∞
— Салют, принцесса. — Привет, Ликси. Парень с ослепительной улыбкой и поцелованными солнцем скулами задорно смеётся и запрыгивает со стороны школьного двора на подоконник класса, выхватывая из-под носа Хёнджина тетрадь. — Над чем пыхтишь? — он смотрит на перевернутое вверх тормашками задание и, забавно морща нос, высказывает своё презрение: — Фу, геометрия. У Феликса новая царапина на подбородке, руки в ссадинах, пропуски по всем дисциплинам и, как следствие, недопуски по экзаменам. Но даже в его сожжённых до состояния соломы волосах Хёнджин видит одно сплошное очарование. Его парень — главный хулиган школы, он настоящая ходячая катастрофа, бомба замедленного действия. Но то, как жадно он целует Хёнджина иногда посреди коридора, прямо за спиной у учителя, лишая лёгкие воздуха, заставляет его чувства в груди взрываться фейерверками. И Хёнджин любит его до умопомрачения. — Салют, принцесса! — Отъебись, Хан, — только одному человеку позволено безнаказанно так называть Хёнджина, и это его парень, а уж точно не жалкая копия. У Хан Джисона такие же выбеленные волосы, вот только улыбка не очаровательная, а до жути раздражающая. Ещё и щёки эти, вечно пафосно расфуфыренные. Если бы Хёнджину не приходилось кисточку своими руками держать, он бы точно их не пожалел, чтобы навалять Джисону так, что мало не покажется. И пусть Феликс дулся бы на него ещё неделю, наказывая отсутствием секса и даже не отсасывая. А секс со своим парнем Хёнджин любит до безумия. Феликс дикий, ненасытный, рассыпается в его руках ослепительно яркими эмоциями, в которых Хёнджин тонет и захлёбывается. И пусть после этого он рассекает по школе со следами укусов и багровыми разводами на теле, он не стыдится этого. А специально демонстрирует, чтобы все завидовали. — Сегодня стрелка на том же месте. Пойдёшь, Ликс? — спрашивает Джисон, переводя взгляд на друга. Тот делает вид, что глубоко задумался, хотя Хёнджин знает наверняка, что от очередной дозы адреналина Феликс едва ли откажется. Он всегда против таких его вылазок, и они уже не раз это обговаривали, но сошлись на том, что младший пообещал быть осторожным и при первой серьёзной угрозе тут же сваливать. Зато после драк Феликс первым делом всегда идёт к своему парню зализывать раны. А потом и его всего целиком, потому что на адреналине ему хочется трахаться. И в постели он вытворяет нечто невообразимое, за гранью разумного. — Во сколько? — спрашивает он Джисона, а сам задумчиво скользит взглядом по лицу Хёнджина, и одному дьяволу известно, что в его светлой головушке творится. Потому что хоть голова и светлая, но мысли в ней — зияющая голодной тьмой бездна. Она проглядывает в его глазах, поглощая солнечный свет и души всех тех, кто посмеет в неё заглянуть, без остатка. — Сразу после уроков забились, — Джисон облокачивается спиной на подоконник по другую сторону от Феликса и машет рукой кому-то из одноклассников, ожидающих их на футбольном поле. — Тогда пойду, — он наклоняется ниже, почти раскладываясь на парте Хёнджина, и тянет его на себя за подбородок, впиваясь в губы жадным поцелуем, а, отстраняясь, опаляет их низким жарким шёпотом: — Жди меня вечером, принцесса. Затем, ловко спрыгнув наружу, хватает Джисона за запястье и тянет за собой на поле.∞
Их любовь пишется искрами на внутренней стороне век, вышивается на запястьях нитями вен, рисуется дыханием на разгорячённой коже и оставляет незаживающие ожоги на сердце. Хёнджин припадает губами к шее распластанного под ним парня, слизывая пульс с сонной артерии и солёный вкус рассыпанных по телу созвездий. Феликс мечется как дикий зверь, пойманный в ловушку, хватаясь руками за его плечи и оставляя ногтями на коже красные полосы. Им нужно быть тихими, потому что родители Хёнджина уже вернулись домой после работы и готовятся к ужину на кухне этажом ниже. Феликс тихим быть совсем не умеет, но страх оказаться пойманными распаляет разум и внутренности, заставляя до боли закусывать ребро ладони, жмурить веки до искр из глаз и глушить рвущиеся стоны в подушку, переворачиваясь на живот. Хёнджин с восторгом принимает всё, что даёт ему его сумасшедший парень: глубокие царапины на плечах и спине, укусы, засосы на всех возможных и невозможных частях его тела. И родители наверняка догадываются, что не геометрией они занимаются за закрытыми дверями, но тактично молчат. Они у Хёнджина вообще замечательные и единственного сына любят безумно. А Хёнджин безумно любит Феликса, который так послушно принимает его в себя, прогибаясь в пояснице и жадно толкается бёдрами навстречу. Хёнджин шипит от переизбытка ощущений и сжимает руками его узкую, как и он сам весь, талию, удерживая на месте. — Хёнджин-а, — хрипло скулит тот, вытягивая вперёд руки и цепляясь пальцами за край кровати, — кончи в меня, а? Этот ангелоподобный демон прекрасно осведомлён, как разрушительно влияют на Хёнджина просящий тон и вежливые слова, которые так редко вылетают из его грязного рта. — Пожалуйста? И Хёнджину этого вполне достаточно. Содрогнувшись всем телом, он делает ещё несколько хаотичных толчков и изливается в тесное жаркое нутро. Не выходя и продолжая слабо толкаться бёдрами, он наклоняется над Феликсом, оставляя сладкий поцелуй на торчащих позвонках между лопатками, и накрывает его возбуждённый член ладонью. Тот подрагивает в его длинных пальцах и после пары движений пачкает живот и простыни. Обессиленно падая, они сплетаются в жаркий влажный клубок из конечностей на чистой половине кровати. Хёнджин рисует пальцами и губами на груди Феликса невидимые картины и невесомо покрывает поцелуями свежие ссадины на тыльной стороне ладоней. Его творение такое совершенное, и дело не столь в художнике, сколько в самом холсте. — Мне надо в душ, — Феликс лениво выпутывается из объятий и тянется за поцелуем — он обожает целоваться, и Хёнджин в уме делает важную пометку: любит это делать с ним. У них есть ещё около получаса, пока, по традиции вежливо отклонив приглашение родителей Хёнджина с ними поужинать, Феликс не сбежит домой. Поэтому Хёнджин находит в себе силы подняться и сменить постель до того, как тот вернётся из его ванной. Феликс возвращается в таком же виде, как уходил — абсолютно нагим, но пахнет от него уже не сексом, а хёнджиновым вишнёво-ванильным гелем для душа. Юркнув к нему под бок, он со стоном потягивается и обвивает его всеми конечностями. Их любовь пахнет как ваниль и спелая вишня. — Мы сегодня вдвоём против пятерых пиздились. Джисону нос разбили, а он кому-то, кажется, челюсть подправил, — Хёнджин слушает молча, вплетая пальцы в его влажные волосы, не одобряя, но и не осуждая — он прекрасно знал, на что идёт, начиная встречаться с Феликсом. — Уверен, эти трусливые крысы в ближайшее время к нам не сунутся. — Я тоже надеюсь, — имея в виду нечто гораздо большее, Хёнджин нежно прижимается губами к виску младшего. Тот стонет низко, тая под ласками, и снова требовательно тянется за поцелуями. А целуется он до одури потрясающе. — Уверен, что не хочешь присоединиться к нам на ужине? — с маленькой искоркой надежды всё же спрашивает его Хёнджин, когда они ненадолго отстраняются, чтобы перевести дыхание. Феликс морщит нос и потирает глаза, а Хёнджин отнимает его миниатюрную руку от лица и переплетается с ним своими длинными пальцами. — Сестра сказала, что приготовит сегодня моё любимое. Не могу ей отказать, ты же знаешь, — Феликс возится, переворачиваясь на другой бок, и в своей любимой манере прижимается спиной к груди Хёнджина — тот готов поклясться, что уже помнит наизусть все меланиновые узоры на его острых лопатках. Он прижимает Феликса к себе, скользя ладонями по впалому животу и впиваясь пальцами в тазовые косточки. А затем тянется вперёд и целует его в шею, ведя носом вверх по ещё влажным волосам на затылке. Феликс в его руках вздрагивает и прижимается ягодицами к снова возбуждающемуся члену, и то, что они оба без одежды, делает ситуацию ещё более волнительной. — Ты что, снова меня заводишь? — голос Феликса от возбуждения становится ниже, и у Хёнджина перехватывает дыхание. — За что только мне такой похотливый парень достался? — И это говорит тот, кто сейчас в моей кровати лежит абсолютно голым! — фыркает старший и мстительно прикусывает его за кончик уха, поигрывая языком с металлическим колечком пирсинга. — И я же знаю, что тебе нравится. Феликс прогибается назад в пояснице, откидывая голову ему на плечо, с трудом сдерживает хриплый стон и тяжело дышит. — Ладно, — успокоив наконец сбившееся дыхание, соглашается он с самим собой. — Ещё успею отсосать тебе до ужина. — Смотри, аппетит не испорть, — заливисто смеётся Хёнджин, уворачиваясь от ощутимых тычков маленькими кулаками в рёбра.∞
— Детка, что на тебе надето? — возмущается Хёнджин шёпотом, чтобы не привлекать внимание других посетителей кинотеатра. На Феликсе рваные чёрные джинсы, держащиеся на худых бёдрах с божьей помощью, тонкая белая майка с глубоким вырезом и накинутая поверх всего этого великолепия его любимая кожаная куртка. — А хочешь, будет ничего? — шепчет жарко он в самое ухо, приподнимаясь на цыпочках. Хёнджин забывает иногда, насколько его парень трогательно маленький. Они покупают карамельный попкорн — их вкусы в этом очень удобно сходятся. Не сходятся только в том, какое кино смотреть, потому как Хёнджин любит мелодрамы, а Феликс предпочитает боевики и фантастику. И это одна из причин, по которой Хёнджин получает однажды своё милое прозвище. — Думаю, у меня на тебя гиперфиксация, принцесса, — томно шепчет на ухо Феликс, когда в зале гаснет свет, и кладёт свою маленькую ладонь на бедро старшего, нежно поглаживая. — Потерпи до конца фильма, пожалуйста, я очень давно ждал эту экранизацию, — Хёнджину, конечно, льстит, что его парень с ним такой озабоченный, но фильм посмотреть действительно хочет — этот роман один из его любимых. Но ближе к середине фильма сдаётся без боя, когда Феликс почти забирается к нему на колени и глубоко толкается горячим языком в рот, жадно вылизывая. Хёнджин лишь радуется, что предусмотрительно купил билеты на последний ряд в полупустом зале, когда, ловко расстегнув его джинсы, Феликс становится перед ним на колени и берёт то глубоко, то толкая за щеку. Он бросает снизу вверх на Хёнджина томные взгляды, и его горящие в темноте глаза отодвигают на второй план происходящую на экране драму. Для Хёнджина вообще ничего не существует во вселенной, кроме Феликса, в тот самый момент, когда у него искры из глаз и бёдра неконтролируемо вверх дёргаются в попытке излиться как можно глубже в узкое горло. Хёнджин рукой приподнимает подбородок своего парня, ведёт большим пальцем по опухшей влажной губе и проталкивает его в жаркий рот, надаваливая на язык. Он чувствует внутри остатки своей спермы вперемешку со слюной и вибрацию его низкого голоса. Доведя себя рукой прямо через узкие джинсы, Феликс кончает прямо в них, прижимаясь щекой к колену старшего. — Хороший мальчик… — шепчет Хёнджин на английском, пусть даже его голос тонет в звучащем саундтреке, Феликс отлично считывает по губам и сумасшедше улыбается. Они едут к Хёнджину на такси и пользуются тем, что в этот субботний вечер дом в полном их распоряжении. Феликс накидывается с поцелуями и диким желанием, стоит входной двери за ними захлопнуться. Торопливо скидывает на пол куртку и тонкую майку, помогая Хёнджину выпутаться из футболки и позволяя прижать себя к холодной стене лопатками. — Хочу почувствовать тебя везде, принцесса, — хрипит он низко и закусывает губу, прогибаясь в пояснице, прижимаясь к его паху болезненным возбуждением. — Любой каприз, любовь моя, — Хёнджин обводит языком солнечные узоры на ключицах, поцелуями осыпает нежную кожу на шее, прихватывая зубами выпирающий кадык и зализывая, и оставляет метку за ухом. Феликс растекается в его руках раскалённым оловом, впивается ногтями в широкие плечи и сильнее вжимается лопатками в стену, откидывая назад голову. То, что чувствует Хёнджин — даже больше, чем просто чувства, это одержимость, безумие и помешательство. Он любит своего парня отчаянно, на всех поверхностях, раскидывая об этом по дому постыдные воспоминания. — Теперь я точно не приму приглашение остаться на ужин, — низко смеётся Феликс, когда Хёнджин укладывает его спиной на стол в кухне и разводит бёдра в стороны, припадая губами к животу и растягивая пальцами. — Позволишь быть грубым с тобой? Феликс цепляется руками за край стола над своей головой и выгибается под ласками, раскрываясь для него телом и распахивая настежь душу. — Пожалуйста.∞
— Думаю, вам стоит прекратить общение, — слова как ладонь — тяжёлые и хлёсткие, пришпиливают трепещущее сердце к грудной клетке. — С тех пор, как Хёнджин начал общение с Феликсом, его оценки значительно ухудшились. Директор непреклонен, озвучивая приговор, а родители Хёнджина смотрят на него с молчаливым сочувствием. Ему кажется, что его сейчас вырвет прямо здесь, на дорогие туфли сидящего напротив мужчины, впитанным из воздуха лицемерием. — Это не общение, мы встречаемся, директор, — зло выплёвывает Феликс, и старшая сестра обеспокоенно хватает его за руку. — Тем более, вам сейчас необходимо думать о своём будущем, а не о сиюминутных влечениях… — Сиюминутное влечение? — Феликс хрипло смеётся и вскакивает на ноги. — Мы любим друг друга! А ещё отменно трахаемся, хотя, наверное, такое вам неведомо. Он насмешливо пожимает плечами и разводит руки в стороны, а мужчина багровеет лицом. — Молодой человек, мы ведь вас из школы можем исключить за недостойное поведение. С паникой в глазах старшая сестра Феликса открывает рот, но тот опережает её, произнеся уверенно: — Моя семья всё ещё платит немалые деньги за обучение здесь. Вам придётся терпеть меня до выпуска. Мама Хёнджина прячет улыбку, опуская голову, а отец сдавленно кашляет. Взяв своего парня за руку, Хёнджин переплетается с ним пальцами и верит, что они обязательно выстоят и у них хватит сил с этим справиться. В конце концов, он попросит родителей оплатить репетитора. Но он совершенно не берёт в расчёт тот факт, что у Феликса на этот счёт может быть своё мнение. — Знаешь, я подумал о том, что сказал вчера директор, возможно, нам и правда стоит расстаться. Улыбка Феликса настолько острая и холодная, что оставляет на сердце Хёнджина кровоточащие порезы. Его веснушки на лице, словно брызги застывшего солнца, по-прежнему очаровательны, но почему-то делают нестерпимо больно. Он тянется к ним пальцами, но Феликс не даёт коснуться себя и отстраняется. — Ты не любишь меня больше? — собственный голос Хёнджином воспринимается как нечто чужеродное. — Именно потому что люблю, больше жизни, дольше смерти, — Хёнджин упрямо не понимает почему, но Феликс продолжает убивать его по кусочкам. — Так будет лучше, поверь, со временем ты обязательно поймёшь, — произносит младший срывающимся шёпотом и спешно покидает его, оставляя посреди улицы, тонуть и задыхаться в разочаровании и одиночестве.∞
Почти неделю они видятся лишь мельком в коридорах школы и проходят мимо, даже не здороваясь. Джисон бросает на Хёнджина сочувствующие взгляды, а на лице Феликса с каждым днём всё больше ссадин и лилово-фиолетовых последствий выплесков агрессии. Хёнджин не уверен, что знает, как жить дальше, когда от него оторвали такой существенный кусок, но каким-то образом продолжает дышать и заставляет своё сердце биться. А спустя месяц никто не знает, что у него уже не остаётся даже слёз, чтобы плакать, и сил кричать по ночам в подушку, заглушая боль и желание никогда не существовать больше. Предприняв две попытки снова поговорить с Феликсом, Хёнджин оказывается заблокированным в его телефоне и получает полный игнор при личной встрече в школе. Идти к нему домой он не решается, опасаясь очутиться в конечном итоге в полиции. Раз за разом пролистывая в памяти телефона совместные фотографии, Хёнджин чувствует, что разбит вдребезги, и совершенно не знает, что делать со своей жизнью. Оценки за учёбу, как, впрочем, и будущее, не имеют без Феликса для него никакого значения. От осознания того, что как бы сильно два человека ни любили друг друга, всегда могут найтись обстоятельства непреодолимой силы, Хёнджин сжимает кулаки до хруста и красных отметин от ногтей на ладонях.∞
— Хэй, — когда Хёнджин по обыкновению своему сидит за партой, бессмысленно уставившись в окно, к нему подсаживается Ким Сынмин — одноклассник, с которым они особо даже не общаются. — Ты уже месяц выглядишь подавленным. Планируешь что-то делать с этим? Все в школе знают про его ситуацию. Он уже устал получать жалость и сочувствие, всё чаще огрызаясь в ответ и в конце концов сведя контакты с людьми до минимума. Но вопрос Сынмина звучит не участливо, а как что-то само собой разумеющееся. Будто тот всерьёз считает, что сейчас Хёнджин встанет, отряхнётся от печальных мыслей и что-то с этим да сделает. — Ты серьёзно? — Абсолютно, — и во взгляде его упрямая уверенность. Хёнджин же впервые за долгое время испытывает что-то похожее на любопытство. — И что же, по-твоему, я могу сделать в сложившейся ситуации? — Показать ему, как сильно ты его любишь и не видишь без него смысла существования, — Сынмин переводит взгляд в окно, туда, где на футбольной площадке готовится к занятию класс Феликса. Снова поразмыслив над абсурдностью происходящего, Хёнджин устало хмыкает. — Как, например? Спрыгнуть с крыши? И получает тяжёлый осуждающий взгляд вполне заслуженно. — Если хочешь разбить ему сердце окончательно и своим родителям, то пожалуйста, — холодно отвечает Сынмин и вздыхает, откинувшись на спинку стула. — Ты же у нас художник, главный креативщик в школе — придумаешь что-нибудь. Для любого правила есть исключения, если ты достаточно сумасшедший. И уходит так же неожиданно, как появляется, оставляя Хёнджина наедине со своими мыслями. Но, как ни странно, после этого разговора ему достаточно одного вечера на размышления, чтобы в голову пришла безумная идея.∞
— Привет, Джисон. — Салют, принцесса. Обычно раздражающее приветствие делает Хёнджину больно, но к Джисону это не имеет никакого отношения, и оттого даже не вызывает злости. Внутри у Хёнджина сейчас вообще одна сплошная апатия. — Мне нужна твоя помощь с доступом к школьной громкой связи, — он переходит сразу к делу, сглатывая нервный комок, а глаза Джисона буквально лезут на лоб от удивления. — Ты псих! Меня же Минхо-хён заживо закопает, — Джисон явно колеблется и заламывает руки от безысходности. — Я не знаю, что ты задумал, но если это то, о чём я думаю, то постараюсь придумать что-нибудь… Губы Хёнджина трогает лёгкая улыбка. — Соври, что я тебя побил. Зная наши взаимоотношения, никто не удивится. А с Ли Минхо, студентом педагогического, проходящим здесь практику и отвечающим за все школьные объявления, он как-нибудь договорится. Все уже давно заметили, что он неровно дышит к Джисону, только тот один тупит по своему обыкновению. Но стоит отдать Джисону должное: уже после пятого урока он ловит Хёнджина за рукав пиджака и без объяснений тащит за собой на третий этаж, где располагается комната громкой связи. — У тебя пять минут, не больше, — торопливо шепчет он и заталкивает Хёнджина в комнату. — Даю тебе фору, а потом бегу звать на помощь Минхо-хёна в учительскую, чтобы у нас с ним было алиби. — Спасибо, — искренне выдыхает Хёнджин, и Джисон замирает на месте, будто над чем-то раздумывая. — Удачи, — наконец произносит он и ободряюще улыбается. — Хоть меня ты и бесишь, но Ликс тебя любит до безумия, а он мой самый близкий друг, я не могу за вас не беспокоиться. Опускаясь на стул перед аппаратурой, Хёнджин не чувствует совершенно никакого волнения. Это немного удивляет, ведь нервничал он весь день и ночь до этого, размышляя о том, какими словами рассказать о своих чувствах к любимому. В конечном итоге, он решает импровизировать и говорить всё, что придёт на ум, напрямую от сердца. Включив громкую связь по инструкции Джисона, он делает глубокий вдох-выдох и зажимает кнопку на микрофоне. — Ликси, детка, — голос разносится по школе и возвращается эхом через окна и неплотно прикрытые двери. — Ты же знаешь, что моя любовь к тебе бесконечна? В момент нашей первой встречи, когда ты налетел на меня в коридоре и осыпал самыми отборными матами, я понял, что ты — тот самый. Невероятный и единственный. Игнорируя затем мои настойчивые ухаживания, ты лишь распалял чувства сильнее, заставляя сердце в груди гореть адским пламенем. А наш первый секс — дьявол, это был лучший подарок судьбы в жизни и, я уверен, во всех реинкарнациях! — он делает паузу, бесшумно выдыхая вместе с воздухом скопившийся внутри тугой комок горечи. — Детка, я так невозможно скучаю по тебе. По твоему гибкому телу и низкому голосу, заставляющему меня течь как девственница. По голодному взгляду, которым ты смотришь на меня. Детка, знаешь, у меня ведь тоже на тебя гиперфиксация и обсессия? Моя жизнь, учёба, оценки и даже будущее — в этом нет совершенно никакого смысла без тебя, потому что только ты придаёшь моему существованию хоть какое-то значение. Я люблю тебя и буду любить до бесконечности, в этом нет никакого сомнения, потому что, знаешь… — Да, я заметил, что твои оценки нихрена не улучшаются, принцесса. Хёнджин вздрагивает, оборачиваясь к двери, и отпускает кнопку вещания на микрофоне. В здании школы и с улицы слышатся приглушённые крики и одобрительные аплодисменты, но для двоих это всё сейчас не имеет абсолютно никакого значения. В несколько резких шагов преодолев разделяющее их расстояние, Феликс подходит к нему и впивается жадным поцелуем, кусая пухлые губы и захлёбываясь стонами. Их любовь такая сильная, что кости трещат и плавится разум, сжигая все сомнения ярким пламенем. Хёнджин толкает Феликса к стене, вжимаясь бедром в его пах, и забирается руками под рубашку, безжалостно выдёргивая её из-за пояса. Кожа наощупь нестерпимо горячая и обжигает пальцы Хёнджина, опаляя низ живота и скручивая внутренности. — И я люблю тебя, принцесса, знаешь... Цепляясь друг за друга в отчаянии, они не замечают, как в дверном проёме появляется разъярённое лицо директора и широко улыбающиеся — учеников и преподавателей. — Ко мне в кабинет, оба, живо!∞
— Привет, Ликси! Салют, принцесса! — Отъебись, Джисон. — Фу, как грубо, Ромео, — Джисон морщит нос и легко запрыгивает на парту, усаживаясь и широко улыбаясь. — Никакой благодарности. — Я уже говорил "спасибо", одного раза достаточно, — ворчит Хёнджин и постукивает щёткой по мешающим подметать ногам Джисона, чтобы тот их поднял повыше. После очередного совещания с родителями они отделались лишь выговором и месяцем отработок — директор сдался под давлением общественности. История любви Хёнджина и Феликса же стала в школе предметом искреннего восхищения. Почти каждый ученик школы посчитал своим долгом выразить им свои поддержку и уважение. А Хёнджину так нравится целоваться со своим парнем в пустом классе и раскладывать его на парте, спускаясь губами ниже, к пылающим в закатном солнце ключицам. Тот до боли сжимает пальцы на его плечах, притягивает ближе, обхватывая бока коленками, и ласкает слух низкими вибрирующими стонами. — Пойдём к тебе, принцесса? — томно шепчет Феликс и заводит руки Хёнджину за голову, вплетаясь пальцами в длинные волосы. — Я безумно соскучился по твоему члену в моей заднице. — Он тоже по тебе соскучился, — чувствуя скручивающееся внизу живота возбуждение, Хёнджин припадает к опухшим губам Феликса, толкаясь языком внутрь, и умирает, разваливаясь на части от его податливости. А затем воскресает вновь благодаря бесконечной любви на грани безумия.∞