кодекс фонтейна

Защита… менее чем убедительна. Даже несмотря на то, что кожа Нёвиллета ещё не остыла из-за течки, ему по-прежнему бесконечно трудно сосредоточиться на повествовании, которое адвокат рисует для аудитории. Он говорит наполовину загадками, наполовину преувеличениями и, в отличие от новых или опытных юристов, которые не встречаются взглядом с леди Фуриной, отказывается отводить взгляд. Нёвиллет видит напряжение в её плечах и переминание с ноги на ногу; он не избавит её от этого. — Как вы можете видеть, мой клиент не проявлял халатности. Истец не смог не только доказать, что мой клиент был обязан проявлять заботу, но и то, что такое предполагаемое нарушение обязанностей стало причиной ущерба, причиненного обвинителем. Следовательно, справедливость должна восторжествовать, и это дело будет рассмотрено в пользу моего клиента. Это самая прямолинейная вещь, которую мужчина сказал за все утро. Впечатляюще. — Что? — рявкает адвокат истца, прищурив глаза. — Предполагаемое нарушение? Ваш клиент был пойман на выходе из камеры после комендантского часа! Омега в долгу перед Альфой по закону! В лучшем случае, извращенный аргумент, но, судя по хмыканью Фурины, она, кажется, по меньшей мере развлекается. — Долг? Какой долг! — говорит защита. — Просто потому, что есть закон, это автоматически не делает его основанием для судебного иска! Вы хотя бы изучали Кодекс? Ах, личные оскорбления. Нёвиллет должен вмешаться. Но… в его пальцах ощущается беспокойное покалывание, и он откидывает волосы в сторону, стараясь, чтобы они не терлись о его затылок. Он старается не показывать блокатор запаха, спрятанный под воротником. — Конечно же, большое вам спасибо! В недавних поправках четко сказано, что на любого Омегу, уличенного в нарушении правил, Альфа может подать в суд, лично, если он понес в результате ущерб. — Это!.. Нёвиллет наблюдает, как театральный адвокат защиты напрягается и начинает быстро перелистывать свой экземпляр кодекса. Даже отсюда Нёвиллету видно, как кривятся его губы и на лбу выступают капельки пота. (И, конечно же, адвокат истца прав. С юридической точки зрения. С этической и практической точки зрения Нёвиллет склонен был бы не согласиться, но это ещё один человеческий вопрос, в который он не сует свой нос слишком сильно.) — Даже если это так, — говорит защита, игнорируя, как его клиент беспокойно похлопывает его по плечу, — вы действительно ожидаете, что суд почувствует жалость к вашему клиенту, потому что он, Альфа, укусил моего клиента? — Ваш клиент соблазнил моего! — Он выносил мусор! — Это, конечно, один из способов выразить это! — Достаточно. Громоподобный голос Нёвиллета разносится по комнате. Чаша весов уже некоторое время балансирует между виной и невиновностью, и даже если Фурина наклоняется вперед со своего места, поглощенная драмой, Нёвиллет не может позволить этим людям выставлять зал суда на посмешище. — Значит, это ваше окончательное утверждение, что ваш клиент был вынужден укусить ответчика? — Брачный укус, не меньше. Вряд ли это то, что можно просто спрятать под ковер… — Для него это не будет иметь значения! — перебивает ответчик, поднимаясь со своего места и разводя руками. — Альфа не чувствует связь так как Омега. У Альфы может быть их сотни, если они действительно этого хотят. Я должен быть тем, кто подаст в суд! Я тот, кто придёт в отчаяние из-за этого! Взгляд Нёвиллета устремляется на дрожащего обвиняемого. Это невысокий мужчина с раскрасневшимся от ярости лицом, рыжими волосами и дрожащими руками, сжатыми в кулаки. Ему не может быть больше двадцати с небольшим, и теперь он связан с Альфой, который хочет отправить его раскаиваться под воду. Это тоже то, о чем Ризли предупреждал его? Последствия стигм против Омеги и волновой эффект законов? Нёвиллет хмурится еще сильнее. — О, заткнись! — огрызается истец, тоже поднимаясь со стула рядом со своим адвокатом. Пространство между двумя противоположными балконами бесконечно, и все же его недостаточно. — Говоришь так, как будто я получил от этого некоторое удовольствие. Твой запах был даже не настолько хорош. Трость Нёвиллета вонзается в землю. Раздается грохот, разносящийся по комнате и заставляющий замолчать двух придирчивых мужчин и их адвокатов. Все взоры обращаются к Верховному судье, и, несмотря на надвигающуюся течку, лишь одной из причин, по которой Нёвиллет чувствует себя так плохо, внезапно он окидывает комнату суровым взглядом. — Каков предполагаемый ущерб? В случае халатности необходимо доказать не только элементы обязанности, нарушения и причины, но и ущерб. Что именно вы понесли? Истец колеблется. Он смотрит на своего адвоката, затем пожимает плечами и, наконец, смотрит на Нёвиллета с более кротким выражением лица, чем раньше. — Моя репутация, ваша честь. Если кто-нибудь узнает, что я пытался спариться с таким Омегой, как он… — И вот оно, леди и джентльмены! Достаточная причина, чтобы отослать этого жалкого Омегу подальше, где подобное больше не повторится! В конце концов, закон призван защищать, не так ли? Какого еще бедного Альфу постигнет такая участь, если этого чрезмерно соблазнительного Омегу оставят незаконно бродить по улицам Фонтейна после комендантского часа? — вмешивается леди Фурина. Её слова качают чашу весов, освещая сторону вины ярче, чем раньше. — Видите ли, это яркий пример того, зачем были нужны эти законы! Вы, конечно, не должны меня благодарить. Я здесь просто для того, чтобы служить добросовестным гражданам Фонтейна! Законодательный орган, в конце концов, разработал и ввел их в действие по настоянию Фурины, но кто такой Нёвиллет, чтобы добавлять мелкие детали? (И он знает, что законодательный орган был движим страхом, мечтами о водных глубинах и смертях. Слухи неуклонно распространялись в течение последних нескольких недель.) Бросив острый взгляд на весы, Нёвиллет раздраженно вздыхает. — Суд признал подсудимого виновным. На этом всё. Возможно, это вызывает удивление в его кратком постановлении или в том, как главный судья поднимается со своего кресла и уходит, чтобы ознакомиться с внутренней работой суда. В любом случае, Нёвиллет извиняется с последней каплей изящества, которая у него есть, поскольку его кожа начинает ощущаться как ощетинившаяся иглами, он наполняется энергией, кости наливаются свинцом. Ризли. Ему нужно позвать его.

* * *

Ризли находит его в кабинете Нёвиллета. — Если бы не наплыв новых заключенных, люди начали бы подозревать, почему они так часто видят меня здесь, — говорит Ризли, входя в комнату и хрустя костяшками пальцев. Он едва сдерживает смех, говоря: — Обычно наши жизни так часто не пересекаются, — когда в воздухе ощущается резкий запах. Цитрусы. Нёвиллет сидит в своем кресле, сгорбившись над письменным столом. Бант, который обычно поддерживает порядок в его волосах, развязался, и теперь серебристые и голубые пряди украшают его тело и дерево. В воздухе витает что-то терпкое, как лимон, но сладкое, как свежая вода. Словно дергаемый за невидимые ниточки, Ризли подходит ближе. Не его шаги и не его слова пронзают туман. Нет, это тонкий аромат дыма и огня щекочет сверхчувствительный нос Нёвиллета. Он поднимает голову, показывая испачканные потом документы. — Ризли, — говорит он более сухим голосом, чем он когда-либо помнил. — Сиджвин прислала мне несколько бальзамов, которые могут помочь, — говорит Ризли, подходя к столу и склонив голову набок. — Сказал ей, что я занимаюсь благотворительностью в нерабочее время и доставляю их друзьям друзей. — Очаровательно. — Губы Нёвиллета изгибаются в подобии улыбки; его сердце сжимается так, что грудь кажется слишком тесной. — Я… прошу прощения, что позвал тебя так скоро. Похоже, я что-то просчитал. Я был уверен, что у меня есть еще как минимум два дня. Ризли качает головой. — Такое случается. Нет смысла ломать над этим голову. Внезапно Ризли оказывается рядом. Он прикладывает обнаженное запястье к затылку Нёвиллета. Облегчение наступает мгновенно. Поток спокойствия захлестывает Нёвиллета, и впервые за несколько часов он может ясно мыслить. Он осторожно переводит взгляд на герцога, прежнее остекленение немедленно исчезает из его глаз. — Спасибо, — тихо говорит он. Ризли не отвечает. Он пощипывает мягкие бугорки на пахучих железах Нёвиллета. Одно только это действие заставляет лицо Нёвиллета стать темно-красным, а его зубы впиваются в нижнюю губу, чтобы не издать неприличный звук. — Э-этого будет достаточно, — утверждает Нёвиллет, поднимая руку, чтобы упрямо толкнуть другую. — Там, откуда ты родом, — начинает Ризли тоном, приобретающим ту отстраненность, которая обычно приберегается для гораздо более поздних встреч, когда одежда сброшена, а слова небрежны, — как относятся к Омеге? Нёвиллет чувствует, что предательство разъедает его изнутри, хуже, чем когда-либо. Раскат грома в небе — напоминание о его долге, о небесном руководстве, которое было дано ему так давно, о первом из многих столпов, которые либо рухнут, либо будут восстановлены. — Там это не одно и то же, — говорит Нёвиллет, каждое слово — капля дождя в бесконечном океане долга, — Омега и Альфа. По крайней мере, здесь это закодировано не так. — Люди есть люди, — соглашается Ризли без доказательств, но каким-то образом все равно зная. — Что же тогда делает человека человеком? — спрашивает Нёвиллет, и нежное прикосновение пальцев возвращается к его затылку, успокаивая всплеск тревоги и бурление в животе от того, что многовековая работа была прервана, ниточка за ниточкой. — Что делает сердце? — Сострадание. — Ризли проводит большим пальцем по разгоряченной коже. — Верность. — Он убирает волосы, прикрывающие горячий кончик уха. — Сочувствие. — А если у человека нет всего этого? Должны ли они быть бессердечными? Смех Ризли грубоват, когда он протягивает руки вперед, прикладывая ладонь к щеке Нёвиллета и двумя пальцами сжимая его подбородок, чтобы поднять его взгляд и встретиться глазами. Некоторые назвали бы его ледяным, но в этот момент он напоминает Нёвиллету о самых заколдованных и священных водах, спрятанных в горах, куда не может добраться порча. — Ты мне это скажи. Слова гремят в голове Нёвиллета. Он думает о том, чтобы снова подняться в небо, но потом думает о том, чтобы утонуть в прохладных водах здесь, в Фонтейне, рядом с нацией, охваченной тревогой и смятением. Он закрывает глаза. — Давай отведём тебя обратно на место. Пока что твой запах достаточно хорош. Это напоминает Нёвиллету, что у всех действий есть последствия и цель. Прикосновение к коже и нежные ласки — не что иное, как маскировка аромата Омеги, греха нации. Ризли использует его, несмотря на их прошлое, и Нёвиллет не может расстраиваться из-за этого. В конце концов, разве он не делает то же самое? (Люди могут быть такими эгоистичными.)

* * *

Предварительная течка продолжается. Нёвиллет устраивает гнездо на своей кровати, превращая подушки и одеяла в ряд тканных перегородок. Матрас покрыт более плотными тканями, а одежда Ризли лежит самым верхним слоем. Ризли, должно быть, знает, что лучше не дразнить и не критиковать Омегу в период течки, потому что он тратит свое время на заваривание чая вместо того, чтобы наблюдать. Он хороший человек. Когда Ризли возвращается, шутливо одетый только в трусы и с подносом, на котором стоят чайник и две чашки чая, Нёвиллет замечает, что черных повязок у него на шее нигде нет. Исчез и блокатор запаха, и Нёвиллет тратит непомерное количество времени на изучение изгибов его обнаженного тела теперь, когда они не охвачены первобытной страстью. — Ты взял бальзамы? — первым делом спрашивает Ризли, ставя поднос на прикроватный столик. Нёвиллет в одном длинном нижнем белье, колени подтянуты к груди, подбородок прижат к ним. Его обычно бледная кожа покрыта капельками пота, а губы, припухшие от того, что он кусал их, чтобы оставаться сосредоточенным, приоткрываются, как будто для ответа. Но затем они закрываются. Ризли присаживается на край кровати. Взгляд Нёвиллета следует за ним, останавливаясь на затылке, покрытом крошечными волосками. Он сдерживает желание отбросить их в сторону. Как это было бы неприлично. Ризли, должно быть, чувствует, куда он смотрит, потому что взгляд, которым он одаривает Нёвиллета, означает пассивное согласие. Нёвиллету этого недостаточно. В конце концов, мужчина имеет право на свои собственные секреты. (День ото дня это утверждение рушится все больше, как статуи семерых в самых смутных воспоминаниях.) — Любопытно, да? — Ризли подносит руку к шее и делает это за него. Пальцы убирают волосы и обнажают шрам в форме следов от зубов. — Наверное, это не то, чего ты ожидал. Я бы сказал, что у меня часто такое бывает, но… Но он никогда никому не показывает. Взгляд Нёвиллета перемещается от каждого шрамообразного углубления и, наконец, останавливается на отсутствующем взгляде Ризли. — Как давно это было? — спрашивает он. — Несколько лет, — говорит Ризли. — Прежде чем ты начнешь переживать из-за меня, не надо. Это не было нападением или борьбой за власть. Нёвиллет хмурит брови. — Укус Омеги не оставляет шрамов. Не таким образом у людей. Улыбка Ризли не достигает глаз. — Верно. — Значит, Альфа. Нёвиллет сожалеет, что высказал очевидный вывод. Их обоих окутывает тяжелое молчание, и даже в беспокойной наступающей течке Нёвиллет знает, что совершил социальную ошибку. Как странно для Ризли доверить еще одну часть себя Нёвиллету, человеку, который позаботился о том, чтобы он не упал в морские глубины и не умер забытым. Рука Ризли опускается. Он издает что-то вроде смешка, в некотором роде с придыханием, прежде чем коснуться коленки Нёвиллета. — Мы больше не видимся, если это то, из-за чего твое милое личико так некрасиво. Я бы не стал так предавать партнера. Румянец Нёвиллета соперничает с алостью его губ. — Я не предлагал… — Он замолкает. — Всё разваливается. Не всё строится надолго. Мы, люди, склонны забывать об этом и довольствоваться тем, что у нас есть, — Ризли, несмотря на слова, не звучит снисходительно или разочарованно. Возможно, в некотором роде задумчиво, но не резко или осуждающе. — Поэтому вы это освещаете? — Недоумевает Нёвиллет. — Социальная стигматизация и потенциальные юридические последствия? Ризли пожимает плечами. — На самом деле это меня не беспокоит, — говорит он. Итак, это память. Нёвиллет слышал, как многие люди выбрасывают знаки своего прошлого в попытке начать все заново. Когда это шрам, человек делает все возможное, чтобы выжить. Нёвиллет, по крайней мере, может понять это. — У тебя когда-нибудь был кто-нибудь? Внимание Нёвиллета переориентируется. Он трижды моргает. — Прости? — Партнер. Пара, я полагаю. Не уверен, как это называется там, откуда ты родом, но я понимаю, если вопрос слишком личный. Смех Нёвиллета звучит немного хрипло, когда он качает головой. Улыбка начинает распускаться. — Я бы подумал о том, чтобы приготовить себе чай, пока я вхожу в течку, — признается он. — Если мы уже вступаем на эту незнакомую территорию, я полагаю, что ещё несколько нарушений не причинят никакого вреда. Ризли уже сломил тенденцию Нёвиллета избегать личных проблем. Он справедливый судья, который не может быть предвзятым, но Ризли с самого начала доводил кулаки в перчатках до этой границы снова, и снова, и снова. Нёвиллет прочищает горло, когда на него устремляется выжидающий взгляд. — Мы не были парой, но когда-то кто-то был. Недолго, и наши взгляды ужасно разошлись. Так часто бывает, когда имеешь дело с теми, у кого долгая жизнь. — Значит, это был не смертный, — замечает Ризли, беря кончики волос Нёвиллета между пальцами и начиная заплетать их в косу. Нёвиллет позволяет это. — Кто-то вроде тебя или что-то другое? — Похоже, но не совсем. — Нёвиллет не хочет вдаваться в подробности, просто не может. Люди могут ограждать себя от боли воспоминаний, но бессмертные не застрахованы от такого поведения. Иногда это проще. — У людей течки случаются чаще, поэтому были ограниченные случаи… ах, такого рода взаимодействия. Ризли фыркает от смеха, когда коса становится длиннее и выше. — Трахались не ради удовольствия? Звучит грубо. Нёвиллет задыхается. — Ризли, — предостерегает он. — Мы взрослые мужчины, конечно, мы можем называть вещи своими именами? — Изогнутая бровь Ризли искривляется от саркастического веселья. Нёвиллет чувствует, как его охватывает жар, сильнее, чем когда-либо. Нет, это не совсем так. Это смесь смущения, жара и чего-то нового, чего-то непохожего. Он сглатывает сухость в горле и отвлекается, наблюдая за косой. Мысли Нёвиллета блуждают. Ризли сказал, что это принесло ему пользу, и между ними всё ещё остается много недосказанного. Что Ризли выигрывает, скрывая Омегу? Конечно, его преданность и долг перед Нёвиллетом не заставили бы его нарушить закон. Мысль, что, возможно, герцог питает к нему слабость, даже не начинает приобретать смысла для Нёвиллета. Люди не рискуют своими средствами к существованию из-за мимолетного чувства. Это просто нерационально. — Ранее у нас было судебное разбирательство, — говорит Нёвиллет после некоторого затишья в мирной тишине; коса у него почти до затылка. — Да? Разве у тебя они не каждый день горстями? Взгляд Нёвиллета испепеляет. Смех Ризли смягчает резкие линии. — Альфа с силой укусил Омегу, с которым не был партнерами. — А. — Ризли коротко гудит. — Это… — Омега предстал перед судом. — Что? Тогда Нёвиллет видит это. Гнев в глазах Ризли. Годы боли, которые гноятся и клубятся в ледяной синеве, обычно наполненные сдержанным весельем. Там живет зверь, раненое животное, и несправедливость, о которой говорит Нёвиллет, хлещет по нему как кнут. Оно рычит. — Это влияет на эти правила? — Ризли спрашивает, затаив дыхание. — Архонты, Нёвиллет. Даже ты, должно быть, устал от лицемерия? Даже ты. Тело Нёвиллета напрягается. Коса падает между ними, и Ризли обхватывает голову руками. Медленно он начинает регулировать свое дыхание — когда оно успело стать таким неровным, таким затрудненным, таким быстрым? — Я не буду принимать это на свой счет, — решает Нёвиллет, непривычный к кислому привкусу на губах и изменению собственного запаха. — Тогда прими мой гнев, насколько отсталыми становятся законы как таковые, — говорит Ризли, поднимая голову от ладоней. Нёвиллет не упускает их дрожь. — Ты утверждаешь, что законодательная власть несет ответственность за законы. Это просто бюрократическая волокита. Они не могут пройти без согласия Архонта и твоей подписи под ними. Ты замешан в этом. Нёвиллет хмурится. Этот вопрос задевает за живое. — Хотя, возможно, это и так, я с ними не согласен. Есть разница. Что необходимо для защиты жителей Фонтейна… — Защиты? Вы отправляете их на бойню. Тишина. Нёвиллет наблюдает как зритель, посторонний в своей собственной жизни, как Ризли собирает из гнезда ровно столько одежды, чтобы выглядеть презентабельно, и направляется к двери. Нёвиллет не останавливает его. Когда он уходит, тишина становится удушающей, и резкий металлический привкус в аромате Ризли не остается незамеченным. Ризли уходит, а Нёвиллет проводит свой день перед течкой без сна.