— Солнышко светит на наш старый дом, Летним днем все так веселы, Зреет кукуруза, и все в цвету кругом,
И птицы поют средь листвы…
Стараясь ступать поосторожнее, Одри дошла до ближайшего скромного домика и постучала. — Добрый вечер, мэм, — сказал она высунувшейся хмурой женщине. — У вас можно снять комнату? — А вы кто? Одри объяснила. Женщина помотала головой и захлопнула дверь. «Ладно, пойдем дальше».— Больше не плачь, дорогая, На сегодня довольно слез…
…Она спрашивала снова и снова, в каждом доме. Сворачивала на другие улицы, стараясь только держать в голове, откуда пришла, чтобы можно было вернуться, не заблудиться совсем. Даже спрашивала на улицах всех, кого встречала. Но ей ли отказывали, или вовсе не открывали. Становилось темнее, и Одри вернулась на ту улицу, откуда и начала поиски. Там хотя бы был ориентир — гостиница. Может, остановиться там хоть на одну ночь? Нога заболела сильнее. Одри присела на один из чемоданов и, поглядев по сторонам, сунула пальцы в туфельку. Кажется, она стерла ступню до крови, чулок прилип. «Это ничего. Перебинтую, когда найду жилье».— Доминику-нику-нику дальний путь не надоел, Он просто шел и пел…
«Как там Томас? Хорошие ли люди попались, доволен ли он?» Она ведь хотела, занеся вещи, пойти к нему и помочь обустроиться… Придется поторопиться. «На другом конце улицы» оказалось довольно далеко, Одри даже удивилась, что в маленьком городе бывают такие длинные улицы. Сумерки сгустились, в домах вокруг зажигались окна. И в гостинице они светились, так тепло и приветливо, точно приглашая зайти. Одри дотащилась до двери и толкнула. Она успела заметить двух мужчин: один, низенький, с обвислыми усами, сидел за стойкой администратора, другой, в одном расстегнутом жилете, высокий, краснолицый, облокотился на стену. — О, а вот и девочки! — пьяным голосом обратился к ней тот, кто был повыше. — А почему ты одна, милашка? И что это ты тащишь? Он повернулся к ней, даже на расстоянии обдавая винными парами. Одри отступила на шаг. — Простите, сэр, вы не так поняли, я не… — Иди сюда, не ломайся… Мы тебя долго ждали. Рослый попытался схватить ее за плечо. Охнув, Одри увернулась и бросилась на улицу, чуть не выронив чемоданы. Она пробежала довольно далеко, прежде чем поняла, что выдохлась и нога ноет и пульсирует — наверное, присохший чулок сам оторвался. Одри снова поставила чемоданы и села. Становилось холодно, а может, она мерзла, потому что с утра ничего не ела. В черном небе зажигались звезды. «Куда же пойти?» Они с Гектором пару раз, убегая из Нового Орлеана, ночевали под открытым небом; наверное, не так уж страшно и одной… «Придется. До церкви бы дойти, но я уже ее не найду. А может…» Дом, куда поселили Томаса, был на той же улице. Может, попроситься на одну ночь? Хоть на кухню или веранду. «Ужасно неловко, конечно. Ну, я только попробую. Да хоть узнаю, как там Том. Уж если откажут…» Она нигде не заметила подходящей скамейки, но, может, получится устроиться на чемоданах. «Ну вот, отдохнула — пора и дальше идти». Одри встала и подняла чемоданы.— Еще день и другой нам нести этот груз — Не беда, что не брезжит свет! Еще день и другой, пусть ботинки натрут, После — старый дом в Кентукки, привет!
— Одри! — раздался позади сильный и такой родной голос. Одри подпрыгнула от неожиданности, обернулась, бросила чемоданы и кинулась бежать навстречу Тому. Конечно, поскользнулась на булыжниках, упала, вскочила — и тут же сильные руки схватили ее и прижали к себе. — Где ты была? — Том быстро целовал ее. — Я искал тебя, перепугался. Ты замерзла. Прежде, чем Одри успела возразить, Том укутал ее в свой пиджак, отыскал и поднял ее несчастные брошенные чемоданы. — Ты нашла что-нибудь? — Прости, Том… Не получилось пока. Я хотела спросить… Может, хозяева твоей квартиры пустят меня переночевать? Хоть на веранду. Если удобно, конечно, — Одри почувствовала, что краснеет, и спохватилась: — Они… ничего? Как ты сам устроился? — Да я-то превосходно, — Том внимательно посмотрел на нее. — Мне показалось или ты хромала? Томас У Томаса отлегло от сердца. С того момента, когда Одри скрылась из виду — и он осознал, что она, конечно, снова сама потащит чемоданы — ему не было покоя. Он ругал себя, что не настоял, чтобы Одри отправилась с ним: хотя бы поставила вещи, отдохнула с дороги, а после они бы пошли искать ей комнату вместе. А теперь она будет шататься по улицам незнакомого города, полного каторжников и их потомков. То есть Томас помнил, что в Австралию уже очень редко кого ссылали, да и его товарищи по несчастью сошли раньше, но все же спокойнее ему не становилось. Он едва дождался, когда повозка с ним остановилась перед небольшим домиком с тремя верандами. На ступеньках той, что выходила к дороге, сидел долговязый, худой, как жердь, человек, еще не старый, но с седой бородкой клинышком, казавшейся еще белее от того, какое загорелое у него было лицо. — С приездом, — он улыбнулся так, что лицо залучилось хитрыми морщинками, совсем как у дяди Уильяма. — Барнеби Эванс. А вон и моя старуха торопится. Шевелись, Салли, шевелись! Грубые слова звучали тепло и нежно. Женщина, к которой он обращался, такая же высокая и худая, вообще неуловимо на него похожая — так становятся похожи супруги, всю жизнь прожившие вместе — неспешно выйдя из-за угла дома, добродушно проворчала: — Нашел старуху, моложе тебя на четыре года. Здравствуйте, сэр. Накормить вас или отдохнете с дороги сначала? Отдохнуть, откровенно говоря, хотелось, но сначала нужно было найти Одри. Томас расписался в документах и полицейский уехал. Спешно объяснив ситуацию, Томас зашел в дом, чтобы только поставить чемоданы. Комнатка, в которой ему предстояло жить, оказалась еще теснее, чем гостиничный номер в Неаполе, но куда чище. Кровать, застеленная грубым покрывалом, простой платяной шкаф, умывальник, дощатый самодельный стол да стул — вот и вся обстановка. Ну что ж, в камере было хуже. Зато комнату заливал солнечный свет, прогревшиеся деревянные стены приятно пахли. Сунув чемодан в шкаф, Томас сразу вышел: ему еще предстоял расспросить хозяев, где примерно могут разместиться приезжие в их городе. Пока он говорил с Эвансами, пока возвращался к зданию полиции, расспрашивал там, искал по указанному адресу гостиницу — ушло много времени, к тому же, как на грех, он… заблудился. Вот что значит полгода провести взаперти, совсем разучился соображать! Когда наконец он отыскал гостиницу, совсем маленькую, было уже темно. Бледный, должно быть, от усталости, человечек за стойкой пробормотал, что никого вроде Одри у них не появлялось, глаза у него бегали. Томас с досадой сжал кулаки. Куда она могла деться? Сердце заходилось от беспокойства за нее. Человечек за стойкой явно его пугался, и Томас вышел на улицу, совершенно растерянный. Куда она могла пойти и куда теперь идти ему? А если с ней что-то случилось? Об этом даже думать страшно было. Он не собирался возвращаться домой, пока не найдет ее. И по счастью, услышал голосок, ставший ему самым родным на свете…***
Том, кажется, и забыл это ощущение — когда точно гора с плеч свалилась. Но когда они с Одри вместе ковыляли к домику Эвансов, был готов взлететь, таким счастливым ощущал себя. Она нашлась, она была рядом, а больше бояться нечего. У Одри будет крыша над головой, а он хоть на веранде переночует, там стоит достаточно широкая скамья. Эвансов, кажется, появление Одри не слишком удивило. — Тут комнату снять — дело нелегкое, — покачал головой старик Барнеби. — Говорил я тебе, мать, надо было еще поплавок сделать. — Какой поплавок? — удивился Том. — Идите ужинать — узнаете, — подмигнула миссис Эванс. — У обоих, поди, весь день маковой росинки во рту не было. Что и говорить, она не ошибалась: сейчас, когда волнение улеглось, Том понял, что съел бы слона. …Он, конечно, подозревал, что в Австралии их ждет множество необычного, но что здесь мясные пирожки запускают поплавать в тарелку с гороховым супом — такого он определенно не ожидал. Впрочем, идея ему весьма понравилась: вспомнилось даже, как детстве запустил в бульон кусочек хлеба, представив, что это кораблик, и был выдворен из-за стола за баловство. Вдобавок, блюдо было очень вкусным. Жаль, пирог и вправду был один, но не беда: Том разделил его пополам и отдал часть Одри, несмотря на ее протесты и наглую ложь о том, что ей не хочется. Эвансы уже поужинали, но сидели рядом и улыбались, наблюдая за ними. Закончив с супом и пирогом, Том решил обсудить самое главное. — Мистер и миссис Эванс, я понимаю, что вы рассчитывали только на одного жильца. Никто не предупредил вас, что меня привезут с невестой. Если вы не против, Одри ляжет в комнате, которую вы мне отвели. А я посплю на веранде. — Том, — охнула его невеста. — Тебе нельзя на холод. У него пневмония была недавно, — спешно пояснила она хозяевам, точно боялась, что они догадаются про ноющие от сырости или прохлады шрамы. — Я сама на веранде посплю. Или на чердаке. — Одри, — Том посмотрел на нее как можно более сердито. — Ты не будешь спать на веранде. — Но тебе же нельзя… — У нас в доме места достаточно, — мягко прервал их спор мистер Эванс. — Девушка поспит в вашей комнате, а вы лягте в гостиной. Не из-за чего проблему делать. Одри с благодарностью на него посмотрела и сжала руку Тома. Сейчас, в уютном домике, рядом с этими простыми и радушными людьми, оба, кажется, ощутили себя успокоившимися, защищенными. Фрэнсис Фрэнки протирала стаканы и напевала себе под нос песенку, итальянскую, которую любила петь мама. Вообще это была папина любимая, и Фрэнки даже помнила отрывочно его красивый глубокий голос, когда он ее напевал. После его смерти мама пела ее редко, но каждый раз мурашки бежали по коже от того, какая слышалась любовь и печаль в ее голосе. Лето клонилось к концу, дни становились короче, ночи — прохладнее. Наверное, папина южная кровь в ней страшилась зимы — осенью Фрэнки всегда становилось тоскливо, а зимой она часто грустила, но в этот раз все было по-другому. Ее радовала осень, и предстоящая зима, и грядущие дожди с холодом. Радовало все, что ее окружало, весь мир — потому что у нее был Эндрю, и она любила его. Она думала о нем все время, засыпала и просыпалась с мыслями о нем, улыбалась и все представляла его лицо, когда его не было рядом. Эндрю, наконец, познакомился с мамой и Ником и произвел на них очень хорошее впечатление, да и разве могло быть по-другому? Ник весь вечер забавно строил из себя серьезного озабоченного ее судьбой брата, а мама была очень деликатна и мила. К концу ужина Эндрю, смущаясь и покраснев, объявил, что хотел бы просить ее руки, мама быстро с ней переглянулась — Фрэнки не смогла сдержать радостной улыбки. У двери зазвонил колокольчик — она подняла голову и выбежала из-за стойки навстречу жениху. Эндрю прижал ее к себе и несколько секунд, как всегда было при их встречах, они просто обнимали друг друга. Стесняться не было нужды — в кафе было пусто, дождь всех распугал, хоть и быстро кончился. Из-за двери пахло сырой землей. — Ты устал? — спросила Фрэнки, вглядываясь в его лицо. Эндрю дежурил целые сутки, у него были покрасневшие глаза. — Немного. Он провожал ее до дому всегда, когда был свободен, приходил после суточных дежурств, вымотанный, с поникшими плечами. Ему нужно было домой, отдохнуть. — Я быстро! — Фрэнки забежала в подсобку, чтобы взять сумочку и накидку, потушила свет. Эндрю открыл ей дверь, выпуская наружу, Фрэнки вышла и вздрогнула от неожиданности, увидев перед входом молодого уличного музыканта в длинном пальто. Она его помнила, он часто играл на выходных на перекрестке. Улыбаясь, тот приложил скрипку к плечу и заиграл мелодичную красивую песню, с первых нот она узнала итальянскую мелодию. Оглянулась — Эндрю, улыбаясь, стоял перед ней. — Мне давно следовало это сделать, — он хотел было опуститься вниз, но Фрэнки удержала его. — Не надо, Эндрю. Он взял ее руку и надел на палец кольцо, блеснувшее тысячью искорок. Фрэнки поднесла руку к глазам, которые уже затуманивались слезами, это было красивое изящное кольцо с прозрачным камнем. Музыкант все играл, когда она спрятала лицо на груди Эндрю и не могла сдержать радостных слез. Одри — Вот так, Малыш. Тебе удобно? Том, вынеся Одри на веранду, усадил ее на скамью и примостился рядом. Эти два дня она была вынуждена провести у Эвансов, потому что в первый вечер после ужина, когда она осмотрела стертую ногу, оказалось, что повреждения серьезнее, чем она думала. Томас всё это время был, как белка в колесе: искал работу и комнату для Одри, помогал мистеру Эвансу чинить крыльцо черного хода и следил, чтобы Одри не бродила слишком много. Она уговаривала его не хлопотать над ней: ей было его жаль, он ведь наверняка уставал с непривычки. Но и радостно тоже: когда ему после стольких месяцев наконец стало можно свободно передвигаться и вообще жить почти без надзора, он встряхнулся, оживился, прямо помолодел. — Миссис Эванс мне сказала, тут есть госпиталь. Ну, скорее лазарет… В общем, попробую туда устроиться, когда нога заживет. Том нахмурился. — Тебе обязательно нужно работать, Одри? Она немного смутилась, но кивнула. Да, без этого им не протянуть — не говоря уже о том, что Одри работала с тринадцати лет и сошла бы с ума от скуки, сидя дома. Может, придется, как в Нью-Йорке, еще и подработку взять, если найдется что-то подходящее, но уж об этом лучше пока не упоминать. Том помялся. — Я еще имею в виду… Обязательно в больнице? Там ведь можно заразиться чем-нибудь. Я не хочу, чтобы ты рисковала. Может, лучше найдешь место в ателье или в парикмахерской? — Нет, Том, — Одри покачала головой. — Не бойся, мы ведь, медики, знаем, как не заразиться. Но я хочу и здесь быть медсестрой. Понимаешь? Именно ей. Это нужнее. Он привлек ее к себе, тут же дернул плечом. Одри еще в плавании заметила эту его привычку. Она понимала: это, наверное, чесались шрамы. Они уже зажили, но самые глубокие все еще немного зудели. Невольно мороз пробежал по спине, как вспомнила тот день и следующие ужасные дни… Лучше бы этого никогда не было. Она положила голову ему на грудь и замерла, слушая сердце. Надo былo рассказать ему o том, чтo видела позавчера ночью. Одри была уверена: этo не кошмарный сон, не обман зрения. Ей сталo так тогда страшнo, чтo она даже вскрикнуть не смогла. Нo как убедить Тома, такогo скептика, чтo ей не почудилось? Вдруг на дорожке застучали шаги. Одри встрепенулась, Том вытянулся. К ним шли двое: один, полноватый, в одежде протестантского священника, другой, поджарый — шерифа. — Что еще… — Том встал и шагнул ближе к ступенькам, ведущим с веранды. — Господа, кого вы ищете? — Это, должно быть, их ссыльный квартирант, — долетел до Одри громкий шепот священника. Шериф кивнул. — Шериф Бенджамин Роудхилл, — шериф продемонстрировал значок. — Мистер и миссис Барнеби Эванс дома? Те уже и сами вышли с очень удивленными лицами. — Тут на вас жалоба поступила, — шериф прокашлялся, — что вы содержите притон. И я смотрю, не так это безосновательно. Он указал на Тома и Одри, застывшую на скамейке от удивления. — Все в городе знают, что мы приличные люди, Бенджи! — миссис Эванс выступила вперед, муж взял ее за локоть. — Ну-ка, следи за языком, а то я не посмотрю на твой значок! Шериф немного растерялся, откашлялся. — Я так понимаю, мужем и женой они все же не являются? Однако живут вместе в вашем доме. Одри залилась краской, но и возмутилась: ну надо же такое подумать! Том ведь даже в комнату к ней не заходил. Он сам между тем выпрямился и напрягся. — Позвольте, это недоразумение. Моей невесте, когда мы приехали, не предоставили жилье, и это единственная причина, по которой она пока живет в том же доме, что и я. Как только найдется что-то подходящее… — Ну а до тех пор вы так и будете ее на веранду на ручках выносить и целоваться у всех на виду, а нам будут жаловаться, что на вас дети смотрят? — вздохнул священник. Мистер Эванс крякнул и покосился на соседний дом — там, Одри уже знала, жила вечнo недовольная всем на свете дама. Наверное, это она нажаловалась на них с Томасом. Одри кожей почувствовала, что Том начинает сердиться. Он вытянул руку, как будто ограждая ее и одновременно призывая молчать. — Простите, но это наша частная жизнь. У моей невесты нет другого выхода, и я не могу позволить, чтобы она переживала неудобства из-за того, что в вашем приходе, святой отец, кто-то слишком уж любопытен! — Так-то оно так, — зевнул шериф. — Но вы и мистеру Эвансу неприятности устраиваете. Начальник у него человек строгий, не то, что я — если следующую жалобу получит он, может нехорошо выйти. Уж или отселяйте девицу, или венчайтесь, я затем и преподобного Дэвидсона захватил. — Хорошо! — Том резко повернулся к Одри, раскрасневшийся, с блестящими глазами. — Ты ведь не передумала, дорогая? Одри покачала головой, не веря своим ушам. Их с Томом обвенчают? Вот прямо сейчас? — Ты сможешь дойти до церкви? Да, это вообще далеко? — Я смогу, Том, — поспешно ответила Одри. — Мне бы только… переодеться. Можно? — Конечно, — кивнул священник. — Переоденьтесь, не забудьте документы, а кольца я вам предоставлю. Мы вас подождем. Мистер Эванс, вам с женой тоже лучше бы пойти, будете свидетелями. Одри встала со скамейки, пошла мимо растроганной и расплакавшейся миссис Эванс в комнатку, которую заняла вместо Тома. Там достала из чемодана сначала платье, подаренное Полин, но оно для свадьбы совсем не годилось: черное с красными и зелеными вставками. Тогда Одри вытащила голубое с мелкими оборками, которое считала за парадное. Не такое уж поношенное: ему всего три года. Быстро переоделась, поправила стриженые волосы, накинула вместо фаты кружевной шарф, в котором ходила в церковь по праздникам. Подумала и приколола его той самой брошкой, которую ей подарила мисс Элизабет. Поглядела в мутное зеркало на стене. Конечно, не так должна бы выглядеть невеста Томаса… Наверняка его первая жена на их свадьбе была куда красивее. Но так или иначе — их вот-вот обвенчают, они соединятся, чтобы не расставаться больше никогда. Как же долго и трудно они к этому шли! Она постаралась не вспоминать, сколько им пришлось пройти, чтобы не расплакаться — на свадьбе это ни к чему. Больше она не допустит, чтобы Тому было плохо. Теперь… Тут в груди стало тепло, она почувствовала, что розовеют щеки. Как жаль, что рядом нет всех ее родных и друзей. Если бы Гек мог отвести ее к алтарю, если бы Полин была подружкой невесты, если бы ее и Томаса венчал Эдуар… Как хотелось бы видеть на свадьбе и доктора Моргана, и Элисон, и Дороти с миссис Миллер и миссис Сэвидж… И милого Дина с добряком Калхуном. А бабуля Пелажи наверняка сидела бы в церкви впереди всех, рядoм с мамoй и папoй, и больше всех бы радовалась. Одри вздохнула. Ну, бабушка смотрит на нее с небес, как рoдители, и Джейн, а все, кого сама Одри любит и кто любит ее, наверное, почувствуют, что она счастлива. И она, конечно, как можно скорее им напишет. «Кажется, я замешкалась». Одри опомнилась, отыскала метрику и вышла наконец. В коридоре ее поджидала миссис Эванс в парадной шляпке и шали. В руках ее были перевязанные ленточкой белые петунии. — На, возьми. Какой-никакой, а букет. — Спасибо, миссис Эванс… Получается, она нарвала их со своей же клумбы? — Теперь погоди немножко, жених твой пусть в церковь первым пойдет, с преподобным Дэвидсоном, а уж мы с Барни тебя следом проводим. Ничего, девочка, если друг в друге уверены, так не беда, что нарядов нет. Томас Томас зашел в церковь — на удивление большую, следом за святым отцом и шерифом. Огляделся — скромное убранство отдаленно напомнило церковь на Розмари-стрит в Белфасте, куда по воскресеньям он ходил с семьей. Когда у него получалось. Из высоких стекол с витражами на каменный пол падали разноцветные узоры света. В церкви было тихо и пусто. Томас остановился у алтаря, поправил галстук, сглотнул. Сердце сбилось с ритма, он заволновался, покосился на святого отца, надевающего на шею орарь. Одри вот-вот должна была зайти под руку с мистером Эвансом, он любезно согласился выступить в роли посаженного отца. Массивная дверь скрипнула — но это была миссис Эванс, которая вела за руки двух глазастых, похожих друг на друга босых девочек лет десяти в потрепанных платьицах. Девочки несли в руках букеты петуний. — Вот, мистер Эндрюс, встретили этих пигалиц по дороге, — сказала миссис Эванс. — Детишки нашей ткачихи, миссис Картер. Пусть поучаствуют. Келли, Кетти, вы все запомнили? Девочки кивнули. Томас улыбнулся им. Миссис Эванс подошла к нему, смахнула с плеча невидимую пылинку. — Одри-то так и светится от счастья, — шепнула она. — А вы не переживайте, Томас, а то побледнели даже. Он кивнул. Странная выходила свадьба, но, пожалуй, вся его жизнь стала странной с того самого момента, как «Титаник» погрузился под воду. Полгода назад он и представить такого не мог — он женится на девушке, которую знает всего несколько месяцев, в Австралии, без гроша в кармане, лишенный всего… Массивные двери вновь распахнулись, и словно солнце полыхнуло ослепительной силой — он увидел глаза и улыбку той, которую полюбил всем сердцем, которая спасла его и вернула к жизни. Нет, он неправ, подумав, что его лишили всего. Он богаче многих, у него есть то, о чем большинству только приходиться мечтать — истинная светлая любовь самой лучшей и доброй на свете девушки. Чем он только заслужил ее? Одри смотрела на него, румяная, со сверкающими глазами, прижимающая к груди скромный букетик, в поношенных туфельках, прихрамывала… Сердце сжалось от любви к ней и желания оберегать от всего, сделать все, чтобы она жила так, как того достойна. Томас улыбнулся, не сводя с нее взгляда. Девочки встали по бокам от Одри и мистера Эванса, которого он только заметил и который вел ее под руку, и все вчетвером двинулись по широкой дорожке между скамьями к алтарю. Чем ближе она подходила, тем сильнее билось сердце и тем шире становилась его улыбка. Что-то было необыкновенное в том, чтобы сделать другого человека настолько счастливым, от этого становишься счастливее сам. Может быть, в этом и был весь смысл его жизни? Наконец, его невеста оказалась в шаге от него, мистер Эванс вложил ее руку в ладонь Томаса и он почувствовал, как подрагивают ее пальцы. — Ты прекрасна, Одри, — шепнул он, она опустила глаза, прелестный румянец на щечках стал еще ярче. И он вдруг увидел, как только раньше не заметил, мамину брошку на ее платье. Золотой трилистник. — Откуда это у тебя? — он дотронулся до брошки, не веря своим глазам, часто заморгав. — Мисс Элизабет подарила, — тихо ответила Одри. — Сказала, твоя мама очень просила передать это мне. Извини, что раньше не объяснила, Том. Томас с усилием поднял на нее глаза. — Это мамина любимая… — Я сниму, — сказала Одри, принялась торопливо отстегивать брошку. Священник нетерпеливо вздохнул. — Нет, нет, — Томас взял Одри за вторую руку. — Оставь. Я рад, что она у тебя. Мама знала, что делает. «Я всегда буду рядом», — он вспомнил материнский голос, ее последние слова в его жизни. «Да, мама, ты рядом, — он поднял голову к сводчатому потолку церкви. — Я снова счастлив, видишь?» Одри внимательно посмотрела на него, потом погладила его руки. Священник начал речь, Томас никак не мог сосредоточиться на его словах, только посматривал на Одри и сжимал ее пальцы. Пришло время клятвы — он глубоко вздохнул, прежде чем повторить слова, что он берет в жены Одри Марвуд, обещает беречь и оберегать ее, любить в болезни и здравии, быть с ней, пока смерть не разлучит их. Голос дрогнул, дыхание сперло — Господи, он ведь в самом деле счастлив сейчас. Он даже не думал, что судьба даст ему еще один шанс испытать подобное. — Согласны ли вы, Одри Марвуд, взять в мужья Томаса Эндрюса? У Одри тоже дрожал голосок, и Томас не удержался от очередной улыбки. Миссис Эванс открыла красивую маленькую шкатулку, прихваченную из дома, в ней блеснули простенькие железные кольца. Он надел то, что поменьше, на тонкий палец Одри, потом пришел его черед — кольцо немного застряло на суставе безымянного пальца и Одри, нахмурив брови, с небольшим усилием протолкнула его дальше. Вот он и снова женат, палец привычно обхватил ободок металла. — Объявляю вас мужем и женой! — пробасил пастор, достал платок и оттер пот со лба. В церкви было прохладно, но пастор был слишком широк и страдал одышкой, а темный костюм был ему заметно мал. — Можете поцеловать невесту. Том огляделся — миссис Эванс утирала слезы, ее муж рядом одобрительно кивнул. Келли и Кетти, открыв рты, смотрели на них с восхищением. Он поцеловал Одри со всей нежностью, на которую, только был способен, почувствовал, как она прижалась к нему и тихонько всхлипнула. — Ну вот, теперь ты миссис Эндрюс. Одри Эндрюс, хорошо ведь звучит? Одри засмеялась, пряча лицо на его груди, потом подняла голову и его обдало ласковым теплом, будто от камина в родном доме. От блеска ее глаз хотелось жмурится, как от солнца. — Спасибо, святой отец, — сказал Том. — Хоть это и было неожиданно, но я счастлив, как никогда. Он подхватил Одри на руки, она обвила его двумя руками за шею. — Спасибо мистер и миссис Эванс! — Том засмеялся. — И вам, мисс Келли и мисс Кетти. Девочки захлопали в ладоши, а мистер Эванс коротко свистнул — жена толкнула его в бок локтем и указала глазами на пастора. Том зашагал к выходу, держа Одри на руках, спустился по ступенькам и направился по пустынной вечерней улице. — Том, — пошептала жена (уже жена!) ему на ухо. — Ты что, опусти меня. — Нет, — сказал он. — Я тебя до дому донесу. Ты опять наверняка ногу растерла, да? Похоже, она собралась плакать — в уголках глаз блестела влага. Но Томас был уверен, что это слезы счастья и плакать она в своей жизни будет только по этой причине. — Знаешь что, Малыш, — он поднял ее повыше — совсем ведь ничего не весит, в самом деле воробей. — А у нас ведь будет еще одна свадьба. Одри посмотрела с ласковым недоумением. — Разве так можно, Том? — Я думаю, да. Что здесь такого? И это будет очень красивая свадьба. У тебя будет самое прелестное белое платье, и фата, и туфельки, как у Золушки на балу. Одри поцеловала его в щеку. — Будет много цветов и много народу, все нарядные. И Кетти с Келли пригласим, в белых платьях, будут нести тебе фату. И кольца — у тебя будет с изумрудом, под цвет глаз. Или с бриллиантом? Одри вытянула руку с простым колечком, полюбовалась им. — Я хочу оставить это, Том. — Оставим, конечно. Мне оно тоже очень дорого. Да, еще будут музыканты, обязательно. Целый оркестр. И фотограф. Он шел по улице, неся новоиспеченную жену на руках, чувствуя себя совершенным мальчишкой, мечтая об этой будущей свадьбе. — Нас будут посыпать рисом и монетками, а потом мы сядем в белый дилижанс, запряженный в пару белых лощадей. У них в гривах будут вплетены шелковые ленты… Одри тихо дышала ему в шею, а он шел и шел, готовый нести ее на руках хоть на край света и рассказывать про эту свадьбу — и верить, что она будет. На небе вышла из-за рваных полупрозрачных туч, огромная тропическая луна, осветив ему дорогу — к новой жизни.***
Эвансы устроили им даже небольшой свадебный ужин: мистер Эванс купил в трактире жареного кролика и яблочный пирог, миссис Эванс достала бутылку домашней наливки. Шериф остался гостем, а Кетти и Келли, разумеется, получили по куску пирога — из рук самой невесты, расцеловавшей каждую девочку в обе щеки. В продолжение всего ужина Том и Одри почти не ели; обоих, кажется, охватывало волнение о том, что им предстояло через несколько часов. Одри потупилась и невпопад краснела — тем более, подвыпивший шериф позволял себе уже довольно двусмысленные намеки. Том уже думал, не стоит ли, в свою очередь, намекнуть ему, чтобы был посдержаннее, однако шериф стал собираться. Проводив его, миссис Эванс стала собирать со стола. Одри принялась было ей помогать, но мисс Эванс отмахнулась: — Оставь, справлюсь! Тебе сегодня силы потребуются, — и подмигнула. — Ночью-то не больно отдохнешь. Одри замерла, вся красная, опустив руки. Том приобнял ее за плечи, хотя понимал, что смутит еще сильнее, но не знал, как еще ее успокоить. — Может быть, прогуляемся немного? Его жена растерянно хлопнула ресницами. — Том, я… Не знаю. Он поцеловал ее в лоб. — Не волнуйся, все будет хорошо. Переоденься, отдохни. Одри ушла в комнату, а сам вышел на улицу, посмотрел в ночное небо. Все-таки ему тоже было… не по себе — несмотря на возраст и опыт. Он уже привык воспринимать себя и Одри как пару, почти как одно целое, он желал ее — но почему-то не представлял того, что случится в конце концов. То есть… В ту ночь, когда он напился после ухода Хелен, ему представилось такое, и эта мелькнувшая в воображении картинка была одной из самых постыдных, что ему представлялись за всю жизнь. Как все-таки он мог тогда такое подумать? А как мог потом ударить ее и оскорбить? Сердце мучительно сжалось. Нет, совсем не то надо бы ощущать в первую брачную ночь, и Одри не того заслуживала, но Томас ничего не мог с собой поделать. Однако Одри ждала, и он поторопился вернуться. Когда, раздевшись, он вошел в комнату, его жена при горящей свече сидела на кровати в ночной рубашке — такой простенькой, даже изношенной. Сквозь проредившуюся ткань просвечивала розоватая кожа; складки прикрывали худенькие плечи, охватывали высокую девичью грудь, которую Одри, однако, прикрыла тонкими руками. Кажется, бедняжка мучительно старалась не волноваться. А ему враз стало жарко. — Иди ко мне, милая. Томас задул свечу, сел рядом, ласково привлек Одри к себе, устроил у себя на коленях. Она смотрела вопросительно, ожидающе, и вся затрепетала, когда он поцеловал ее мягкие алые губы. Он принялся покрывать поцелуями ее лицо, шею, ласкал плечи и грудь, удивляясь только, какая Одри вся миниатюрная и хрупкая — и чувствуя, что все сильнее ее желает — трепещущую, отвечавшую ему робко и с такой нежностью, что мурашки по коже пробежали. Подхватив Одри на руки, Том уложил ее на узкую кровать — она судорожно вздохнула, когда он лег рядом и привлек ее к себе. Его рука скользнула по ее бедру, и тут мысль, которую он старался даже мысленно не озвучивать, все же проступила со всей ясностью. Одри маленькая, а он крупный. Ей неизбежно стало бы больно, а сейчас будет очень больно. В памяти вoзникли ее испуганные глаза, когда он кричал на нее, та ужасная застывшая в них боль. И сейчас будет также? Том откинулся на подушки, разом растерявшись. Он не знал, что с этим делать, и не мог идти дальше, зная, что причинит ей боль. И при этом безумно ее желал. Одри приподнялась на локтях, заволновавшись: — Том, все в порядке. Он кивнул, и тут Одри, подняв взгляд, взвизгнула и отшатнулась, указывая на окно. Том вскочил: ему самому стало страшно. В сгустившихся сумерках светились красные глаза, смутно выступали очертания глумливого лица, ставшего для Томаса самым ненавистным на свете… Лица Уоррена. В стекло заколотили. «Ну погоди, мы с тобой поквитаемся!» Том, толком не задумываясь, что делает, оглянулся в поисках какой-нибудь палки, ничего не нашел и спешно зажег свечу… Свеча озарила торчащие на макушке уши странного существа, его мощные плечи и передние лапы, вправду напоминающие человеческие. Одри и Том, кажется, все поняли одновременно и хохотали пару минут, прежде чем ему удалось выдавить: — Одри… Да ведь это кенгуру! — Поздравить нас пришел, наверное, — улыбнулась Одри. — Да думает, не угостим ли чем-нибудь. — Голодный, бедняга. Что-то Уоррен, видно, от сосланного родственника отказался, не содержит совсем. Том взял остатки пирога, быстро открыл окно, кинул кусок на землю и захлопнул створку. Но, кажется, аппетит у зверюги был под стать размерам: не прошло и минуты, как кенгуру заколотил по стеклу сильнее, требуя еще. Том гаркнул, притопнул и замахнулся, но чудовище не пошевелилось. На вытянутой уорреновской физиономии читалось явное желание помериться силами. В дверь после короткого стука просунулось заспанное лицо мистера Эванса. — Вы там кенгуру не прикармливайте. Наглый, не отвадишь потом. — Спасибо, уже оценили. Может, выйти и прогнать его? — Не стоит. Зверь непредсказуемый, а поди, не слабее вас. Сам уйдет. Внимания не обращайте. Одри засопела, снова покраснев. — Надо бы мне найти, чем занавешивать окно на ночь. Чтобы… никто не подглядывал. Так вот кого я видела! — воскликнула она тут же. — Ночью, когда только приехали, кто-то стучал в окно, и красные глаза светились. Я подумала, там вампир. Тому оставалось только вздохнуть. Последовав совету Эванса, он отвернулся от окна и лег к Одри. Они лежали рядом, шептались, играли волосами друг друга, покуда Одри разом, как птичка, не уснула у Тома на руке. Он осторожно встал, расстелил на полу свое теплое пальто и кое-как на нем устроился.