После последних лучей

      Солнце вновь поднималось над Парижем, а потому Лестату стоило поторопиться. Луч дневного светила мог серьезно ранить его, убить навсегда, а потому Лионкуру нужно было от него прятаться в гробу. Как бы отвратительно это не было, гроб являлся единственной удобной альтернативой кровати, особенно когда юноша перетащил туда маленькую подушку. По первенству даже пользовался лёгким покрывалом, дабы чувствовать себя комфортнее и по-своему уютнее. Но сейчас он вновь стоит возле подоконника, встречая солнце. Хочется хоть немножко посмотреть на него, что удаётся лишь на миг. Через совсем небольшое количество времени Лестат чувствует, как кожу понемногу начинает печь, а потому он закрывает шторы башни и делает шаг вглубь комнаты. Габриэль уже час как спит, а он еле заставляет себя лечь в своё ложе и закрыть тяжёлую крышку. Быть вампиром, спору нет, здорово, ведь существует много плюсов от этого состояния: ненадобность пищи, прекрасная внешность, большая сила, скорость, в конечном итоге, бессмертие. Но всё же очевидные минусы стали вырисовываться слишком быстро в лице Никки. Лестат был готов рвать и метать, рыдать и злиться, биться головой об стену и закапываться в землю. Он не мог быть рядом с Ленфеном. Обидно, жутко обидно! Несправедливо, что платить за силы пришлось не здоровьем или разумом, а любовью. Теперь он не может подойти к скрипачу, обмолвиться с ним словом. Присутствие Габриэль смягчало его положение лишь некоторое время, но теперь он вновь тосковал. К тому же, матушка сильно отличалась от Никки. Они оба не разделяли многих взглядов Лестата, но всё же скрипач реагировал иначе, говорил совершенно по-другому. Есть ли смысл в вампиризме, если Лионкур не может разделить это чудо с дорогим человеком? Габриэль советует не привязываться к людям, оставить Николя, уехать из Парижа, но он просто не может. Не может бросить того, с кем прошёл огромный путь. Ведь именно он поддерживал его всё это время, бежал вместе с ним из родного дома. Разве мог он забыть единственного дорогого ему человека? Конечно мать, а точнее уже просто Габриэль, была ему дорога, но сравнится ли это с любовью к юноше?       Прогуливаясь по вонючим и бедным улицам Парижа, Лестат размышлял, достаточно глубоко уйдя в собственный поток мыслей. Прошлый день, проведенный в гробу, был беспокойным. Он плохо спал, кажется, ему снилось что-то неприятное. Пару раз вампир порывался встать, однако одёргивал себя мыслью о том, что ночь ещё не наступила. Слишком много дум об одном человеке, голова болит от подобного. Но что же ему делать? Он оплатил Николя квартиру, одежду и скрипку, но разве может он откупиться этим от любви? Хочет ли такого на самом деле? Но что делать? Прямо сказать Никки о происходящем? Он сочтёт Лестата за сумасшедшего, а даже если тот докажет, то за настоящую нечесть и монстра. Однако юноша сам привёл себя к заветному дому, прямо к ловушке, которую он сам себе поставил. Там, на втором этаже, живёт его любовь. Что он может ему сказать? Как оправдает себя? Стоит ли развернуться и уйти, чтобы больше не терзать себя воспоминаниями и навсегда забыть о Никки? Лионкур наворачивал небольшой круг возле входа в дом. Нет, нельзя больше делать вид, что так и должно быть. Это будет нечестно.       Лестат ещё ни разу не был в этом здании. Знал лишь рекомендации, а потому покупал здесь небольшую квартиру без всяких сомнений. Его выбор был действительно хорошим, как и всегда. Поднявшись по небольшой деревянной лестнице, вампир упёрся взглядом в дверь с небольшими цифрами, обознающими номер квартиры. Он там. Лестат это знает, слышит шаги. Он один. Бьётся лишь одно сердце. Стук в дверь заставил топот стихнуть на секунду, прежде чем хозяин квартиры двинулся ко входу. Ждал ли он гостей? Вампир не хотел сейчас читать его мысли. Пусть судьба сама ведёт их.       Лицо юноши выражало действительное изумление. Он явно не ожидал увидеть на пороге своей квартиры именно этого человека, а потому несколько секунд молчал. Видимо, не верил, что всё происходит на самом деле. Лестат же не решился натянуть на лицо даже подобие улыбки. Не тот случай, когда нужно надевать маску. Поймав Лионкура за ворот костюма, Николя втащил гостя в квартиру, захлопнув дверь за спиной. Стоило ей отделить юношей от коридора, как скрипач взорвался возмущением. — Ты совсем с ума сошел?! Где ты был всё это время?! И почему заявился сейчас?! Я не видел тебя несколько месяцев, а теперь ты пришёл сюда, даже не предупредив! Ты — скотина! – он не знал, как ему отреагировать по-другому. Он был зол, удивлён, взволнован. Стоило череде оскорблений прекратиться, как Ленфен сам бросился Лестату на шею, крепко сжав его в объятиях. Лионкур вполне ожидал такую реакцию, однако не думал, что будет не готов... Не готов к самому Никки. К его теплу, голосу, бьющемуся сердцу. Такому громкому, быстрому и родному. Оно ждало белокурого юношу. Они замолчали. Николя, возможно, не знал что ещё сказать, а Лестат — что сказать в принципе. Обняв скрипача, он уткнулся лицом ему в шею, шумно выдыхая. — Я тоже по тебе скучал. Безумно скучал, мой дорогой Никки.       Они слишком давно не виделись, чтобы продолжать ссориться. Хотя, Николя был бы не против несколько раз съездить Лестату по голове, сейчас он был не в силах. Он слишком тосковал по нему всё это время. Схватившись за чужую одежду на спине, юноша, словно ребёнок, повис, отказываясь сползти с чужих рук. Лионкуру не было тяжело. Прижав к себе тело, он всё-таки двинулся к креслу, чтобы было поудобнее. — Ну всё, всё, я здесь, я с тобой. Извини, что оставил тебя. Я понимаю, как это выглядит, но я... Я не могу объясниться, сказать причину. Но я хотел знать, что ты в порядке. Вместо вопросов расскажи, как ты обжился, как дела в театре? Просто рассказывай мне. Рассказывай всё.       Николя хотел спросить о многом, но вместо этого делился всем, что происходило с ним последние месяцы. Это лучше, чем ничего. Он боялся, что всё ему снится. Но тёплое тело, к которому он приник, убеждало в обратном. Лестат здесь, его любовь здесь. — Если бы ты только мог знать, как я скучал по тебе. Все мы. Вся труппа беспокоится о тебе. Никто не может сыграть роли лучше тебя. Знаешь, Пьер даже пытался сыграть Лелио вместо тебя. Как мы хохотали! Он скорее похож на шута, чем на прекрасного влюбленного юношу. — Ты точно про роль говоришь? — Отчасти. Ты тоже прекрасен, зрителям скучно без тебя. Я не хочу играть в перерывах, если тебя не нет на сцене. — Быть может, сыграешь для меня что-нибудь новое? – Николя вздохнул, скривив губы. — Я так ничего и не написал с твоего исчезновения. Не было вдохновения. — Тебе не стоило так беспокоиться обо мне, Никки. — Стоило. Знаешь ли, ты исчез, на утро я не нашёл тебя в кровати. Не видел весь день, а потом ты не появился вновь. Я так боялся за тебя, – скрипачу было тяжело вспоминать всё, что он пережил до появления Лионкура, – а потом эти деньги, подарки. Я узнал, что ты жив, откуда-то взял огромное количество денег, но даже не пришёл ко мне повидаться! А теперь? Теперь ты ничего мне не рассказываешь! — На это есть свои причины. Просто поверь мне. — Поверить? Тебя не было несколько месяцев, как я могу верить? Может, мне вообще всё это привиделось, а настоящий Лестат давно уехал из Парижа с какой-нибудь женщиной! – получить подзатыльник по темной шевелюре было крайне неприятно, однако Николя замолк. — Глупости. Ты же знаешь, что я бы тебя не оставил. К тому же, я люблю тебя и не смог бы уехать с кем-то другим. Особенно с женщиной, – Лестат, конечно, не брал во внимание тот факт, что, по сути, с женщиной он и сбежал. Просто не с любовницей, а с мамой. — А твоя мать! Она исчезла после того, как ты навестил её! Я был у неё, когда узнал о её прибытии в Париж. Ты видел, как она больна. — Сейчас ей легче, поверь. Я просто забрал её оттуда. Она не хотела оставаться с теми людьми более, я нашёл врача лучше. Она приходит в норму. — Это всё просто безумие, – юноша ткнулся лицом Лионкуру в шею. Вампир лишь хохотнул на это. Пальцы принялись перебирать распущенные тёмные пряди волос. Он всегда любил это делать. А Никки любил плести ему косы ради забавы. — И в этом есть своя прелесть, верно? – впервые за долгое время они чувствовали вокруг себя атмосферу спокойствия. Им больше не нужно было волноваться друг за друга, за окружающий мир. Они могли быть вместе.       Разговоры совсем скоро свелись к темам более несерьёзным. Так они обычно общались, когда выпивали совсем немного. Слишком мало, чтобы толкать философские мысли, но достаточно, чтобы перестать задумываться о проблемах. — Ты вернёшься в театр? — Думаю, что нет. Либо просто не сейчас. Я, скажем так, пока что не готов к этому. — Значит, придётся и дальшк выжимать из себя ноты. Зато нам недавно новый грим привезли. И Клодетт сделала новые маски. Они напоминают старые, но более красиво расписаны. Да и ярче выглядят. — А что будет со старыми? – вряд-ли вампира они действительно волновали. Вряд-ли они волновали и скрипача. Но отчего-то этот разговор всё её продолжался. — Не знаю. Думаю, их оставят на запас. На случай, если одна из новых потерятся или сломается. — Знаешь, я бы хотел, чтобы ты остался со мной. На совсем. У меня есть ощущение, что ты уйдешь. — Да, ты прав. Уйду под утро. — Вернёшься? — Вернусь. Но я не хочу видеть никого, кроме тебя. Не зови гостей поздним вечером, я хочу проводить ночи только с тобой. Днём и у тебя, и у меня дела. Но я обязательно вернусь. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Это как-то... Нечестно. — И всё же я не смогу остаться, – Николя тяжело поднял голову, оставив свой взгляд на чужих глазах. Он будто хотел высмотреть там что-то. Может, саму душу? Его глаза этому вполне способствовали. Глубокие, красивые. Юноша наконец отпустил Лестата, встав на ноги. Вампир хотел было последовать его примеру, но был усажен обратно. — Раз ты всё равно уйдешь, я оставлю тебе прощальный подарок.       Юноша аккуратно опустился на ковёр, оказавшись напротив чужих колен. Вытащив из кармана ленту, он достаточно быстро, хоть и не очень аккуратно, завязал волосы в хвост для удобства. — Я бы не хотел догадываться о том, какая идея пришла тебе в голову. — Тебе и не нужно. Это просто подарок. К тому же, мы давно на этом уровне взаимоотношений, – удивительно, Николя улыбается, даже не зло, как делал это обычно. Сейчас ситуация его крайне забавляет.       Брюки были стянуты до лодыжек, а горячий язык заставил вздрогнуть всё тело. Одному Богу известно, когда именно Николя узнал, как делать правильно, чтобы у Лестата волосы на затылке встали дыбом. Вампиры не в силах воспроизводить потомство и не вырабатывают ничего, кроме крови. Однако Лионкур уже был на охоте. Его тело было полно жизни, а потому вряд-ли его сущность была бы раскрыта.* Юноша нежно проводил языком по члену, накрывал губами головку. Лестат дышит тяжело, рвано, однако кривит губы в улыбку, обнажая белые ровные зубы. Доволен, хоть и не стремиться об этом уведомить. Но, кажется, довольство было не только у него. Ленфен негромко усмехнулся, вбирая детородный орган сильнее, глубже. Он видит, как хорошо любовнику, и сам чувствует удовольствие от происходящего. Огладив раздвинутые ноги, Ники был пойман за ладони, которые мгновенно и любовно сжали в собственных.       Ускоряет движения головой, прикрывая глаза. Совсем немного, чтобы заставить Лионкура кончить. Впившись ногтями в подлокотники кресла, он поддался вперёд, оканчивая юноше в рот. Отстранившись, Николя улыбнулся. Поднявшись с колен, скрипач жестом указал подождать. Отсутствовал он недолго, чтобы прополоскать рот.       Николя взял обещание, что он вернётся. Лестат не сказал когда именно, но поклялся даже самому себе, что должен будет вновь навестить скрипача. Он не может знать, какая их встреча станет последней. Мир настолько изменчив, что человек может умереть в любой, в самый неожиданный момент. И никто не в силах его предотвратить. Лионкуру с этим полегче. Он не умрёт. Он никогда не умрёт.