* * *
– Я в порядке, – машинально шепчет Мори, в сотый раз за время пребывания здесь, но впервые просыпается от собственного голоса. И наконец открывает глаза. – Я и вижу, – доносится скептический голос сидящего рядом Фукудзавы. Мори с трудом поворачивает голову на звук. – Именно поэтому я притащил тебя сюда на руках. – Ты сделал что? – хмурится Мори, глядя с недоверием. – А как, думаешь, ты здесь оказался? – Не знаю. Я ещё не успел задаться этим вопросом. В возникшей тишине Огай предпринимает слабую попытку осмотреться – за тёмными окнами над городом давно нависла ночь, бархатным полотном пробираясь в комнату. В полумраке очертаний мебели Мори смутно узнал дом Юкичи. Постепенно вспоминалось, что произошло днём – ровно до того момента, как он потерял сознание. Как Фукудзава нёс его сюда на руках – отчаянно не помнилось. Быть может, и к лучшему.* * *
– Твой трудоголизм однажды тебя убьёт, – причитает Фукудзава, недовольно склонившись над поглощённым работой Мори. – Не убьёт. Ты же этого не допустишь, – с улыбкой отвечает доктор, устало потирая переносицу. Мори такой же человек, как и все остальные, и так же равносильно чувствует усталость. Возможно, Фукудзава прав; с точки зрения логики. С точки зрения всего, чёрт возьми, он прав, вот только вместо Огая никто его работу не сделает. Юкичи и так достаточно помогал ему в последнее время, хоть и не был обязан. Вряд ли он думал, что Мори не заметит, к примеру, аккуратно рассортированную на столе документацию, которую доктор оставил в беспорядке прошлой ночью, уснув прямо за столом. – В мои обязанности не входит спасать тебя от переутомления, – фыркает Фукудзава. Мори, бросив на него быстрый взгляд, с удивлением обнаруживает, что мужчина сейчас похож на недовольного кота. – А если отбросить обязанности в сторону? – ухмыляется Мори, пряча истинное любопытство. А, может, просто усталостью навеяло. – А если отбросить обязанности в сторону, то тебе сто́ит отдохнуть. Твоя работа может подождать. – А твоя? – А моя может измениться. Огай понимающе кивает головой, его губ касается лёгкая улыбка. Мягкий тычок локтём в плечо заставляет его сдвинуться с места и под внимательным взглядом Фукудзавы отправиться, всё-таки, отдыхать. – Я принесу лекарства, – вдруг отзывается мечник, направившись к выходу из кабинета. – Что? Юкичи окидывает его скептическим взглядом, встречаясь с непониманием в усталых глазах. – Ты правда думал, что я ничего не замечу? – Фукудзава в лёгком недовольстве складывает руки на груди, продолжая прожигать мужчину взглядом. Мори – что-то новенькое – действительно начинает чувствовать себя некомфортно. Конечно, Огай надеялся, что Юкичи не заметит его лёгкой простуды, и так бы и было, если бы простуда оставалась в самом деле лёгкой. – И что меня выдало? – повержено вздыхает доктор, пытаясь по возможности удобно устроиться на старом жёстком диване. Фукудзава лишь сильнее сводит брови, выглядя теперь ещё более хмуро. В одном его тяжёлом взгляде так и читается невысказанное "ты вообще серьёзно?". Комнату, однако, мужчина покидает в молчании. За секунду до того, как за его спиной закрывается дверь, Юкичи слышит тихое "спасибо" и вздыхает обречённо, а взгляд его в мгновение становится мягче. В обязанности Фукудзавы действительно не входит спасать Мори от переутомления и заботиться, когда тот заболеет, но ведь обязанности могут измениться, верно? Потому всю ночь мужчина проводит возле Огая, ведя себя настолько заботливо, насколько к этому был приспособлен холодный самурайский ум. Мори противился лишь поначалу, и то больше для вида. Он уснул быстро, убаюканный чужой заботой, а Фукудзава так и не сомкнул глаз до самого утра, время от времени меняя холодный компресс на его голове.* * *
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Юкичи мягче, наклоняясь ниже, холодной по ощущениям ладонью касаясь лба Мори. Тот заторможено моргает, возвращаясь из размытых воспоминаний назад в реальность. – Я же сказал, я... – Скажешь "в порядке", и я обещаю, я влеплю тебе подзатыльник, – хмурится Фукудзава, однако ладонь от чужого лица убирает всё так же осторожно. – Вы так жестоки, Фукудзава-доно, – в привычной манере жалуется Огай, прикрывая покрасневшие глаза. – Вы вообще в курсе, что, как моему доктору, Вам положено меня оберегать, развлекать и заботиться? – Как твоему доктору, мне положено провести тебе воспитательную беседу по поводу того, почему не сто́ит так безрассудно относиться к своему здоровью. – Какая досада, что больше некому мне об этом постоянно напоминать, – Огай бросает на него пронзительный взгляд и, не отводя уставших глаз, продолжает. – Как в старые-добрые времена. Фукудзава не отвечает. Он вдруг чувствует, как на грудь словно опускается невидимый тяжёлый камень, сжимая рёбра и не позволяя полноценно вдохнуть. – Некому ругать меня за пропущенный завтрак. Некому толкнуть меня в плечо аккуратно, когда я допоздна засиживаюсь без сна в кабинете и вот-вот, кажется, увижу рассвет. Некому считать больше, сколько сигарет я выкуриваю в день, и на какой из них сто́ит остановиться. Как жаль, что это больше не ты. – Мори... – Ты можешь вернуться, – то ли просит, то ли предлагает Огай, срываясь на лихорадочный шёпот. – Я всё ещё жду этого момента. Я всё ещё жду тебя. Без тебя не то. – Мори, тебя лихорадит, – Фукудзава пытается прервать его монолог ласковым печальным голосом. – Мы поговорим об этом позже, – обещает он, поднимаясь на ноги. – В этом весь ты, Юкичи, – обречённо вздыхает Огай, отворачиваясь от него. – Ты всегда от меня уходишь. – Я принесу холодной воды для компресса, – объясняет Фукудзава, развернувшись в двери. – Сейчас вернусь. Когда Фукудзава возвращается в комнату, Мори уже спит. Он не просыпается, когда под ногами Юкичи скрипит деревянный пол, когда мужчина тихо присаживается на стул рядом, даже когда аккуратно кладёт ему на лоб холодный компресс. Мори не просыпается или по старой привычке делает вид – Фукудзава бы не поручился. Вопреки тому, что мог думать Огай, Юкичи прекрасно помнил всё, что они оставили в прошлом. С самого первого дня их знакомства Фукудзаву по пятам преследовало липкое чувство неуверенности – Мори был таким непостоянным и противоречивым, что даже видавший виды мечник не всегда мог с точностью предугадать, как к нему лучше подобраться. Иногда доктор был совершенно невыносимым, язвил без умолку, то и дело норовя задеть за живое, и временами даже преуспевал в этом. Иной раз Юкичи спускал на тормозах подобные выходки, но бывали случаи, когда он не оставался в долгу, выдавая что-то колкое в ответ. Каждый его ответ был лотереей – Огай мог молча развернуться и уйти в кабинет, почти показательно хлопнув дверью у Фукудзавы перед носом, или выпроводить мужчину из комнаты, угрожающе потянувшись за скальпелем; Фукудзава с тихим смешком размышлял – всерьёз ли, ведь ни одна из их "дуэлей" не заканчивалась победой Мори, если он дрался честно, что само по себе было редкостью. К большинству его трюков и уловок у Юкичи со временем выработался иммунитет. К большинству, кроме одной. – Я с Вами больше не разговариваю, – серьёзно говорит Мори, и тут же хмурится, по-детски поджав губы от обиды. И если прерогатива пары часов тишины (а может и больше, если повезёт), Фукудзаву только радовала, то с гримасой на лице напротив приходилось сложнее. Одна часть души, всё ещё здравомыслящая, подсказывала ретироваться куда подальше, пока Мори не передумал и не начал наигранно-жалостливо причитать на "бессердечного Серебряного Волка". Но что-то глубоко под рёбрами тянуло и зудело при мысли развернуться и молча уйти, оставив доктора один на один со своими накрученными мыслями. Фукудзава, сколько не пытался, не всегда до конца мог понять, когда Мори ему лгал о том, что чувствует; иногда Юкичи всерьёз задумывался, а чувствует ли тот что-нибудь вообще. В любом случае, Фукудзава ловил себя на мысли, что умышленно ранить Огая ему не хотелось; он был уверен – Мори определённо из тех, кто душевные раны переносит хуже телесных. Так он и стоял, прожигая взглядом напряжённую ровную спину Огая, думая обо всём на свете, но больше всего – как же, всё-таки, поступить. – Вы на сегодня свободны, – слова Огая доносятся до него холодком по спине. – Дальше я справлюсь сам. – Мори... – До свидания, Фукудзава-доно. И Фукудзава разворачивается, без слов покидает кабинет, тихо закрыв за собой дверь, и всё лишь для того, чтобы у самого входа в больницу устало привалиться спиной к стенке, сползти по ней медленно вниз, ругая себя и весь мир заодно на нескольких языках сразу, и, в итоге, остаться сторожить чужой покой хотя бы так, за стенами больницы. Утром, как только над городом начал простираться рассвет, Фукудзава покинул пределы клиники, отправившись в неизвестном направлении. До города он добрался относительно быстро, зайдя в первое попавшееся кафе. Фукудзава помнил (хотя и не знал, зачем), как Мори единственным верным способом заглаживал вину перед Элис или попросту успокаивал её истерики, когда та начинала капризничать. А ещё он почти помнил, какие именно пирожные были её любимыми. Юкичи размышлял над этим без малого полночи – и пришёл к выводу, что попробовать сто́ит. В кафе он покупает большую коробку пирожных, вдвое больше, чем обычно берёт Мори – чтобы хватило и капризной Элис, и капризному Огаю. По дороге назад в клинику Фукудзаву снова поглощают раздумья – обычно такой "фокус" со сладостями срабатывает только на детях; Рампо и есть ребёнок в самом деле, Элис и вовсе способность, но почему-то такой слабости поддаётся, а Мори... Мори всецело контролирует Элис, так что возможно, только возможно... – Смотри, Ринтаро, нашлась пропажа, – выглядывает из открытого окна Элис, ткнув пальцем в направлении Фукудзавы. – Я же говорила, что он вернётся. По лестнице наверх Фукудзава, к своему стыду, поднимается с лёгким волнением. "Я же говорила, что он вернётся", – так было сказано? Мори его ждал? Быть может, ему понадобилась помощь Юкичи, а его не оказалось рядом? И что он за телохранитель после этого? Дверь в кабинет открывается с тихим скрипом, и Мори тут же поворачивается на звук. – А, вот ты где, Юкичи. Где пропадал? – Глупый Фукудзава, гуляешь себе, а Ринтаро должен сам всю работу делать, да? – претенциозно доносится из-за спины Мори, когда Элис выглядывает из-за края его медицинского халата с недовольно нахмуренным личиком. – Если Ринтаро тебя выпроводил, это ещё не значит, что ты и впрямь должен его оставлять, дурак! – Элис-чан, милая, не нужно так грубо, – по-доброму осаждает её Огай, мягко улыбнувшись. – Мы взрослые люди и сами во всём разберёмся. К тому же, никто меня и не оставлял, верно, Фукудзава-доно? – Я... – только и смог протянуть Фукудзава, не найдя подходящих слов. И что это, скажите на милость, сейчас было? То есть обиду Мори за ночь как рукой сняло, зато теперь на него ополчилась вдвое более капризная Элис. Прелестно. Фукудзава задумался не мгновение, не проклял ли его часом кто. – Я... Был неправ вчера, прошу меня простить, – Юкичи легко склоняет голову, смирившись, всё же, со своей участью. – Это подойдёт в качестве извинения? – он достаёт большую коробку сладостей, которую всё это время держал за спиной, и кабинет тут же пронизывает восхищённый визг Элис. – Пирожные! Чур мои! – она пулей вылетает из-за спины Мори, с жадностью вцепившись в коробку, выбирает несколько самых больших пирожных и вихрем проносится к выходу. Огай и Юкичи молча переглядываются; Фукудзава – с полным непониманием, Мори – с трепетным восторгом. – Ребёнок, что с неё взять, – улыбается он, пожав плечами. – Она не ребёнок, – поправляет его Фукудзава. "Но ты – да", – проносится в голове мысль и улетучивается прежде, чем он успевает за неё ухватиться. – Вы меня искали? – прерывает тишину Фукудзава, подходя к столу и подставляя к Мори коробку с оставшимися пирожными. – Что? – Огай забавно непонимающе хлопает глазами, глядя на него снизу вверх. – Когда я подходил, Элис... – А, об этом. Вовсе нет, это милая Элис-чан что-то напутала, – беспечным тоном отвечает Огай. Фукудзава слушает без внимания, стараясь взглянуть в его глаза. Со вчерашнего вечера они словно потускнели. – Я не уходил. Ночью. Рука Мори, потянувшаяся к коробке, замерла на мгновение. – Подумал, что будет неправильно, если я оставлю тебя одного, когда сам же и обидел. – Не было никакой обиды. Я тебе солгал, – беззаботным тоном отвечает Мори, пожав плечами. – А твои глаза – нет, – ровным тоном отвечает мужчина, не сводя с него тяжёлого взгляда. Маска беззаботности Огая трескается лишь на мгновение, но Фукудзаве этого достаточно – Юкичи видит, как на секунду ещё больше тускнеет его взгляд. Кажется, он только что вычислил беспроигрышный способ различать ложь Мори.* * *
Проснувшись утром, Мори не застаёт Фукудзаву дома. Он лениво выбирается из кровати, чуть не задев лежащую на краю одежду. Не свою одежду. Аккуратно сложенная юката приятного оливкового цвета мгновенно привлекает ещё сонное внимание. Мори придирчиво рассматривает её, складывая на место, бросает короткий взгляд на свой плащ, бережно развешенный на спинке прикроватного стула, и выходит из комнаты. Ванную комнату в чужой квартире он находит по памяти. Когда Фукудзава возвращается, скрипнув входной дверью, Огай как раз выбирается из душа, застёгивая пуговицы на своей рубашке. – Не подошло? – Фукудзава ставит пакеты на пол, окинув его быстрым взглядом. – Что? – Юката. – Ах, ты об этом. В Мафии меня привыкли видеть таким, – Мори разводит руками, указывая на свою одежду. – Не хочу вызывать лишних вопросов. – Уже, – бурчит Фукудзава, поглядывая на него искоса. – Далеко собрался? Огай, выгнув бровь, бросает на него взгляд, словно Фукудзава спросил что-то до жути очевидное. – На работу, – отвечает Мори как само собой разумеющееся, пожав плечами. – Никуда ты не пойдёшь, – тоном, не терпящим возражений, перечит Фукудзава, глядя ему в глаза. – Вот как? – Тебе нужен отдых, ты едва на ногах стоишь. Обычно Мори всегда выигрывал у Фукудзавы в словесных перепалках, даже не прилагая особых усилий. Обычно, когда дело не касалось чего-то принципиально важного для Юкичи. Огай, сколько не думал, не мог понять, почему его благополучие, с годами, не вышло из разряда чего-то принципиально важного для его бывшего телохранителя. – Ты не можешь запереть меня здесь, – улыбается Мори, сунув руки в карманы брюк. – Могу. Это мой дом. – Не паясничайте, Фукудзава-доно, Вам не идёт. – Не будь дураком. В этот раз, когда тебе станет плохо, меня не окажется рядом. – Ты уже столько лет не рядом, забыл? Фукудзава едва заметно хмурится, Мори тут же отзеркаливает его эмоции. – Можешь идти, – холодно отзывается Юкичи, развернувшись и направляясь в сторону кухни. – Только я тебя больше на порог не пущу. Фукудзава чувствует его ухмылку кожей, мурашками по спине – Мори улыбается. Огай на пальцах одной руки пересчитал бы разы, когда Юкичи мог прибегнуть к подобным глупым манипуляциям. На пальцах одной руки можно и сосчитать, сколько раз это срабатывало. Огай не воспримет угрозу всерьёз, и Юкичи это знает. Просто так кажется привычней и уместнее, чем простое человеческое "мне не всё равно, я беспокоюсь, но не знаю, как дать тебе об этом знать". И всё же, это не даёт никакой уверенности, что Мори его послушает. Фукудзава, не оборачиваясь, добирается до кухни, набирает чайник с наивным расчётом на двоих и ставит его на плиту. В коридоре со скрипом открывается и тихо захлопывается входная дверь, и Юкичи почти слышно ругается себе под нос, пока не слышит тихие шаги за спиной. – Я не задержусь надолго, – тихо вздыхает Мори, садясь за небольшой кухонный стол. – Но не откажусь, если ты вдруг надумаешь угостить меня чаем. Или кофе. Да чем угодно. – Кофе вреден, – ровным тоном отвечает Фукудзава, шаря рукой по полке в поисках нужной коробки с чаем. Следом за ней он достаёт красивый керамический заварник с нежным узором цветущей сакуры. – Выглядите устало, Фукудзава-доно, словно не спали всю ночь, – подмечает Мори, потянувшись за своей чашкой, когда Юкичи, заварив чай, садится за стол тоже. – Неужто работали? – О тебе заботился, – зачем-то честно отвечает Фукудзава, одёрнув себя слишком поздно. – Мне ведь, как твоему врачу, положено, – добавляет он, передразнивая сказанное вчера Огаем. Ох. Мори, судя по искренне удивлённому лицу, рассчитывал услышать что угодно, но не это. – Спасибо, – тепло, почти ласково вдруг благодарит Огай, и уставший взгляд Фукудзавы смягчается. – Мне нужно будет отлучиться на время, в агентстве есть незаконченные дела. К вечеру вернусь, – начинает Фукудзава, когда молчание между ними затягивается и становится некомфортным. – Ладно. – Утром я купил лекарств. Разберёшься с ними сам? – Я доктор, забыл? Фукудзава помнил. И потому решил, что ничего такого не случится, если Мори пару часов пробудет без его присмотра. Ну право слово, не ребёнка же малого одного оставляет.* * *
Мори Огай, как и положено каждому уважающему себя врачу, на собственное здоровье забивает планомерно и кардинально. Потому, как только ему становится чуть лучше после утреннего горячего чая, Мори сразу же забывает и о собственной простуде, и о лекарствах, которые утром принёс Фукудзава. Пригретый поздним солнцем, Огай на пару часов ложится вздремнуть, но когда просыпается снова, чувствует себя уже не так хорошо. Оставшееся до прихода Фукудзавы время он проводит за рассматриванием почти позабытой со временем квартиры; случайные мелочи вдруг навевают воспоминания о другом, совместном прошлом, и, погрузившись в них с головой, Мори пропускает возвращение Фукудзавы. Когда чужие шаги доносятся совсем близко, Огай заторможено вздрагивает, выныривая из спутанных мыслей. Юкичи окидывает его быстрым оценивающим взглядом, мягко касается лба тыльной стороной ладони и, тяжело вздохнув, не спрашивает, но скорее констатирует: – Ты не пил лекарства, да? – Я и без них прекрасно обхожусь, – совсем неубедительно отвечает Мори, не пытаясь казаться серьёзным. – Хуже Рампо, честное слово, – причитает мужчина, вспоминая, где оставил утром злосчастный пакет, принесённый из аптеки. – Ведь как знал. Хорошо, что додумался отгул взять. – Отгул? – непонимающе хлопает глазами Мори, уставившись на мужчину. Доходит до него долго. – Будешь под моим присмотром. – Это лишнее, – слабо сопротивляется Мори, хмурясь от вдруг ставшего таким ярким света люстры. – Как скажешь, – фыркает Фукудзава, присаживаясь на кровать рядом, и начинает тихо шуршать упаковками лекарств. Этот звук неожиданно навевает на Мори странное чувство чего-то далёкого, забытого, но совершенно точно приятного. – Всё в порядке? – подаёт голос Юкичи, заметив расфокусированный взгляд. Мори в ответ запоздало кивает, медленно возвращаясь в реальность. – Как себя чувствуешь? – мужчина протягивает ему таблетку, название которой Мори не рассмотрел, и стакан воды. – Нормально, – отвечает тот, придирчиво рассматривая предложенное лекарство. – Огай, ради всего святого. Если не хочешь лечиться сам, хотя бы не мешай мне тебя лечить. – У меня голова болит, – сдаётся Мори, устало зажмурив глаза. – И горло. Ещё слабость. Больше, вроде, ничего. – Хорошо. С этим мы быстро разберёмся, – с облегчением вздыхает Юкичи. – Головная боль сейчас пройдёт, потом поспишь. А я пока чая с малиной сделаю. – Как с маленьким ребёнком, честное слово, – сопит Мори, уткнувшись носом в подушку и натягивая повыше тёплое одеяло. – Порою ты хуже ребёнка, – тихо отвечает Юкичи, радуясь, что Огай его не слышит. Вернувшись с кухни, Фукудзава застаёт уже спящего Мори и, не желая его будить, оставляет на прикроватном столике чашку ароматного чая, когда из-под одеяла доносится сонное: – Ты и сегодня уйдёшь? Мори вздыхает, в последний момент одёрнув себя, чтобы не потянуться рукой в поисках чужой ладони. – Никуда я больше не уйду, – тепло отвечает Юкичи, присаживаясь рядом, бездумно перебирает пальцами тёмные волосы. – Отдыхай. Утром я буду рядом.* * *
Фукудзава своё слово сдерживает – это первое, о чём думает Мори, проснувшись утром и увидев перед собой спящего Юкичи, примостившегося на самом краю кровати. И Огай правда не хочет его будить, но сто́ит лишь немного сменить положение, устраиваясь поудобнее, и его тут же настигает приступ хриплого надрывного кашля. Фукудзава просыпается резко, словно его окатили холодной водой. Мори глядит на него сонным виноватым взглядом, подтягивая край одеяла выше к подбородку. – Доброе утро, – заспанным голосом хрипит Фукудзава, потирая глаза. – Как самочувствие? – Да вроде... – силится ответить Мори, но приступ кашля не даёт продолжить слова. – Вроде нормально. – Я так и понял, – скептически отвечает Фукудзава, поднимаясь. "Зачем тогда спрашивал", – хочет съязвить Мори, но это грозит новым приступом кашля, потому он решает промолчать, бросив на Юкичи недовольный взгляд. – Я приготовлю что-нибудь на завтрак, – уже в дверях говорит Фукудзава, обернувшись. – Спасибо, я не голоден. – Ты не понял – это не вопрос, а утверждение. Я не позволю тебе пить лекарства на голодный желудок. – Ты ещё бульоном меня накорми, как маленького ребёнка. – Обязательно. Это "обязательно" не было просто шуткой. Покуда ответственность за здоровье Мори на эти несколько дней возлагалась на его плечи, Юкичи собирался подойти к делу со всей серьёзностью. Начать он решил с завтрака. Мори-то и в добром расположении духа завтраки, в своё время, часто пропускал (да и не только их в принципе). А уж заставить его поесть, когда он болеет... Фукудзаве казалось, что проще саму великую гору Фудзи на собственных плечах перенести в другое место. Но известный Серебряный Волк никогда не пасовал перед трудностями, какими бы они ни были. Даже если эти трудности – Мори Огай воплоти. Благо, опытом в таких делах Фукудзава не был обделён. Одному богу известно, сколько скандалов и ругани с болеющим Огаем он пережил. Фукудзава на быструю руку готовит на завтрак омлет и даже порывается отнести болеющему в комнату, но Мори, как бы не артачился, сам выползает на запах еды. Пока он тихо, без возмущений, разбирается с омлетом, Фукудзава принимается за следующий этап готовки.* * *
Юкичи очень быстро вживается в роль сиделки. Точнее, Мори очень быстро привыкает к нему такому. И начинает пользоваться своим положением. – Мне скучно, – недовольно отзывается Огай, растянувшись в кровати. – И что ты предлагаешь мне с этим делать? – Развлекай меня. Твоей идеей было упрятать меня сюда. – Как будто бы у меня на то не было причин. Этот диалог изначально обречён на провал. Как и многие их другие. И, как и много раз до этого, "ничья" в конечном итоге будет устраивать их обоих. – Что тебе почитать? – А? – Я спросил: "Что тебе почитать?". Первая и самая главная тайна Мори Огая – суть его способности, да и наличие её в общем. Вторая – раньше, в особенно редкие моменты, Фукудзава иногда читал ему вечерами, когда Мори не мог уснуть или просто был не в духе. Очень не в духе. Обычно этому предшествовала серьёзная потасовка, иногда сразу с несколькими мелкими группировками, и такая схватка выматывала их одинаково сильно, хоть вслух ни один из них предпочитал не признаваться. Они чувствовали усталость друг друга интуитивно: тогда Фукудзава наугад доставал из захламлённых полок случайную книгу, садился поудобнее на старом поскрипывающем диване и принимался читать вслух. Мори обычно устраивался где-то неподалёку, чаще всего полубоком или спиной к мечнику, чтоб тот не видел его довольного расслабленного лица. Фукудзаве не нужно было видеть, чтобы знать. – Так что? На лице Мори появляется едва заметная довольная улыбка. – Как обычно. Юкичи без малейшего замешательства поднимается со своего кресла, подходит к книжной полке и, не глядя, достаёт какую-то книгу. – И зелёный чай? – И зелёный чай.* * *
Несколько дней проходит для них обоих в ленивом безделии. Мори спит, ест, иногда, без особого интереса, переговаривается с Фукудзавой и неустанно слушает его голос. Сам Юкичи без устали читает Огаю страницу за страницей, едва ли не по часам следит за приёмом лекарств и незаметно радуется, когда Мори становится лучше. Но прежде, чем Огай окончательно поправился, ему стало хуже. С самого утра Мори рвался "на свободу", действуя на нервы Фукудзаве, наматывал кругами километры по маленькой квартире и был надоедливее обычного. Юкичи, с одной стороны, такой его бодрости был рад. И мог бы радоваться ещё больше, если бы от шумящего Огая не болела голова. Ближе к вечеру ситуация кардинально меняется. Мори вдруг затихает, привычная бледная кожа покрывается лихорадочным румянцем, а взгляд становится затуманенным. Фукудзава сразу догадывается о причинах таких изменений, но на всякий случай аккуратно касается тыльной стороны ладони его лба, тут же хмурясь. – Да всё нормально, – вяло отмахивается Мори, укладываясь в кровати и накрываясь тёплым пледом почти с головой. Юкичи поит его различными лекарствами, игнорируя слабые протесты, без конца проверяет температуру, но ситуация становится только хуже. Ругаться на Мори за безответственность по отношению к своему здоровью не хватает духу – тот и так едва живым выглядит, остаётся винить себя. Фукудзава не знал, как мог не уследить – утром, пока он возился на кухне, Огай проскользнул на балкон. Юкичи ненавидел сигаретный дым, и Мори, к своей чести, за всё время пребывания в его доме не выкурил ни одной, но даже у него есть свои лимиты. Когда Фукудзава его заметил, Огай пытался незамеченным вернуться в комнату. И у него бы получилось, не наткнись он на Юкичи в коридоре. – Ты одурел или издеваешься? – всерьёз ругается Юкичи, глядя на мужчину, представшего перед ним в штанах и одной только рубашке. – Что-то не так? Фукудзава не уверен, есть ли смысл читать морали. Обычно это всё равно не помогает. С самого утра в Йокогаме сыро и холодно. В такую погоду подхватить простуду – дело пяти минут, особенно, если ты и так болеешь. Но Мори безоговорочно уверен, что выздоровел, он чувствует себя прекрасно, значит можно со спокойной душой продолжить забивать на своё здоровье. Что он, собственно, и сделал, выбравшись на балкон без тёплой одежды. Он фыркает на возмущения Фукудзавы, мол, всё обойдётся, и какое-то время Юкичи даже в это верит. Пока Мори действительно не становится хуже. Фукудзава не на шутку пугается, когда даже спустя час после приёма лекарства Мори не становится лучше. Его лихорадит всю ночь, и Юкичи не отходит от него ни на секунду. Он вспоминает все свои медицинские знания, которыми когда-то делился с ним сам Мори. Холодный компресс на лбу Огая нагревается за считанные секунды, и Фукудзава поднимается, чтоб сменить его, но Мори в бессознательном бреду слабо хватает его руку и, не приходя в себя, шепчет бессвязно-безостановочно "пожалуйста, вернись". Юкичи с тяжёлым сердцем освобождается от его хватки и уходит, чтобы тут же вернуться с миской холодной воды и новым полотенцем для компресса. Спустя невыносимо долгих полчаса жар, наконец, начинает спадать. Но уснуть больше нет ни сил, ни желания. Фукудзава, точно непреклонная статуя, сидит у изголовья кровати ночь напролёт, иногда то ли бездумно, то ли сознательно, поглаживая большим пальцем горячую узкую ладонь.* * *
Если Мори Огаю совсем плохо, до невыносимого – он, сцепив зубы, примет помощь, преимущественно. Как только ему становится лучше – он тут же от неё отказывается. Утром, проснувшись у пустой постели, Фукудзава поначалу переживает, позабыв об этом. Но когда из коридора доносится шум и последовавшая за ним тихая знакомая ругань, всё становится на свои места. – Сбегаешь? – тихо спрашивает Юкичи, застав Мори врасплох. Тот чуть вздрагивает от неожиданности, переводя взгляд на возникшего в дверях мужчину. – Некрасиво, знаю. Но ты спал, и мне не хотелось тебя будить. Ты был очень добр, не сто́ит этим злоупотреблять. – Ты ведь ещё не поправился. Уговаривать остаться бесполезно? Мори пожимает плечами почти виновато. Почти. – Как и тебя, – с лёгкой насмешкой отвечает он, глядя в самую душу искрящимся взглядом. – Так и не надумали вернуться, Фукудзава-доно? У Вас было время подумать. Взгляд Юкичи вздрагивает лишь на мгновение – а, может, Мори и показалось вовсе. Они молча стоят в маленьком коридоре квартиры Фукудзавы, вслух не говоря ни слова, и только лишь им известным способом читают друг друга по взгляду. Но есть кое-что, что Мори уже (а, возможно, ещё) прочесть не может. Фукудзава, вопреки самурайской выдержке, человек, временами, весьма своенравный, и что-то иногда по-своему делает. Вернётся он тоже по-своему, не так, как просит Мори – не явно, только лишь душой. Старыми привычками, смягчившимся взглядом, беглой улыбкой, что укроется от внимательных глаз знакомых. Пока что только душой. Но разве не будет и того достаточно?