***
Припарковав свою подержанную машину с невзрачным серым тюнингом, Чимин проходит несколько кварталов пешком, в конечном итоге оказываясь посреди двора с обжитыми белым отребьем фургонами. Мужчина прячет руки в карманах, его лицо скрыто за темными очками и козырьком бейсболки. В центре двора стоят несколько вагонов без колес — как раз сюда мужчина и планирует зайти. Над дверью переднего вагона висит крест без перекладины, покрытый ржавой коркой. Святой двор при баптистской церкви, иначе и не назовешь это затхлое место с упавшим забором. Смотреть на него можно либо с сарказмом, чтобы отвлечь себя от мыслей о том, что происходит за дверью фургонов, либо с нескрываемым пренебрежением. Забитые под отказ мусорные баки, из которых вываливались мокрые от жира коробки из-под дешевой пиццы и смердящие консервные банки, розовые фламинго на общипанных лужайках, пепельницы в виде банок от сырных шариков в случайных местах и плотно осевший в воздухе дым дешевых сигарет — это место принадлежало тем, кого обзывают рэднеками. Чимин убирает рукой чью-то белую сорочку, чтобы пройти через сохнущее на натянутых веревках белье, и видит у вагона кучку дошкольников, копошащихся в пыльной земле, а рядом с ними — женщину в бигудях, ухаживающую за своими ногтями, сидя на пластмассовом стуле. Дети засовывали одуванчики и клевер в банки из-под пива. Мужчина протягивает им пару мелких купюр, найденных во внутреннем кармане джинсовой куртки, и просит не говорить об этом их родителям. Они даже не догадываются, что когда-то в этом кармане он хранил пакетик с белым порошком. Когда там не было кокаина, там был припрятан пистолет. Теперь же Чимин не держал у себя ни наркотиков, ни оружия, свято надеясь, что ни то, ни другое больше не понадобится ему. Пак стучит в дверь вагона и снимает с себя очки. — Доброго вечера, — блаженно улыбается ему ослепший на один глаз старик, хотя утреннее солнце еще только взошло над Вейстином. — Боги, ты так вырос! Проходи-проходи... — он зазывает Чимина внутрь, и тот облегченно вздыхает, понимая, что пожилой человек все еще помнит его, несмотря на свою деменцию. Хотя, быть может, тот просто принял его за кого-то другого. В отличие от Тэхена, Пак не стал бы оставлять требующее ухода животное со своим необратимо выживающим из ума дедулей, также нуждающемся в чутком присмотре. Однако это единственное место, связанное с семьей Ким, где полиция действительно не станет искать. Они думают, что старик давно отошел от наркобизнеса, уступив свое место сыну, погибшему несколько лет назад, и внуку, якобы оставившего деда в доме престарелых. На самом деле, Ким никогда не был намерен поступить с ним так. — Тэхен не с тобой? — старик жует свои искусственные десна, глядя сквозь гостя, что вытирал ноги о джутовый коврик, аккуратно закрывая за собой дверь. — Он заходил недавно... Тэхен, мой славный старый друг... — он не помнил, что младший Ким — его кровный родственник. — Он очень занят в последнее время, — спокойно врет Чимин, опускаясь на корточки при виде бегущего ему навстречу Ентана. — Попросил забрать собаку. Иди ко мне, вот так, — мужчина берет на руки шпица, радостно вылизывающего его пальцы. — Старый, старый друг... — вторит себе под нос старик, поглаживая золотой крест у себя на груди, — славный, хороший мальчик... Чимину кажется, что пожилому человеку было бы лучше в доме престарелых. Однако как бы гадко ни было это осознавать, только находясь здесь, он не представлял угрозы для бизнеса, в котором была задействована его семья. Окажись он в доме престарелых, и кто знает, что ему стукнет в голову? Что он может взболтнуть? Благо, местные приносили ему какую-то еду и иногда звали пройтись снаружи, а на ночь закрывали вагон, чтобы тот не сбежал, пропав без вести. Пак неловко стоит в дверях с собакой на руках, не зная, о чем ему говорить с этим несчастным человеком. Уйти так скоро кажется невежливым, старик всегда был добр к нему, когда еще был в своем уме, как, собственно, и сейчас. Ветхая, затхлая атмосфера старческого безумия застилала голову туманами сожаления. — Недавно ко мне явился ангел, — вдруг произносит сумасшедший, замирая на месте и встревоженно перебирая руками пыльный воздух. — Ангел? — переспрашивает Чимин, думая, что старик совсем сбредил. — Такие светлые волосы, — обвисшие складки на лице пожилого мужчины растягиваются в добродушной улыбке, — такая бледная, сияющая кожа... Он молился на коленях, прямо здесь! Как жаль, что Тэхен унес с собой Деву Марию... Пак бегает глазами по стенам вагона, решая, что безумец говорил с какой-нибудь из своих икон. Ентан ерзает на его руках, высунув язык. И как только бедная зверюшка протянула здесь так долго? — А глаза у него были отчего-то кошачьи, — усмехается старик, продолжая бесцельно бродить из одного угла в другой. Последние слова заставляют Чимина задуматься на мгновение — ассоциации рисуют в голове знакомый с юношества образ, но он тут же отмахивается от него. — Я, наверное, пойду, — стыдливо улыбается Пак, кладя вспотевшую ладонь на дверную ручку. — Постой! — широко улыбается пожилой мужчина. — Постой-постой-постой... — он начинает тихонько смеяться, будто на него вдруг наплыли теплые воспоминания. — Ты... — старик недоговаривает, начиная хохотать, — ты помнишь, как прострелил голову тому парню и тайской проститутке пришлось соскребать его мозги со стены?***
У Чимина ушло два года на то, чтобы кое-как отреставрировать свою жизнь. Срок, на самом деле, рекордный для человека с его прошлым. Никаких больше фальшивых удостоверений, одноразовых телефонов и грязных денег — в кошмарных снах, разве что. Когда-то он нырял с головой в море насилия, не глядя собирая автомат, и при этом умудрялся пить как не в себя, припудривая нос порошком. Ему даже говорили, что он был хорош в своем деле, но Пак чувствовал себя не более, чем пропащим человеком, прокаженным членом общества, в которое никогда толком не вписывался. Казалось, еще немного — и он догорит, как спичка, живя в таком ритме, потому однажды он твердо принимает решение соскочить. Нет, на самом деле, решение жило в его мыслях довольно давно, но завязать с криминалом получилось далеко не с первой попытки. Будь он частью мексиканского картеля, ему бы никогда не позволили уйти, на двух ногах — уж точно. Но Тэхен помог ему, проникся сочувствием к убийце, насколько позволил эгоистичный характер, и выдумал правдоподобную историю, чтобы Чимин смог отчалить в свободное плавание, в нормальную, скучную и предсказуемую жизнь — смертью Чимин был сыт по горло. Наверное, Ким сказал остальным, что Пак — ненадежный наркоман, который совсем уж задрал цену на заказы (как будто заказное убийство может оцениваться хотя бы в средних чеках, абсурд). В любом случае раз его отпустили, значит, нашли замену. Когда Ким Тэхен сел в тюрьму, Чимин обнаружил себя у ворот реабилитационного центра с дорожной сумкой, набитой долларами, и померанским шпицом под мышкой. Ему ужасно повезло, что он родился красивым и исключительно по этой причине миловидная медсестра предложила подержать собаку у себя, в противном случае Ентана бы пришлось оставить в питомнике. Привилегии красивых часто помогали ему в жизни, особенно с женщинами. Даже во время групповых занятий в реабилитационном центре, он, казалось, получал куда больше сочувственных взглядов, чем другие. И все же чувство вины за содеянное никуда не делось. Отказ от алкоголя и наркотиков — всего лишь одна маленькая, жалкая победа на фоне несоразмерных для здоровой психики угрызений совести за самое презираемое людьми преступление. Он, конечно, никому ни в чем не сознался, пусть и хотелось иногда обречь себя на заслуженные страдания. Жажда легких денег привязала тяжкий груз к его сердцу. Иногда эта невыносимая ноша заставляла Чимина просыпаться по ночам в холодном поту, заплаканным от разрывающей пустоты внутри. В конечном итоге реабилитация прошла довольно гладко. Многие из его приятелей в центре сдались после первого же приступа абстиненции. — Что мне делать теперь? — растерянно спросил Чимин у знакомой медсестры, когда его программа лечения подошла к концу. Позади него — чистилище; пристанище моральных калек, влекущих свое существование в ненависти к себе и ко всему вокруг. Впереди — бескрайняя душная пустыня, где за пылью и перекати-полем не видно абсолютно никаких перспектив. — Я помню, как ты рассказывал, что в школьные годы знакомые твоей матери часто просили посидеть тебя с их детьми. Неплохо ладишь с ними, да? Чимин кивает головой и принимает из чужих рук переноску с Ентаном. Кажется, он слегка набрал в весе от хорошей жизни. — Может быть, тебе покажется, что это не мужская работа, но няни неплохо зарабатывают в больших городах. Моя знакомая работает в Аракаде и прекрасно может обеспечить себя на свою зарплату. — Я предпочитаю не делить работу на мужскую и женскую, — Пак вежливо улыбается. — Кажется, это мой автобус, — после Вейстина машину ему пришлось оставить на свалке, просто на всякий случай. — Спасибо, — произносит он украдкой, застенчиво пряча взгляд. Ему казалось, что он не заслужил всей той заботы, которую ему дали в реабилитационном центре. Пока другие ели через себя, потому что их тошнило от ломки, Чимин оставлял добрую часть своей порции, потому что не считал себя достойным приготовленной кем-то еды. Голод — достойное наказание. Прислушавшись к совету знакомой, Пак решает, что следующей его остановкой станет мегаполис Аракада. Он купил себе новый современный телефон, на этот раз постоянный, нашел съемное жилье в тихом районе недалеко от метро, и всего через пару дней на его объявление о поиске работы няней откликнулась молодая женщина с двумя мальчиками. Сказала, что у него добрые глаза, — в очередной раз привилегия красивых сыграла в пользу Пак Чимина. Работа была тяжелой и чрезмерно ответственной, временами даже невыносимой, когда дети становились капризными, болели или вынуждали мужчину стирать простыни после своих ночных конфузов. Однако она заставляла Чимина чувствовать себя по-настоящему ценным. Пак никогда не брезговал, потому что его любили, искренне, как любят отца или старшего брата, и это как-бы окупало потраченные нервы. Да и, справедливости ради, предыдущая его работа была гораздо более грязной, причем во всех смыслах. Казалось, дети на подсознательном уровне чувствовали, что внутри он тоже ребенок, наивный и искренний в своих побуждениях. И в то же время он сумел стать для них отцом, которого им так не хватало. Вскоре и мать мальчиков стала заглядываться на него так, как не смотрят на своих работников. Чимин вовсе не был против задерживаться допоздна, а иногда и на несколько суток подряд, чтобы просто составить ей компанию. Он вовсе не был против хотя бы такой имитации семейной жизни. Однако ему это не светило. Это был вечер пятницы. Вечер кино. Тэмми, мать детей, опустила голову на его плечо, когда они сидели на диване в ожидании начала «Касабланки». Мальчики возились на полу с попкорном, сделанным в микроволновке, тщательно перемешивая его с мармеладными червячками — это холестериновое удовольствие разрешалось им исключительно в такие вечера. В гостиной пахло маслом и карамелью. Чимин наклоняется к женщине, тепло которой ощущается им уже как жизненно необходимое, и нежно целует ее в лоб. Он знал, как обращаться с Тэмми, потому что вырос без отца. Он понимал, чего ей не хватало, в чем та нуждалась сильнее всего. Может быть, он использовал ее, чтобы убежать от своей бесконечной вины и скрыться за благими делами, но Пак Чимин не вдавался в настолько глубокие размышления. На самом деле, Пак был довольно простым человеком. Вдруг в его кармане завибрировал телефон. Фильм уже начался, поэтому мужчина вышел из комнаты на задний двор, чтобы не мешать другим смотреть, а заодно покурить. Номер, отображенный на дисплее, не был ему знаком, но он принял звонок без задней мысли, игнорируя легкое покалывание в груди, означавшее ничто иное, как тревогу. — Алло? — спрашивает Чимин, параллельно чиркая зажигалкой у кончика сигареты, которая должна была убрать его внезапное беспокойство. — Надеюсь, ты скучал по мне, амиго, — басит знакомый голос, который Пак хотел бы забыть. — Тут такое дело: завтра меня выпускают из тюрьмы, и так уж вышло, что меня совсем некому забрать. В общем, мне нужна твоя помощь... Снова.