в клочья

      Ризли — массивная тяжелая фигура над ним, груда мышц, и все в нем большое, грубое и практически животное. «Пожалуйста, нет нужды сдерживаться» снова просит Невиллет, но это не потому, что у него есть какое-то особенное желание оказаться разорванным в клочья; просто он лучше других знает, каково это — сдерживать свою натуру, и скромно полагает, что также лучше прочих знает Ризли.       Он не ошибается — он узнает это позже. Ризли внимательно смотрит на него, на лице нет и тени улыбки, и ожидание почти заставляет Невиллета поежиться, но он совсем не шевелится и не выдает своего беспокойства — на самом деле, это намного легче, чем делать обратное.       — Я сделаю тебе больно, — наконец говорит Ризли. «Ты не понимаешь, о чем просишь» читается в его голосе, взгляде и всем существе. От него пахнет сигаретами и вином, которое они выпили раннее.       И это старый разговор, старая причина их дискуссий, но Невиллет не согласен. Ради всего святого, ему слишком много лет, он весь — древняя элементальная сила, и Ризли хорошо об этом осведомлен. Тем не менее, он все еще осторожен. Невиллет не знает, как к этому относиться.       — Я не хочу, — медленно начинает он, осторожно подбирая слова, потому что в случае Ризли честность всегда была лучшим оружием, — Чтобы ты… действовал… вопреки самому себе. Раз уж на то пошло, должен заметить, что я крепче большинства.       В глазах Ризли — борьба и сомнения, как будто он выбирает, с каким из заявлений поспорить в первую очередь.       — Ты человек настолько же, насколько и я, — говорит он, и это, конечно же, спорное и смелое заявление. Невиллет уже готовится возразить, аргументов у него более чем достаточно, но Ризли не позволяет ему и слова вставить и продолжает, — Человеческие тела хрупки, Невиллет, и в этом смысле твое тело мало чем отличается. Даже если в нем находится сила, способная уничтожить всю нацию одним чихом.       — …Я считаю, ты намеренно приукрашиваешь факты, — медленно отвечает Невиллет. Это лишь наполовину серьезный ответ, и, к счастью, Ризли понимает это — уголки его губ едва заметно дергаются, но глаза остаются серьезными. Невиллет мягко выдыхает. — И все же… не стоит. Уверяю тебя, я прекрасно осознаю, о чем прошу.       — Ты знаешь, что быть сдержаннее это вовсе не… «действовать вопреки»? — спрашивает Ризли с искренним любопытством, слегка наклонив голову набок. Жест придает ему странное сходство с псом. Невиллет держит сравнение при себе. — Я не какое-то там животное, Невиллет.       Он шутит, но сердце Невиллета все равно пропускает удар.       — Я знаю. Прошу прощения. Я имею в виду: не нужно беспокоиться обо мне. Сделай все так, как хотел бы сделать… ради своего удовольствия.       — Не извиняйся, — возражает Ризли уже рефлекторно, а потом серьезность в его взгляде сменяется чем-то вроде развлечения и недоверия. — То есть… правильно ли я полагаю, что ты предлагаешь мне использовать тебя, Невиллет?       Невиллет чувствует, как краснеют кончики ушей.       — …Я не думал о такой формулировке. — признается он. Но не отрицает — теперь предвкушение покалывает на кончиках пальцев искрящимся напряжением. Внизу живота тепло и тяжело.       — Ты станешь моей смертью, — вздыхает Ризли, а затем, — Хорошо. Будь по-твоему.       Потому что: Невиллет ни в коем случае не хрупкий. Он стройный и тонкий, он сшит нитями изящными и элегантными, но эти нити соединяют не фарфор, а силу, превосходящую силу богов. Когда Ризли целует его и его острые зубы рвут Невиллету губы, он не ломается, а стонет и подается навстречу. Другое дело: Ризли едва ли позволяет. Удерживает на месте своими сильными руками, вдавливает всем весом в постель, это даже не клетка — кандалы.       Ризли не нужно делать многое, чтобы Невиллет чувствовал себя безвольной тряпичной куклой. Это необыкновенно, своего рода фантастически, то, как просто им управляет этот человек. Когда Невиллет думает об этом — громкие мысли и тяжкое бремя, плечи снова оседают под грузом веков — возможно, все, чего хочет обладающий властью человек — существо, какая, в сущности, разница? — это подчиниться кому-то другому.       Должно быть, что-то о том, что Ризли редко похож на человека, обладающего властью. Легко забыть, что в его практически единоличном подчинении целая тюрьма, легко пасть жертвой напускной простоты — Невиллет тоже велся, со всей своей дурацкой древностью и опытом, со всеми летами за спиной, и все же был пугающе очарован любой из частей Ризли. «Ты странный» однажды сказал ему Ризли, легкая фраза без злобы и даже намека на оскорбление, и если бы это был не Ризли, то Невиллет непременно бы подумал, что сделал что-то не так. Но Ризли смотрел на него чуть приветливее и честнее, чем смотрел на всех остальных, и приподнимал уголок губ, и его брови не были сурово сведены к переносице — Невиллет сходил с ума.       Он снова сдавленно стонет в чужой рот, отчетливый привкус крови — своей ли, Ризли, он уже не понимает — пытается дернуть руками, но Ризли сдавливает его плечи и целует сильнее. Он вжимается в Невиллета одетым пахом, толкается, и Невиллету уже кажется, что он распят.       Человечность странная — сотни лет вовсе не помогли Невиллету составить иное мнение. Он думает, странно быть человеком — странно и тяжело, так много противоречий, так много вещей, которые нельзя просто понять, нельзя прочитать и как следует зазубрить. Он полагает, что наслаждение болью должно быть одной из таких вещей, но это та вещь, которая отозвалась в нем согласием, а не очередным вопросом — и это только радовало. Когда Ризли вдавливал пальцы в его бедра или кусал до крови шею и плечи, когда тянул за волосы так, что начинали слезиться глаза — Невиллету нравилось. Ему казалось — дурная мысль, наверняка навеянная дымкой наслаждения — он никогда не чувствовал себя живее.       Почти нежно Ризли целует в уголок губ, мазнув щетиной по щеке, затем ловко переворачивает его на живот. Ладонями — крупными и сухими, Невиллет помнит каждую мозоль кожей и губами — ведет по телу, мнет и щипает кожу на бедрах, прежде чем раздвигает ноги. Невиллет пытается дышать ровно и спокойно, но Ризли просто не дает шанса: он быстр и беспощаден и не оставляет и секунды на передышку. В другой момент его ладонь давит Невиллету на спину — камнем вниз — а сам он наклоняется и снова кусает. Ризли вообще — нравится кусать. Он, на самом деле, временами очень напоминает волчонка.       Смазка теплая, но пальцы Ризли большие и по-прежнему грубые. Затем — укус где-то в области загривка. Острые зубы прокусывают кожу, и Невиллету скорее чудится, чем по-настоящему ощущается запах крови. Он прикусывает ладонь скорее инстинктивно — он не совсем стесняется или стыдится собственных звуков, но иногда просто не может по-другому — и Ризли, конечно, реагирует мгновенно: рука в волосах тянет на себя, вверх, зубы Невиллета рефлекторно разжимаются вместе с болезненным высоким стоном из глубины груди.       — Нет нужды сдерживаться, — скрипит Ризли то ли насмешливо, то ли серьезно — Невиллет уже не может разобрать.       Невиллет всегда сдается постыдно быстро. Ему стоило бы привыкнуть, что все собранные слова и уговоры не сдерживайся, я не сломаюсь, все в по-ряд-ке неминуемо превращались в бессвязное эмоциональное месиво, стоило Ризли как следует его коснуться, но он никак не мог запомнить — либо же просто признать — а Ризли всегда помнил. Поэтому и был снисходительно сомнителен, всегда же, как по протоколу, предлагал передумать, и временами Невиллет не понимал, для кого соблазн больше.       Растяжка — уже привычное приятно-болезненное покалывание. Ризли обкусывает и вылизывает его плечи и шею. Затем тянет свое тело вверх, вытаскивая пальцы, внутри хлюпает — Невиллет издает протяжный протестующий стон раньше, чем успевает осознать чувство пустоты — и прикусывает кончик острого уха, и Невиллет на краю сознания понимает, что горит — смущением и избытком чужой ласки. Ризли вылизывает его ухо, и Невиллет дрожит так сильно, что думает, что вот-вот потеряет сознание.       Ему плохо-хорошо, но по большей части, безусловно, очень хорошо. Он чувствует себя немного грязным и очень грешным. Ему нравится, но он никогда не признается в этом вслух, и он рад, что в случае с Ризли это и не требуется. Ризли читает язык тела и взглядов так же хорошо, как и слушает настоящие слова, и это в нем завораживает — глупо, быть может, это просто Невиллет лишался всякого чувства объективности, когда речь заходила об этом человеке. Он не возражал.       Ризли разбирал на части, а затем разрывал в клочья. Так он работает в крепости, такой он и в жизни. Когда Невиллет — разможенный и расплавленный, ни одной связной мысли или образа в голове — думает, что вот уже все, он рывком входит внутрь — у Невиллета из груди выбивает остатки воздуха и вырывается первый обрывистый всхлип. Ризли на секунду замирает — всего мгновение, Невиллет бы даже не заметил, но бесформенные остатки самосознания напомнили: ему нравится, как ты плачешь.       Непорядок, видимо подумал бы Ризли, какие такие остатки. И начинает двигаться, грубо, быстро и глубоко, и Невиллет окончательно теряет связь с собственной головой.       Рука Ризли снова в его волосах — вдавливает щекой в матрас. Другая, кажется, где-то на бедре, либо на талии, пальцы впиваются в кожу и оставляют следы, прикосновение горит — раскаленная метка, но у Невиллета все тело — сплошная лава и расплавленный металл. Он себя совсем не помнит. Кажется, плачет — точно плачет, глаза закатываются к потолку, в какой-то момент пальцы Ризли оказываются внутри его рта, давят на язык. Невиллет вздрагивает, как от разряда электричеством по всему телу, задыхается и давится, и Ризли движется грубее, грубее, резче. Невиллет не сомневается: если бы они были на полу, от его колен мало что осталось бы, как сейчас ничего не осталось от его здравомыслия и контроля.       Наверное, Ризли снова кусает. Кожа на шее пылает, плечи саднят, бедра ноют, а в голове — пустое блаженство. Пожалуйста, молил бы Невиллет, но не может собрать в голове ни единого слова. Весь ваш, ответил бы Ризли, потому что ему не нужны слова, чтобы знать, чего от него хотят.       Он прижимается к спине Невиллета всей грудью, тяжело дышит в затылок, над самым ухом, отпускает и ставит руки по обе стороны от его головы, чтобы далее сдвинуться с усилием нерушимой скалы. Невиллету кажется, что он кончил уже как минимум дважды. Ризли что-то говорит, хрипло и на выдохе, он не может разобрать, а затем его ладонь оказывается на члене Невиллета. Перед глазами вспыхивают звезды.       Ризли трахает его так, будто пытается похоронить. Он тяжелый и горячий, теперь так близко и тесно, и тело Невиллета крупно содрогается с каждым его толчком. В животе тоже тяжело и горячо. Волосы лезут в лицо, в рот и в глаза, но он не может сосредоточиться ни на чем — всего слишком много. Рука Ризли на члене, его грубые толчки, волосы, тяжесть в животе, кровоточащие укусы и наливающиеся синяки, нёга во всем теле — сладкая и тягучая, как патока. Много, много, много, Невиллет полон всем — обострившимися чувствами, беспорядочными эмоциями, он полон Ризли — им от начала и до конца. Восхитительная пустота.       …не знает, как все заканчивается. Такие вечера, ночи — они часто завершаются похожим образом. Невиллет открывает глаза, и внезапно его уже не вбивают бешеными толчками в кровать, Ризли не накрывает его своим широким телом со спины, а лежит прямо перед ним, аккуратно касаясь его лица рукой — внимательный взгляд. Запоздало до Невиллета доходит окружающая их обстановка — ночь за окном, его квартира, спальня, мягкая кровать и дорогое постельное белье из Инадзумы, которое теперь следует поменять — и его тело наконец начинает принадлежать ему самому. Покалывающие укусы и корни волос, ноющие синяки, отяжелевшие ягодицы и низ живота. Засохшая сперма на животе и между ног, кровь на губах — вкус железа. Запах пота, вина и сигарет.       Ризли наклоняется к нему и прижимается губами куда-то к подбородку. Он задерживается там — прижатый к Невиллету, оставляет маленькие поцелуи по его челюсти — затем отстраняется и аккуратным жестом убирает волосы с лица за уши.       — Спасибо, — бормочет Ризли. Голос хриплый, как будто он весь день только и делал, что курил и молчал, но Невиллет знает, что это не так. Собственному голосу он тоже не доверяет.       — Не уверен, кто из нас должен другому благодарность, — все равно бормочет он, слабо улыбаясь. Ризли хмыкает. Невиллет тянется к его руке и осторожно переплетает их пальцы. — Спасибо.       Ризли сжимает его ладонь в своей.       — Когда угодно.       Невиллет прикрывает глаза. Он силится не уснуть — знает, что утром пожалеет, если сейчас не пойдет в душ. Ризли двигается, и матрас прогибается под его перемещениями; потом Невиллет чувствует, как его сгребают в крепкую, уверенную хватку и поднимают на руки.       — Право слово, не стоило, — возражает он скорее по привычке, но уже расслабляется в объятьях Ризли. Ему не нужно открывать глаза, чтобы знать, что они идут в ванную.       — Знаю. — просто отвечает Ризли. Невиллет прислоняется к его теплой груди, слышит размеренный стук сердца и чувствует, что живет.