(Не)спасение

       — Ты ведь можешь это прекратить, — срывается Адам, когда выносить душераздирающие крики Сэма становится совсем уж невмоготу, и в упор смотрит на Михаила. Люцифер неумолим. Адам мрачно думает, что в этом нет ничего удивительного. Отдых Люциферу не требуется, а злости у него в избытке. Боковое зрение замечает яркую вспышку пламени. Крик Сэма перерастает в вой. — Я не стану этого делать, — безразлично отвечает Михаил, который даже не поворачивает головы и смотрит куда-то в абстрактное пространство. — Почему? — Адам действительно не понимает. Страха, как ни странно, нет совсем, хотя есть понимание, что и Люцифер, и Михаил могут сделать с ним что угодно. — Ты настолько боишься своего брата? Или он сильнее? — Я должен был выполнить волю отца, — тон Михаила не меняется, но голову он все-таки поворачивает. Адам вздрагивает, когда видит пустоту в своих же глазах. — Тогда он мог бы вернуться. Сэм Винчестер помешал мне это сделать. — Чего? — Адам открывает рот. Он знаком с братом слишком мало, чтобы бросаться на его защиту, но терпеть абсурдную несправедливость не намерен. — Серьезно? Ты решил сделать крайним Сэма? Ты совсем?.. — оскорбление Адам удерживает на кончике языка, вспомнив, с кем разговаривает. Но промолчать и не высказать остальные мысли, он не может. — Что вообще мешало твоему отцу самому разобраться с Люцифером? Ладно, я понял, он неугодный сын и накосячил, так кому, как ни отцу его наказывать? Весь этот ваш план, по-моему, полная туфта. Но даже если у твоего старика стремное чувство юмора, и он бы реально пришел после вашей битвы, то винить Сэма — это подло. Если он оказался сильнее вас обоих, это ваша проблема. — Ты закончил говорить? — на лице Михаила — его собственном лице, и это так странно видеть со стороны — не дрожит ни один мускул. — А что, хочешь снова швырнуть меня в пустоту, чтобы не слышать? — это такая дерзость, что Адам уверен, что расплатится за нее. Михаил не отвечает и отворачивает голову. Секунды проходят, но ничего не происходит. Адам кусает нижнюю губу и морщит лоб. Крики Сэма не смолкают ни на миг. От них звенит в ушах, а нервы натягиваются как струны. Но мысли все равно лезут в голову. Адам прерывисто вздыхает, когда понимает, что дерзил Михаилу он полуосознанно, но специально, потому что видел в заточении возможность избавления от реальности, в которой находиться совсем не хочется. Рука взлетает к лицу, трет его. Адам горько усмехается. Никакие жесты изменить ничего не помогут и облегчения не принесут. Он сам согласился стать сосудом Михаила, и вот что из этого вышло. Теперь ему остается только принять последствия. Размышления сворачивают куда-то не туда. Адам перебирает слишком серьезные для себя мысли о том, что стоит лучше продумывать последствия своих поступков. Понятное дело, можно ошибиться. Иногда бывают разные обстоятельства, и все идет наперекосяк. Но хотя бы пытаться учитывать самые очевидные варианты стоит всегда. О том, правильным ли был поступок Сэма, думать не хочется вообще. Это слишком по-живому. Адам ловко уходит от этих мыслей к построению догадок, пришел ли бы реально отец Михаила и Люцифера. Назвать его Богом язык не поворачивается даже в мыслях. Что-то такое, будто интуиция, упрямо твердит, что нет. Адам привык больше полагаться на мозги и факты, но все больше хочет согласиться. Слишком уж бредовым выглядит весь план. Только ангелы, которые похожи на детей в своей легковерности, и могут за него держаться. Неуверенность в себе, забытая в череде сумасшедших событий, оживляется. Адам начинает сомневаться в собственных суждениях и думает, что это он может чего-то не понимать. Не мог же Бог — только вдуматься, действительно Бог — так жестоко пошутить над своими детьми или так подло и бессердечно их обмануть. Конечно, не мог. Значит, это ему, Адаму, не хватает мозгов, чтобы увидеть всю картину. Новорожденная интуиция толкает к совсем другим мыслям, которые кардинально отличаются от пришедших из-за сомнений. Самая смелая из них в том, что им всем, и людям, и ангелам, крупно не повезло, потому что Бог оказался большим куском дерьма. Адам пугается сам себя. Он сжимает голову руками, неожиданно для себя понимает, что она болит, и пятится в угол. Он сойдет с ума, точно. Слушая крики Сэма, которого не прекращает пытать Люцифер, ощущая липкие отчаяние и безнадежность, которые наполняют воздух, видя безразличие Михаила. Он сойдет с ума. Голова болит сильнее. Адам жмурится. В мыслях истеричная самонасмешка о таблетке аспирина и стакане воды. Дышать трудно. Касание к плечу легкое. Адам подпрыгивает и резко открывает глаза. Михаил смотрит на него и касается холодными пальцами лба. Боль отступает. — Возможно, в твоих словах есть доля истины, — голос Михаила все еще исполнен безразличия, но в его глазах есть что-то живое. Адам облизывает губы. — Нельзя винить противника за то, что он оказался сильнее. Виновен в такой ситуации только ты сам. — Аа… Михаил, я говорил совсем не к этому, — пытается объясниться Адам. — В смысле да, я не считаю, что Сэм виноват, но… — Я не смогу ему помочь, даже если бы хотел это сделать, Адам, — перебивает Михаил. Есть в его голосе намек на извинение или это он себе его придумал, Адам понять не может. Он разрешает себе верить, что все-таки есть. Так хотя бы получается почувствовать себя чуть менее одиноким. — Люцифер не сильнее, но здесь ему проще использовать свою силу. На его стороне также преимущество ярости. Но я могу помочь тебе. Человеку в клетке придется тяжело. Позволь мне сохранить тебя. То, как Михаил говорит, и то, что он говорит, приводит только к мысли, что он не оставил идею исполнить план и хочет сохранить себе сосуд для будущей битвы. Ведь, наверное, когда-нибудь они выберутся из клетки. Но так все равно, что именно движет Михаилом. Адам согласно кивает, потому что все, что угодно будет лучше, чем остаться в одиночестве и позволить страху и безысходности уничтожать себя.