керосин

— Господин… господин! Хэ Тянь распахивает глаза. Приподнимается в кресле и трет набрякшие веки. — Господин, пожалуйста, пристегнитесь, — подчеркнуто-ласково просит стюардесса, подбирая с откидного столика пустой стакан, забитый засморканными салфетками. — Мы идем на посадку. — Ага, — Хэ Тянь шмыгает носом и кивает ей. Пошла ты. Утомительная восьминедельная канитель заканчивается утомительным восьмичасовым перелетом. Бесконечная череда встреч и холостого трепа, количество нулей в контрактах, подписи именной чернильной ручкой здесь и здесь, орбиталь закрытых клубов для виайпи. Август. Кокаин. Слишком много восьмерок на одного. Пожалуй, последняя дорожка была лишней. В голове стучит. Тянь пытается затолкнуть себя обратно в забытие — хотя бы на полчаса, но от перепада давления раскладывает уши: механическое похрустывание обшивки об атмосферу, гул двигателей, надрывный крик младенца из салона эконом-класса... Коктейль звуков ввинчивается в раздроченный от стресса шлир нервной системы диском работающей болгарки. Музыка в наушниках не спасет. Хэ Тянь комично раскидывает руки по обе стороны от подлокотников. Глаза закатываются против воли. Не потому, что он показательно заебался — просто нет сил держать фокус. Впереди полноценный рабочий день, еще одна восьмерка, с корабля на бал ваш рот ебал. — Вот бы сдохнуть, — свистит он в потолок, едва разомкнув белые губы. Пиздеж. Хэ Тянь мучительно, до тремора и гневно вздувшейся на шее вены, хочет еще. Но надо работать. Заталкивать вздувшуюся вену под удавку, а усталость — под улыбку. Лизать жопы тем, кто тебя имеет, и иметь тех, кто не имеет ничего, кроме дырки от бублика. О — очко социального рейтинга. Он даже не подозревает, насколько близок к озвученному им «бы». Ближе, чем колеса опущенного шасси над посадочной полосой. Хэ Тянь закуривает уже в машине. Первую минуту поездки удается игнорировать то и дело вибрирующий телефон. Вторую минуту он косит на экран, выцеживая дым за пределы опущенного стекла. В третью — раздраженно посылает окурок под колеса летящего рядом опеля. — Да, — гаркает он на ни в чем не повинный динамик. — Г-господин Хэ, — лепечет эта дура, имя которой он не потрудился ни запомнить, ни вбить в именную книгу. — Простите, ваш брат отменил встречу. Он просил передать- Секретарша у него исправно, изо дня в день подтверждает стереотип о тупых силиконовых блондинках. Хэ Тянь сбрасывает звонок. Массирует переносицу и широко раздувает ноздри. Дура. Отменил — хорошо. Подробности не интересуют. Что за срочность? Они забивались на восемь вечера (или что-то около того) месяц назад. Хотели разобрать выписки с расчетных счетов и сверить с квитанциями к приходным кассовым ордерам. Нули и восьмерки не сходились. Хэ Чэн долго и нудно пояснял, что выяснить, кто наебывает — главбух или крипто-подрядчик — нужно до того, как потребуется зарядить Кольт Мустанг XSP. На «икс-эс-пи» Хэ Тяню поебать — он отдает предпочтение Спрингфилду. В отличие от этой пердящей старости или пидорского Глока-26, Спрингфилд прошибает на две черепушки за раз. Он проверял. Хэ Тянь стремительно врывается в собственную приемную на вершине собственного небоскреба «фу-де-линг-рен-янву», стоящий, как хер, пронзающий небо, на его собственной земле. Игнорирует поклоны и приветствия вымуштрованного персонала. Их улыбки чище вылизанного пола в приемной из массивной доски или блеска его задницы, любовно обсосанной всеми лизоблюдами из низших инстанций. Ладно. Что по плану? Он швыряет свой плащ на спинку белого дивана из флока (голову бы открутил дизайнеру), включает компьютер на ходу, выуживает пухлую папку из органайзера и подбирает со стола очки. Следующие -цать минут Хэ Тянь честно пытается работать. Просматривает копии таможенных деклараций, считает инвойсы, сверяясь с оперативной базой — ищет протечку. Протечка есть. В голове. Трясущиеся пальцы соскальзывают, вводя не то и не туда. Он недовольно пыхтит; бурлящие зрачки разливаются по древку блокчейна бессмысленными мазутовыми кляксами. От стука сердца сотрясаются налитые, как у быка, сосуды на склерах. Наконец, Тянь нервно стягивает с себя очки и отбрасывает под монитор. Выдергивает бумажник из заднего кармана брюк. Цзак! На стол ссыпаются кредитки, наличность, смятые чеки, початая упаковка эвкалиптового «дирола» и — бинго! — маленький пакетик большой радости. — Первая и последняя, — примирительно обещает он шоколадной VISA Business, которой выравнивает жирную белую дорожку. И сам же лыбится, х-хы: шестая первая и последняя на сегодня. Лента Мёбиуса. Вдох. Горький холодок. Дерущая боль в носоглотке, легкая судорога. Вдо-ох… Хэ Тянь откидывается на спинку кожаного кресла и облегченно размыкает челюсть. Размякает. Х-ха. Выдох. Да — теперь можно выдохнуть. Теперь — восьмерки и нули сойдутся.

***

В ведении «Crowne Plaza Foshan Nanhai» числится двадцать один рефрижераторный мини-фургон. За последние три месяца Шэ Ли воспользовался четырнадцатью из них. Поначалу те предназначались для нужд сети единого холдинга «Foshan Nanhai», однако со временем компания расширила таксопарк и начала предоставлять фургоны в аренду ресторанам, барам, пабам, кофейням… мажорным ночным клубам. Ради одного такого Ли и берет фургон. Время от времени. Конечно, в основном «Точке» нужен лед. Свежее мясо приходит само. Шэ Ли не интересуют гастрономические изыски: нафаршированные экстази юные тела на любой вкус и цвет. Но одно — точнее, один такой экспонат — интерес представляет исключительно исследовательский. В его научных изысканиях нет и капли злорадства. Не поймите неправильно. Шэ Ли не держит зла на Мо Гуань Шаня — не те эмоциональные резервы. Он даже порывался подойти к нему несколько раз, поговорить. Может, пихнуть дури за полцены, как старому знакомому. Сейчас Мо Шань оценил бы такую сердечность, и руки облизал благодарно, преданно заглядывая в глаза (ха-ха! шутка, блядь) Он ведь ради этого здесь. И это — проблема. Им не о чем говорить. Шэ Ли, конечно, располагает нужной валютой для беседы… любого орального качества. Просто самому Гуань Шаню нужна доза. Только доза. Он за нее и на зубах станцует, и на члене, и на двух. Он не посмотрит, Змей это или старый лысич с одрябшим пузом и седыми волосами на яйцах. Он… Шэ Ли сужает глаза, крепче стискивая руль безлико-белого «добло-карго» одной рукой. Другой подносит к лицу только вскрытую пачку; выуживает зубами по бабски-тонкую ментоловую сигарету. Закуривает. Он опоздал. Три месяца назад эта рыжая сучка еще сопротивлялась. Реальности, или зависимости, или тому факту, что любит члены. Или предательству? Увы, Ли посчастливилось увидеть эту животрепещущую картину только раз: красные от обиды пятна на роже, сжатые зубы, воспаленные зажмуренные глаза. Обе руки, прибитые чужой к кафельным трещинам у подсобки в «Точке». Вздрагивающие, точно обрубленные крылья, острые лопатки под грузом жирного Бафомета в костюме-тройке. Платиновая классика. Что, малыш, не так все дорого-роскошно сложилось с твоим золотым мальчиком — а ты и нюни развесил? Поверил в сказку? Что, зайка, Хэ Тянь наигрался в лялю и дал безродной шавке отрезвляющего пинка под зад? Что, заменил правду на уколы амфетамина? Солнце мое, взгляни на меня. Тогда Ли еще мог подойти. Когда Бафомед кончил, горелый шлепнулся на пол, а Змей в кепке с оранжевым логотипом FN протянул бы этой трепыхающейся обиженке отравленное яблоко правды. Да, ты шлюха. И, да — я все видел. Но боров заправил рубашку в брюки, Рыжий — этот трогательно-затравленный пидор со вздрагивающей от невыплаканных рыданий грудью — натянул джинсы дрожащими руками… Короче. Тогда бы это имело смысл, но Мо Гуань Шань слишком быстро вмазался. Жгут, игла и венозная кровь в шприце. Акварельные пятна Роршаха. Он закинул голову и сполз по стенке в параллельное измерение. Что ты видишь в этой кляксе? Ноль, восьмерку? Да. Ли мог подойти — но растерялся. К тому же, лед на поддонах таял, а на обратном пути его пробрал поверхностный, идиотский смех: — Хэ Тянь, гы-гы, как не стыдно… Потом — ну. И потом: зачем ему вообще сдался этот сяньшэн-не-закрывайте-гору? Гору хуев, которая успела побывать в его… пещерах (ох, что-то он разошелся). Наблюдать за тем, как выцветает огненная рыжина в волосах, скатываясь в безобразные колтуны? Или как спиды растворяют ее вместе с густеющей кровью, постепенно выпивая жизнь из медовой радужки? Как от Рыжего, словно от горы подпаленных листьев, остается лишь смердящий пепел и кислый дым? Можно не закрывать — ловить там больше нечего. О, Шэ Ли не настолько ебнутый, чтобы романтизировать проститутку с зависимостью. Настолько. Как иронично. Еще более иронично хранить компромат на телефоне и на облачных серверах в качестве трофея — и только. Изысканная коллекция. Градиент от бледно-оранжевого к серому. Так нечестно. Когда Гуань Шань психовал, Шэ Ли не додумался сделать фото. Он опоздал. Потому что через неделю от истерики Рыжего не осталось ни красноты, ни рыжины. Только тень — ядовитый дым, новые капли синяков на внутреннем сгибе локтя, тлеющее смирением безразличие. Ноябрь. Кажется, Хэ Тянь родился в ноябре… Кое-что Ли все-таки узнал. Вроде как, Тянь разъебался с Рыжим потому, что тот был против его кокаиновых афтепати. Наследник династии не справлялся со стрессом. Работал на износ — как и полагается наследнику. О-ля-ля. Хотел путешествовать по миру с попсовенькой зеркалочкой наперевес, а путешествует по собственным венам, корча из себя великомученика. Сначала баловался травкой, потом — кислотой, затем метом, а там и верный пёс слизнул отраву с хозяйской руки. Типа того. Информатор упоминал, что вроде как Гуань ушел сам, а болезный пожал плечами. Зависимость от веществ понравилась ему больше, чем зависимость от мамки в лице бедолаги-Мо. Ничего не поделаешь. Жаль, конечно, этого добряка. Стоп, нет. Ли не жалеет, потому что, а) предупреждал наивняк, где заканчивается Неверленд, и что бывает, когда розовые очки бьются стеклами внутрь (рассказывал и показывал); б) э-э, он не жалостливый-то, в принципе. Был бы — не ехал бы сейчас на «Точку». Кстати, в последний раз Рыжий будто выглядел получше. То ли начал слезать, то ли у него появился богатый спонсор, то ли Змей перебрал и освещение было такое. Надо проверить. Убедиться, кто правее: он, Хэ Тянь или, все-таки, Мо, сука, Шань. Кончит плохо, как и полагается дворовой шавке? Зависнет в пустоте? Выберется? Живучий гад. Без него бы Ли уже сдох со скуки. Ранним утром «Точка» официально переходит в спящий режим; хотя бар там круглосуточный. Обычно Змей приезжает к полуночи, когда начинается первый клев, но Рыжий зависает на «Точке» перманентно. Живет тоже где-то недалеко: то ли в студии, то ли в хостеле. Разница? Главное его легко найти. И еще легче почувствовать свою власть, зная так много. Приятное чувство, так что Змей колеблется. С одной стороны, дозировать удовольствие нужно по чуть-чуть. Это как брать по печенью из круглой железной банки (ну, той самой, где хранятся мыло, нитки, иголки), смакуя и оставляя на следующий раз. С другой — сладкое приедается. Хочется новизны, да и Рыжий не бесконечен. Как… печенье. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. И будет совсем печально, если бедолага уже откинулся от передоза. Подожди. Подожди. Подожди. У меня есть кое-что покруче. Ли опускает рычаг сцепления и выходит из фургона на свет. Осеннее утро охвачено золотым пожаром. А вот и Мо Шань с огромными мусорными пакетами. Тащит к контейнерам, пыхтя от натуги. Похудел, что те высохшие листья, которыми Змей не хрустит, подкрадываясь тихо, из-под тени. Он пока не придумал, что и как будет говорить. Даже сейчас, лавируя между деревьями, гаражами и припаркованными вразнобой машинами, импровизирует. Его прячут звуки улицы и ветра, шелест листьев, музыка в чьей-то легковушке. Чувак, смени стерео. — А, черт, — шипит Рыжий себе под нос, когда край ржавого бокса неудачно проходится по запястью и соскребает кожу. Шуганутая кошка на краю бака пригибается. — Кс-кс-кс, — зовет он подранку, — Зуза, иди сюда, — Рыжий падает на корточки и шуршит каким-то пакетиком. Зуза падает следом, хотя на лапы приземляется куда изящнее. — Что ты, жрать хочешь? — доносится ворчливо из-за вонючего контейнера. Шэ Ли облокачивается о кирпичную стену электрической станции. — Конечно, хочешь — глаза жирные, кости худые… Ну какой идиот. Зрачки Шэ Ли очерчивают живописную дугу. Отлично. Похоже, все-таки, Рыжий начал сходить с ума. Амфетаминовый психоз и не до разговора с кошками доводит, u know. Так. Коллекционер он или нет? Ли тоже падает на корточки. Достает телефон, чтобы заснять черные кроссовки Рыжего и белые носочки Зузы. Тошнотворное хрючево из пакета. Охуенный ракурс. Массивные колеса какой-то машины на той стороне улицы- визжат покрышками, останавливаясь. А че ты замолчал? Шэ Ли, все же, не прерывает видео-запись. Кривится, приподнимаясь, чтобы понять — кто прервал его веселье. Час от часу не легче. Подожди. Кажется, бред и амфетаминовый психоз, все-таки, не у Рыжего. Ли наблюдает за тем, как Хэ Чэн выходит из салона для пассажиров. А Гуань Шань вздрагивает, чувствуя гостя каждым позвонком. Чтобы не палиться, Шэ Ли вновь ныряет кепкой за бак — хотя его и так не видно, но лучше перестраховаться. Он слышит их разговор урывками. — Ты все еще здесь? Шорохи, гул мотора, раздражающий фоновый шум. — Нет… — бормочет Рыжий. — Нет, я… я чист. — Сколько уже? — Месяц. Шаги отдаляются. Змей наблюдает за тем, как ботинки и кроссовки устремляются за черный ход. Машина Чэна отъехала на платную стоянку — здесь все места забиты. Шэ Ли проходит следом. Прикладывает палец к губам, когда Зуза, облизывая усы, оборачивается в его сторону. Он не крадется мышью и вид имеет максимально непринужденный. Курьер в форменных кепке и мастерке. Уткнется в гаджет в любой момент, спрячет лицо за козырьком. Делов-то. Так он и поступает — тем паче, пара отошла недалеко от двери. Он встает за ней и подпирает спиной угол. — Уверен, что не нужны деньги? — Хэ Чэн щелкает зажигалкой. Затягивается. Сигаретой, кажется — из зазора не разглядеть. — Я все отдал… — Работаешь уборщиком? — Посуду мою, — раздражение в голосе. Все-таки выбрался. Змей чуть приподнимает брови. Круто — печенья жопой жуй. Только Чэну, кажется, на печенье похуй. — Мет тебе не по карману. — Отвянь… — Ну, и как жизнь? Какие планы на будущее? — Ты пришел за тем, чтобы перетереть за мое гребаное будущее?! — Ближайшее. Гребаное или нет — решай сам. Молчание. Счетчик минут на экране видео-записи мигает: идет восьмая. — Что за дело? — наконец, сдается Рыжий. — Все то же, — пожимает плечами Чэн. — Со мной — трое. Часть оплаты вперед. Дури будет столько, сколько унесешь. Оп-па. Змей настораживается. — Я завязал… не только с дурью. — Ответ дашь до полудня, — Чэн разворачивается на каблуках. Идет обратно. — Хэ Чэн!.. С-сука. Не круто. Печенья больше нет. И, судя по тому, как задрожали ладони Рыжего — в коробке остались только иглы. — Я согласен. «Я тоже согласен», — кивает себе Змей, отстукивая по сенсору большим пальцем. Так себе трофей. Но как пропуск на вечеринку покатит.