Всё, о чем не ведает день, знает ночь

Догорающая свеча потрескивает в окутавшей их тишине. Тёплый свет выхватывает из плотной темноты алеющую груду сбившихся простыней, мимолётно касается холодных каменных стен, мягко опускается на человека, лежащего у Ингильмундра на груди, и, будто устав, лениво путается в тёмных растрёпанных прядях. В висках всё ещё пульсирует не успокоившееся после скомканной близости сердце. Между ног влажно от подсыхающих слюны и семени. Искусанные губы привычно находят горячий лоб, спрятанный за спутанными, влажными от пота кудрями, и почти нежно прижимаются к нему. Больше всего Ингильмундр ненавидит эти тихие минуты, пока сон не заберёт его разум. Этельстан спит, привычно уткнувшись носом ему в плечо. Он всегда засыпает, прижавшись к нему поближе, словно в желании спрятаться, скрыться в его объятиях от вины и стыда, что по утру накроют его с головой. Иногда Ингильмундру его даже жаль. Тяжело смотреть, как любовник мечется, силясь оправдать себя перед своими несуществующими богами. В такие моменты Ингильмундр особенно благодарен своим предкам за то, что он не христианин. Первое время он думал, что ему будет нелегко даваться двойная игра: проповедование чужой веры, постоянное присутствие при персоне будущего короля, жизнь среди чужих и тайные встречи со своими людьми… Но он на удивление легко вжился в свою шкуру лазутчика и теперь терпеливо ожидал момента, когда её можно будет сбросить с себя за ненадобностью. Его любовник в последнее время разбит и вымотан мыслями, что гнетут и пожирают его изнутри. Ингильмундр проводит с ним много времени, и, хоть он не слывёт человеком проницательным, не может не видеть, как его внутреннее пламя дрожит и блёкнет под напором мучительных сомнений и страхов от скорых перемен. Замёрзший кончик носа тычется в разгорячённую шею, и Ингильмундр невольно вздрагивает. Тело пробирают мелкие мурашки от охватившего озноба. Но он и не думает отстраниться — только сильнее прижимает любовника к себе, укрывая оголённые плечи одеялом. Он соврёт, если скажет, что легко отдаст эту незамысловатую, полную притворства жизнь взамен на верность своему народу и семье. Быть может, когда правда вскроется, ему нечего будет сказать своему проигравшему обманутому королю. А быть может, он и вовсе не успеет с ним попрощаться. И тот умрёт, отдав своим глупым богам душу, не зная, что его предал тот, кто всегда был подле него. Чем дольше тянутся дни и ночи, тем отчётливее Ингильмундр понимает, что желает этого исхода больше прочих. Он не хочет знать, сколько им отведено и кто из них умрёт первым. Но, каждый раз засыпая, он чувствует, как всё, что надежно скрыто при свете дня, задавлено и погребено, пробирается к нему по ночам, оседает на груди неподъёмными грузом, душа и мучая. И, пока догорает свеча, острые края тяжёлых теснящихся в груди чувств и оборванных, отрезанных по живому мыслей режут и ранят его, как настоящий клинок, врезаясь в беззащитное горло по самую рукоятку. Даже во снах, что нехотя сменяют удушливые мысли, он вновь задыхается и снова и снова падает остывающим телом под ноги своего короля.