Покровитель

      Маленький Уилл чувствует себя одиноко. Так было всегда, потому что никому до него нет дела, но он как-то с этим свыкся, отдаваясь времяпровождению с самим собой. Но в какой-то момент ему ощущается так невыносимо одиноко и тоскливо, что хочется лезть на стены. Мамы давно нет, а отцу на него всё равно.       Маленький Уилл одинок.       Он читает книжки и не понимает, почему у него всё не так, как в сказках. Он читает книжки со счастливым финалом, чтобы лучше спалось, но ему не спится вообще. От тянущегося чувства одиночества скручивает живот. Он ворочается каждую ночь, в попытках уснуть, но ему постоянно тоскливо, холодно и одиноко. Родители главных героев из книжек укладывают своих детей спать. Укрывают одеялом, нежно проводят ладонью по щеке и целуют в лоб. Героически проверяют шкаф на наличие там монстров. Если тех не обнаруживается (а их не обнаруживается, потому что в сказках всегда хороший конец), включают ночник, желают своему чаду добрых снов и тихо уходят, прикрывая дверь. От них веет добром и любовью, коих Уиллу не достаёт настолько, что он даже и не знает каково это — быть любимым.       Но такое бывает только в глупых сказках, думает Уилл. Он переворачивается на спину и смотрит на облупившийся штукатуркой потолок, представляя вместо извилистых, угловатых трещин звёзды. Он считает воображаемые звёзды, считает, вероятно, до сотой тысячи, но сон не находит. Никто не придёт к нему, никто не не поцелует в лоб и не пожелает добрых снов, потому что Уилл одинок. И он чувствует, как одиночество сжирает его с каждым днём всё больше и больше.       Маленький Уилл переворачивается на бок и громко сопит от обиды. Это нечестно. Почему у главных героев есть счастливый финал, а у Уильяма нет? Он тоже главный герой своей жизни, так почему его лишили его заветного финала?       — Папа говорит, что жизнь несправедлива, — мальчик шмыгает носом и садится на кровати. Кутается в одеяло и смотрит в сторону шкафа, в котором наверняка его поджидает страшный монстр. В глупых сказках родители всегда проверяют шкаф и отгоняют злого монстра, но Уилл не в глупой сказке, поэтому рассчитывать он может только на себя. Никто не прогонит для него злого монстра, его никто не защитит, никто не обнимет и никто не скажет, что всё хорошо, потому что маленький Уилл одинок. — В этой жизни нужно полагаться только на себя.       Он вспоминает слова отца. Но почему-то этих слов нет в глупых сказках, которые маленький Уилл читает перед сном, чтобы заснуть. Отец говорит, что в сказках всё утрировано до розовых соплей и в жизни такого не было, нет и никогда не будет. И пишут эти глупые сказки для таких же глупых маленьких детей, как Уилл, чтобы им лучше спалось, но Уильяму не спится вообще.       В этой жизни нужно полагаться только на себя.       Маленький Уилл ненавидит несправедливость, потому что несправедливости в его жизни несправедливо много. Чувство того, что он какой-то не такой, как его сверстники, по настоящему его пугает. Почему их любят, а Уилла не любит никто? Почему о них заботятся, а об Уилле не заботится никто? Почему Уилл одинок, а они — нет? Несправедливо.       Уилл упрямо сопит и прикрывает глаза, стараясь утихомирить разбушевавшееся сердце. Внезапное чувство тревожности смолой застывает в маленькой, обшарпанной комнатке их старого дома, в котором он никогда не чувствует себя в безопасности. Здесь в шкафах прячутся монстры, в пыльных обоях шуршат тараканы, а в гостиной с бутылкой вина сидит пьяный мужчина, которого Уилл зовёт своим отцом, но родной отец ему кажется страшнее любого шкафного монстра. Когда он, пьяный и уставший, сильно злится, Уилл перестаёт бояться монстров и залезает в шкаф. Закрывает рот дрожащими ладонями и не дышит, прислушиваясь к звукам снаружи. Он слышит, как скрипят половицы, как булькает алкоголь в бутылке и как пьяно и тяжело дышит монстр, которого зовёт отцом.       Такой отец никогда не придёт к нему вечером, не уложит спать, не поцелует родного сына в лоб и не пожелает доброй ночи, потому что до Уилла ему нет абсолютно никакого дела.       Маленький Уилл одинок.       — Когда у меня будут дети, — шёпотом произносит Уилл, — если они будут, то я никогда не буду для них монстром. Я буду хорошим папой, не как мой. Если обо мне никто не позаботится, то я позабочусь о ком-нибудь другом, — обещает он и на какой-то миг понимает, что абсолютно этого не хочет. Не хочет ни о ком заботиться, потому что никто не заботится о нём. Смешно получается, думает он усмехается, кутаясь в одеяло.       А затем появляется он. У него нет имени, но Уилл даёт его ему сам — Генри. Ген-ри. Генри. Уилл пробует имя на языке и чувствует, как от одного его имени исходит тепло. Генри приходит к нему однажды ночью. Уилл не видит его, но остро ощущает его присутствие, мягкими иголочками впивающееся под кожей. Под его взглядом Уилл не чувствует угрозы. Он чувствует себя в безопасности.       Уилл рисует его однажды ночью, сидя на подоконнике. Лунный свет слабыми лучами освещает детский, нацарапанный дешёвыми мелками рисунок. У мужчины рыжие кудрявые волосы. Уилл не может их потрогать, но представляет, что на ощупь они как мягкое-мягкое облако, или сладкая вата. Но Уилл никогда не ел сладкую вату, поэтому он не уверен до конца. У мужчины зелёные добрые глаза, не такие как у папы: серые, мрачные и злые. А зелёных глазах Генри Уилл видит (представляет — он не может видеть) искреннюю доброту и заботу, которых маленькому Уиллу так сильно не хватает.       Маленький Уилл придумывает его, потому что ему одиноко. А с Генри, его воображаемым покровителем, ему не так страшно и холодно. Его призрачное присутствие заполняет дыру в груди, даёт глоток свежего воздуха и слабо тлеющую надежду, что завтра будет лучше, чем вчера.       Уилл видит (представляет), как мужчина открывает дверцу шкафу, но там никого нет. Напридуманные образы злых монстров не вылезают из подкорки напуганного сознания. В шкафу пусто, в шкафу никого нет. Покровитель согнал всех злых чудовищ, чтобы маленький Уилл смог спать спокойно.       — Здесь никого нет, видишь? — мягко произносит Генри. Призрачными движениями проводит рукой в воздухе, и Уилл почти слышит музыку. — Ты в безопасности, тебя никто не тронет.       Мужчина присаживается на край кровати, Уилл представляет, как она скрипит и прогибается под чужим весом. От Генри пахнет машинным маслом и металлом, потому что Уилл представляет его в образе механика. Интересно, был бы Генри настоящим, он бы смастерил для него игрушку?       — Ты… — неловко шепчет Уилл, прислушиваясь к звукам. Тишина, не слышно сейчас абсолютно ничего. Все звуки словно потонули во внезапном чувстве спокойствия, которого маленькому Уиллу так не хватало. Оковы тревожности вдруг спали с его сердца, и дышать стало легче, — побудешь со мной, пока я не усну?       Мужчина по-доброму усмехается.       — Конечно. Я побуду столько, сколько тебе надо, — он проводит ладонью по чужим волосам, пальцами убирает тёмную чёлку и наклоняется. Покровитель целует его в лоб, и мальчик чувствует, как тает сердце. — Спи крепко. Всё будет хорошо. Завтра будет новый день.       — Завтра будет новый день… И завтрашний день будет лучше, чем вчерашний?       Маленькому Уиллу всегда было интересно, когда сегодня становится вчера, а завтра — сегодня. Сейчас он чувствует себя ни во вчера, ни в завтра. Он чувствует себя сейчас. А сейчас ему хорошо и тепло, потому что сейчас он не одинок.       Генри мягко улыбается, и от этой улыбки Уилл плывёт. Он хочет, чтобы улыбка его доброго покровителя каждый вечер провожала его со вчера и каждое утро встречала в завтра. И чтобы сейчас она дарила только тепло и заботу, коих Уиллу так сильно не хватает.       — Завтра будет новый день, — повторяет покровитель, — а новый день всегда лучше предыдущего.       В груди цветёт весна, и от приятного чувства спокойствия начинает затягивать в сон. Уилл поддаётся внезапному умиротворению и прикрывает глаза. И до сих пор чувствует присутствие своего покровителя, которого он придумал и представляет рядом с собой, чтобы монстров в шкафу больше не было, а спать было спокойнее. Уилл представляет его самый добрым и прекрасным человеком. Интересно, могла бы у него быть семья? А дети? Маленький Уилл представляет, что если бы у Генри была дочь, её звали бы Шарлотта, а если сын — Сэмми. Они были бы славными детьми, а Генри — хорошим отцом. Вот только Генри, к сожалению, не настоящий и не может быть отцом для выдуманных Шарлотты и Сэмми и покровителем для маленького одинокого Уилла.       Он плачет, а лицо Генри тревожно вздрагивает.       — Что такое?       — Ничего, — он шмыгает носом и трёт глаза. Ему нельзя плакать, потому что монстр, которого он зовёт своим отцом, ругает его за слёзы. — Просто грустно, что ты не настоящий.       Он открывает глаза и видит перед собой пустую комнату. Дверь шкафа открыта, и Уилл почти видит в его темноте поблескивающие глаза монстра, которого некому прогнать, потому что Уилл одинок. Лунный свет слабыми лучами освещает детский, нацарапанный дешёвыми мелками рисунок с мужчиной с рыжими кудрявыми волосами (мягкими-мягкими, как облако или сладкая вата) и добрыми зелёными глазами (не как у папы: серыми, мрачными и злыми). Фантомный запах машинного масла и металла растворяется в тревожном чувстве одиночества, оставаясь в сознании лишь блёклым воспоминанием.       Маленький Уилл переворачивается на спину, смотрит на облупившийся штукатуркой потолок и больше не видит на нём звёзд. Извилистые трещины вырисовывается в мрачные картины монстров, подобно тех, что живут у него в шкафу. Монстры плывут перед глазами, и Уилл почти давится слезами.       Его покровитель ушёл. Его нет, и существует он разве что в воображении маленького Уилла, которого некому поцеловать в лоб и пожелать добрых снов. Он всё ещё одинок.