и было ли ему хоть когда-то до них дело? Возможно, хотя, кто знает, вот он сам, например, понятия не имеет, не то чтобы это сильно омрачняло его жизнь.        Юго наблюдает за Оропо, замечая часть правды в его словах. Да, они действительно похожи, но сходство то не в жестах, не во внешности, не в характере и поступках, нет, оно в безумном стремлении достичь того, чего нет. И Юго и Оропо стремились к Амалии, один видя в ней ту, которой уже нет, второй лишь в пример первому, и оба парня просто отвратительно повели себя с девушкой, не заботясь о ней, лишь о себе и своих эгоистичных стремлениях. Больная одержимость, которую они не видели в упор, слепо идя за ней, чтобы в конце разочароваться, параллельно разбивая нежное сердце ни в чём не виноватой девушки, ставшей жертвой таких желаний и помыслов.